Ознакомительная версия.
— О мой Бог! Что же я наделала!
Вот теперь Маликульмульк убедился — соблазнение происходит по всем правилам.
— Герр Крылов, надо зажечь другую свечу. Встаньте, я вас умоляю!
Маликульмульк съежился — темно-то темно, однако такой наряд, как костюм Адама, и во мраке виден…
— Отчего вы молчите, герр Крылов? Что случилось? Вам дурно?
Легкая ручка скользнула по одеялу, коснулась щеки, губ…
— Нет, нет, — ответил Маликульмульк (пальцы фрау Софи при этом от губ его не отлетели). — Я просто в растерянности… я не одет…
— Ну и что же? Вставайте, ради Бога… я же не знаю, где лежат ваши свечки…
Фрау Софи с совершенно детской непосредственностью потянула за край одеяла.
Вот это и есть ее оружие, подумал Маликульмульк, она словно не понимает, что ей уже двадцать лет и девственность утрачена в законном браке. Или и впрямь не понимает?
Нужно сойти с ума, чтобы поздно вечером прибежать к одиноко живущему мужчине. Прибежать ради изъявления благодарности! Как будто нельзя это сделать днем, не нарушая правил приличия! Нет, тут дело неладно…
— Погодите, — сказал он. — Я встану, я встану… только чуть погодя… там, на гвозде висит мой шлафрок…
— Где?
— Там, справа.
— Герр Крылов, я так рада, что удалось застать вас дома! Вы ведь могли быть в замке у князя и княгини! — явно не желая вставать, заговорила фрау Софи, и ее нежный голосок, хрустальный колокольчик, трепетал и морочил, изумлял и очаровывал. — Вы ведь непременно узнали что-то еще о бедной бабушке Эрнестине! Дедушка наймет двух женщин, чтобы не спускали с нее глаз. Вы не представляете, как дедушка любит ее — у него нет других братьев и сестер.
— Она ушла из загородного дома? — спросил Маликульмульк.
— Да, она там жила всю зиму. Мы ездили к ней в гости на санках, это было замечательно!
— И в крепость она не приезжала?
— Нет, герр Крылов, что ей делать в крепости? Лакеи выносили дедушку, сажали в санки — хей, хей! — воскликнула фрау Софи. — Я так мечтала покататься с вами на больших санях княгини! Мы бы взяли с собой Доротею, Вильгельма, Гретхен! Я видела эти сани, у них большая медвежья полсть, катайся хоть целый день — ноги не замерзнут, даже в атласных туфельках…
И тут Маликульмульк вспомнил: зимняя ночь, он выходит с фон Димшицем из дома Видау — а сверху падает домашняя женская туфля. Не из простого окна, а, надо думать, из чердачного…
Что это означало — непонятно, однако вряд ли что хорошее.
Могло ли быть, что старый Видау держал сестру на чердаке своего дома — на многоярусном чердаке, под высокой черепичной крышей? Но как же она, сбежав, выбралась из крепости? И к чему это вранье?
Если тебе врут, подумал Маликульмульк, значит, от тебя что-то пытаются скрыть. Что хочет скрыть семейство Видау от канцелярского начальника?
И тут под самым окошком громыхнул выстрел, следом — другой.
Фрау Софи, взвизгнув, кинулась на постель к Маликальмульку и ухватилась на него, почти улеглась ему на грудь, так что и не пошевелиться.
По лестнице загремели шаги, и в комнату ворвалась черная тень.
— Крылов, вы живы?!
— Я жив, Давид Иероним! — громко ответил Маликульмульк.
— Спите?
— Нет… то есть да!..
— Зажигайте свечу!
— Погодите, погодите…
Фрау Софи перепугалась не на шутку — вцепилась в Маликульмулька мертвой хваткой, и что-то ей объяснять было бесполезно. Пришлось применить силу и впотьмах закутать женщину в одеяло.
— Что вы там возитесь, Крылов? — в комнатку вошел сильно недовольный Паррот. — Вы запутались в одеяле? Сейчас помогу…
— Нет, нет, я сам, сам…
Отродясь Маликульмульк не бывал в столь дурацком положении.
— Давид Иероним, бросьте мне, пожалуйста, шлафрок, он висит там, у двери, на гвозде, рядом с шубой, — сказал он.
— Вы боитесь предстать перед нами в ночной рубахе? — удивился Гриндель. — Да что это с вами?
— Нет, не боюсь… но холодно…
— Да у вас жарко, как в пекле! — чуть ли не хором возразили физик и химик.
Фрау Софи сообразила наконец, что ей делать. Она забралась под одеяло с головой и стала подпихивать Маликульмулька с постели той самой ножкой, которой он только что любовался.
— Мне холодно, — упрямо повторил Маликульмульк. — Поэтому хозяйка топит на совесть…
— Вот ваш шлафрок, ловите, — сказал Гриндель. — Георг Фридрих, что ты там делаешь?
