Ознакомительная версия.
– Хорошо, ваша светлость.
– Куда вы сегодня направляетесь?
– Сначала я должен дорисовать картину «Тайная вечеря», а потом мне бы хотелось посетить дом господина Энтони, – назвал Леонардо известный в Милане притон.
– Вот как? – удивился герцог. – А вы, оказывается, баловник, Леонардо, никогда бы не подумал, что вас интересуют подобные заведения.
– Это необходимость, ваша светлость. Мне нужно нарисовать голову Иуды, и более подходящее место отыскать трудно.
– Что ж, в таком случае желаю удачи.
* * *
Последующие шесть дней Леонардо провел в трапезной монастыря, дорисовывал картину «Тайная вечеря». Здесь же на небольшой лавке, укрытой старым одеялом, он устроил себе ночлег. Все лики были тщательнейшим образом прописаны, оставалось лишь прорисовать Иуду.
На седьмой день Леонардо оделся в подобающий случаю костюм: короткую красную куртку с белыми вставками, открытую на груди, и серые длинные узкие штаны – в той части города, куда он направлялся, вряд ли подобный наряд вызовет у кого-нибудь удивление. Теперь он выглядел заурядным горожанином, желающим получить плотское удовольствие.
Подумав, набросил на плечи драпировку – в случае необходимости в нее можно будет спрятать лицо.
– Горацио, – позвал Леонардо слугу и, когда тот явился, не выразив удивления перевоплощением хозяина (старик уже давно привык к странностям маэстро), распорядился: – Отвезешь меня к дому достопочтенного господина Энтони.
На какой-то момент глаза слуги округлились от удивления. Леонардо был способен на многие чудачества, но нынешний его поступок перевешивал все прочие. Что же маэстро собирается делать среди воров, проституток и убийц?
Но, подавив любопытство, с готовностью ответил:
– Слушаюсь, хозяин. Вы уже знаете про дурную новость?
– Что-нибудь с Цецилией? – похолодел Леонардо.
– Успокойтесь, хозяин, с ней все в порядке. Умер молодой герцог Джан Галеаццо.
– Что с ним случилось?
– Говорят, что он отведал ядовитых плодов.
– Жаль, он был славный юноша, – выдавил из себя Леонардо.
Леонардо вышел из кареты за два квартала до дома Энтони. Далее проезжать было трудно, улицы были настолько узкими, что тяжелая повозка боковыми сторонами буквально скребла фасады зданий. Стараясь не запачкать начищенные башмаки о груды мусора, выброшенные из окон прямо на мостовую, Леонардо шагал к притону. Чем дальше он отходил от центра города, тем громче звучали голоса его обитателей и развязнее становилась их речь. На одном из перекрестков немолодая женщина, крепко ухватив его за рукав, воскликнула:
– Какой хорошенький господин! Может, развлечемся, милый? Я недорого возьму…
– Послушайте, у меня сейчас нет времени, – попытался освободиться от крепкой хватки Леонардо.
– Ты не пожалеешь, красавчик, – промямлила щербатым ртом женщина. – Я могу доставить тебе такую радость, какая тебе даже и не снилась, – продолжала уверять проститутка, сильнее впиваясь пальцами в его ладонь, – всего-то дукат!
– Вот, возьмите дукат! – бросил Леонардо монету. – Только оставьте меня!
– А ты молодец, – подобрала деньги женщина. – Если тебе что-то потребуется, так ищи Джиневру, меня здесь все знают. Покажут, где найти. Если буду не занята, так обязательно обслужу. Хе-хе!
– Не сомневаюсь, – брезгливо процедил Леонардо.
На крепком дощатом ящике, выставив вперед обрубленные до колен ноги, сидел седобородый старик и негромким голосом выпрашивал деньги у прохожих:
– Мил человек, не оставь Божьей милостью, подай на хлебушек, – умолял он и всякий раз горячо благодарил за брошенную в шапку монету.
