от семечек, ты заметил?
– Да, весь подвал ей усеян, – кивнул Старцев. И задумчиво произнес: – Как-то странно в списке пропавших вещей выглядят ключи. Зачем они понадобились преступнику?
– Супруга пыталась вспомнить, сколько ключей было в связке и какие именно. Но сами понимаете, в каком она была состоянии. Плакала постоянно, приходилось успокаивать, отпаивать водой, – рассказывал Егоров. – Один ключ в связке был от квартиры, второй от сарая, что во дворе дома. Остальные (четыре или пять – она точно не знала) от рабочего кабинета, сейфа и еще от каких-то служебных помещений.
– Кстати, что по деньгам? Сколько их было в кошельке? – спросил Старцев.
– Супруга сказала, что больших денег Золотухин с собой никогда не носил. Брал на проезд, на обед в столовой, на папиросы, ну и так несколько рублей на всякий случай. В день получки все деньги отдавал жене.
Остановившись, Иван Харитонович заключил:
– Выходит, основной целью нападения были ключи.
Егоров уверенно добавил:
– И не от квартиры, потому как взять в ней решительно нечего.
Москва, 2-й Астрадамский тупик
январь 1943 года – сентябрь 1945 года
– Слышь, Да-ашка, сжалься, а-а? Сходи за винцом!.. У тебя же в баньке-то выпивки в изобилии – небось, как в ресторанте. А-а?.. – лежа на старом продавленном диване, тянул жалобным голосом похмельный Семен Лоскутов.
– Не полагается, – нависая над корытом, энергично мотала головой его взрослая дочь.
– Эт как эт не полагается? Эт чего ты о себе возомнила, а?! Отец я тебе али кто?..
Та молча мутузила в мыльной воде белье, предпочитая не вступать в спор. Многие слова – даже самые простые и обиходные – она забывала, а длинные разговоры давались с трудом. Да и тема была бестолковой, потому что папаша едва ли не каждое утро просыпался с головной болью, с трясущимися руками, с ужасным перегаром и начинал выпрашивать стаканчик вина для поправки здоровья. Несколько раз она его жалела, принося из бани початую бутылку. Но алкаши, как известно, народ нахальный и беспринципный: оседлав единожды, уже не слезут. Вот и зареклась Дарья «лечить» папашу.
– …У тебя же там небось батарея фуфырей-то! Ну, зачем твоим кобелям столько?.. А мне подлечиться надобно. Слы-ышь, Дашка?..
– Не полагается, – опять неслось из дальнего угла комнаты, и ладонь в мыльной пене коротким взмахом утирала со лба пот.
Бог даровал двум сестрам прекрасную внешность: стройные фигуры, чистую белую кожу, густые русые волосы, большие серые глаза и ямочки на щеках, придающие милым лицам неповторимое выражение детской непосредственности.
Катя, считавшаяся среди сестер-близняшек старшей, росла умной, расторопной, невероятно сообразительной девочкой. Даша стала полной противоположностью: соображала туго, плохо запоминала порядок самых простых вещей и делала все крайне медленно. Мамаша Акулина Игнатьевна водила ее по докторам, занималась с ней, учила говорить, пыталась тренировать память. Врачи разводили руками, объясняя дефект головного мозга родовой травмой. А когда мамаша умерла от туберкулеза, то и заниматься Дарьей стало некому. Разве что сестра Катя в свободное от школьных уроков и домашних дел время читала ей книги, помогала рисовать или составлять из кубиков слова.
– Ну, растудыть твою в качель! Что ты за челове-ек, а-а?! – ныл Семен, почесывая узкую волосатую грудь.
Взгляд его равнодушно скользил по телу девицы – от ремней короткого простенького протеза, опоясывающих голень, до сгорбленной спины. Дарья была одета в давно выцветшую длинную ночную рубашку. Волосы наскоро собраны на затылке в узел и скреплены костяным гребешком.
– Отстаньте, папаша. Не полагается вам вина из бани, – снова неслось от корыта.
– Тьфу, заладила свою песню!.. – выругался тот и, кряхтя, принял сидячее положение.
Движение оказалось слишком резким – в глазах потемнело. Схватившись за голову, он с минуту потирал ладонями виски. Потом осторожно поднялся, подошел к деревянной кадке, зачерпнул кружкой холодной водицы и жадно напился. Крякнув, направился к умывальнику ополоснуть опухшее и черное от щетины лицо. После, не утираясь, он наведался к столу в надежде нацедить в стакан полглотка из опустевшей бутылки. Однако от вчерашнего пиршества не осталось и следа: Дарья давно выбросила мусор, перемыла посуду, отдраила ножом деревянную столешницу и даже подмела полы. С тех пор как она осталась в доме единственной женщиной, вся работа по хозяйству легла на ее плечи. От папаши ждать помощи не приходилось.
Семен витиевато выругался и поплелся к двери: пора было справить нужду в уличном сортире, что притулился к соседскому забору в тени старой яблони…
Закончив дела в нужнике, Лоскутов постоял под яблоней, почесал «хозяйство» под необъятными семейными трусами. И, опасливо глянув на заднее крыльцо дома, направился по тропинке к заветной бане…
* * *
Семья Лоскутовых проживала на северо-восточной окраине Москвы в частном одноэтажном доме по 2-му Астрадамскому тупику. Район был малонаселенный; по соседству с жилым массивом – аккурат через Старое шоссе – раскинулись лес и бескрайние сады совхозного питомника. А еще со всех сторон днем и ночью громыхали по рельсам вагоны товарных составов.
Приличный участок площадью в половину казенной десятины в тупике задолго до революции выкупил прадед сестер по отцовской линии. Прадед был мастеровым человеком с золотыми руками, наделенным к тому же деловой жилкой. Благодаря ему на участке в Астрадамском появились деревянный дом с красивыми резными ставнями, сарай, баня, нужник. Все это немаленькое хозяйство было обнесено высоким добротным забором с воротами и калиткой. Недалеко от заднего крыльца прадед выкопал колодец. В завершение он высадил роскошный сад из яблонь и слив, а в палисаднике по фасаду – сирень с жасмином. Последние восемь лет, отпущенные Богом, мастер наслаждался жизнью в созданном райском уголке, а помер тихо и без мучений аккурат на Масленицу 1900 года.
Больше мастеровых людей в роду Лоскутовых не случилось; с каждым коленом мужики его мельчали и вырождались. Дед окончил мужскую гимназию и пошел в приказчики, но, не выдержав испытательного срока, пустился во все тяжкие. Кем он только не пытался стать, каких только профессий не перепробовал. Служил официантом в ресторане и подмастерьем у стекольщика, расклеивал афиши и продавал билеты в синематограф «Электрический театр» в Верхних торговых рядах. Женившись, все же остепенился и до самой смерти проработал обходчиком на железной дороге.
Его единственный сын Семен Лоскутов, ставший позже отцом Катерины и Дарьи, рано пристрастился к алкоголю и опустился еще ниже. Вначале баловался пивком, потом перешел на дешевое вино и самогон. Учеба в школе и на рабфаке не заладилась, мыкался с одного места на другое. Чуток понимая по столярному делу, перебивался случайными заработками: кому подремонтировать ставни,