— Я налетел на табуретку у постели и нашел свечу, — ответил Паррот. — Сейчас добуду огонь.
Маликульмульк ужаснулся — он знал, что сейчас произойдет.
Эти два друга, физик и химик, читали журналы по своему ремеслу, а благо в их распоряжении была хорошая лаборатория, могли повторить любое изобретение коллег. Так было и с добычей огня — вместо того, чтобы по старинке ударять кремнем о кресало и раздувать искры, упавшие на трут, они носили с собой в особых коробочках длинные лучинки с белыми головками, изготовленными из смеси сахара с бертолетовой солью, а также пузырьки с серной кислотой. Чтобы получить вонючее лиловое пламя, Парроту следовало окунуть белую голову в кислоту.
Он это и сделал, пока Маликульмульк путался впотьмах в прилетевшем шлафроке, широком, словно Рижский залив.
Фрау Софи, увидев в щелку страшный свет и ощутив гнусную вонь, взвизгнула.
И все стало ясно.
Паррот с Гринделем увидели ее накидку на полу, ее туфельки, а главное — увидели своего приятеля в пресловутом костюме Адама. Шлафрок с вывернутыми рукавами лежал у него на коленях.
— О мой Бог! — воскликнул Давид Иероним. — Мы, кажется, помешали…
— Мы, кажется, спасли этого пылкого любовника от смерти, — возразил Паррот. — Крылов, я не знаю и знать не хочу, кто ваша дама, но ее выслеживали совсем уж нагло — мы обнаружили внизу у вашей двери мужчину, который не желал пускать нас наверх и лез в драку. Он набросился на Давида Иеронима, повалил его в снег, я стал его оттаскивать, и он едва меня не пристрелил. Тогда пришлось стрелять и мне. Он силен, как медведь, вообразите — он отшвырнул меня, как щенка…
— О Господи… — по-русски прошептал Маликульмульк.
— Я готов съесть свои сапоги, если это не Эмиль Круме, — сказал Гриндель. — Его рябую физиономию с другой не спутаешь.
— Ты уверен, что успел его разглядеть? Вспышка от выстрела — это миг, меньше мига…
— Я уверен — я видел, как он дерется. Помнишь, я тебе рассказывал — в предместье был пожар, и он скрутил вора, который таскал вещи из горящего дома? А вор был настоящий Геркулес, какой-то бешеный плотогон.
— Значит, не ревнивый муж, а ревнивый любовник. Понимаете, Крылов? Одевайтесь. Кажется, дело серьезнее, чем мы думали. Мы заберем вас к себе, в аптеку.
— Да он уж давно ушел, — забормотал Маликульмульк. — И… вы понимаете…
Он указал на бугрящееся одеяло.
— Мы уйдем и дадим ей возможность уйти. Вот и все. Скорее! — приказал Паррот. — Что вы смущаетесь, как нимфа перед Зевесом?
Маликульмульк зашарил руками по полу, отыскивая чулки. На душе было прескверно. Он страх как не любил одеваться и раздеваться при посторонних — ему все казалось, будто их взгляды насмешливы и злы, а подставлять беззащитное тело под такие взгляды попросту опасно. Каждый должен оставаться со своей наготой наедине — вот и вся премудрость…
Гриндель, добрая душа, поднял свечу повыше, чтобы круг света сделался шире. И Маликульмульк весь оказался на свету — голый, с вывернутым шлафроком на коленях. Он согнулся, словно бы поиски чулок затянулись, и решительно не желал разгибаться.
— Поставь свечу на пол, — сказал Паррот другу и подошел к окну. — Гляди, ведь он не убрался. Он так и торчит на улице с санями.
— Уж не остаться ли нам тут до утра? — спросил Гриндель. — Если мы даже благополучно уведем Иоганна, то что будет с дамой?
— Мы прогоним его, — уверенно ответил Паррот. — Двух выстрелов, мне кажется, довольно, чтобы появился наконец полицейский патруль. Это же не Московский форштадт, куда полиция ходить не желает.
— Боюсь, что мы его до утра не дождемся.
Видя, что физик с химиком заняты видом, открывающимся из окошка, Маликульмульк торопливо натянул исподнее и чулки. На душе полегчало. Он подобрал с пола рубаху, влез в нее — и первым делом ухватил ломоть кулебяки. Он заслужил эту награду — и, обмакнув ломоть в сметану, откусил от него едва ли не полуфунтовый кус.
— Пожалуй, я перезаряжу пистолет.
— Ты не мог промахнуться.
— Я стрелял ему в правое плечо. Наверно, прострелил рукав.
Маликульмульк быстро, давясь, доедал кулебяку. Рот его был в сметане — и он норовил вычистить кулебячным ломтем плошку, чтобы ни капли не осталось.
Паррот обернулся.
— Вы еще не готовы?
— Сейчас, сейчас…
Простая мысль — отказаться уходить из дома и сказать об этом Парроту напрямик — Маликульмульку в голову не пришла.
Ознакомительная версия.