Остановившись в сторонке, Леонардо, раскрыв блокнот, сделал быстрый рисунок. Удивляли правильные, аристократичные черты нищего, никак не вязавшиеся с истлевшей одеждой. Именно таким и должен выглядеть святой Филипп. Хмыкнув, Леонардо подумал о том, как бы удивился безногий, узнав, в каком месте будет запечатлен его портрет.
– Милый человек, уважил бы инвалида, бросил бы ему сольдо! – взмолился нищий, посмотрев на Леонардо.
– Держи, милейший, – бросил Леонардо лиру. – Надеюсь, что ты не пропьешь все сразу.
– Ого! – восторженно протянул нищий, поднимая монету, и успокаивая, добавил: – Сразу не пропью. Надеюсь, что этого мне хватит на три выпивки. Хе-хе-хе!
Далее притоны следовали один за другим. Все чаще появлялись нищие и убогие и просто скверно одетые люди. Нередко одежда была не по размеру, и Леонардо невесело подумал о том, что платья были сняты с богатых ротозеев, явившихся за приключениями на окраину Милана. Ведь в эти места даже городские стражи не забредают в одиночку.
Из питейного заведения, обнявшись, вышли трое хмельных горожан. Их мотало из стороны в сторону, как утлую лодчонку в морскую качку, и Леонардо пришлось изрядно потесниться, чтобы не оказаться зашибленным.
Подходящий для Иуды типаж Леонардо нашел в публичном доме в образе венецианского купца, смиренно сидевшего на лавке и дожидавшегося своей очереди на развлечение. Одетый в объемный джуббонне (оттого казавшийся значительно шире, чем был на самом деле), сквозь который была выпущена белая полотняная рубашка, в оранжевых полосатых чулках, он выглядел тропической птицей, случайно оказавшейся в стайке серых птах. Весьма странно, что с него до сих пор не сняли толстую золотую цепь, висевшую поверх джуббонне. Впрочем, до вечера было еще часа три и, надо полагать, что главные приключения у венецианского купца были впереди.
Но более всего Леонардо поразило лицо купца – сухое и темное, будто высушенный корень дерева. Небольшая курчавая бородка строптиво выступала клином. Из под широких насупленных бровей на окружающих посматривали недоверчивые глаза. Достаточно лишь приодеть его в римскую тогу, добавить во взгляд враждебность и страх, и лучшего Иуды не отыскать во всей Италии! А как контрастно он будет смотреться в сравнении со спокойным и полным смирения ликом Христа!
Присев на стул недалеко от входа, Леонардо да Винчи принялся быстро рисовать его портрет на листке бумаги, стараясь при этом не упустить ни кривую линию бровей, придавших его лицу особый драматизм, ни поджатый подбородок.
Неожиданно лицо купца засветилось от радости, в дверях появилась невысокая привлекательная девушка лет двадцати в зеленом костюме с широким вырезом на лифе, просторными сборчатыми рукавами и в объемной юбке. Ее можно было бы принять за знатную женщину, если бы не место, где произошла встреча. Что-то шепнув на ушко купцу, она беззаботно рассмеялась и, взяв его за руку, потянула в глубину коридора, освещенного многими свечами.
– А вы кого желаете, господин? – услышал Леонардо вкрадчивый женский голос.
Повернувшись, маэстро увидел хозяйку публичного дома – даму лет сорока с расплывающимся лицом. «В юности она была весьма пригожей, – невольно отметил Леонардо. – Но даже сейчас она вполне может позировать в образе кающейся Магдалины».
Закрыв блокнот, Леонардо спросил:
– Что вы скажете, если я напишу ваш портрет?
– Если только вы заплатите мне за это деньги, – без промедления ответила женщина.
– Не беспокойтесь, я вас не обижу.
– Ну, если только так….
– Тогда я буду здесь завтра. В это же время.
– В это время? – задумалась хозяйка. – В это время у меня будет клиент, господин…
– Леонардо.
– …Леонардо. Может, тогда перенесем нашу встречу на более позднее время?
– Хорошо, я подойду часом позже… и еще у меня есть одна просьба… В этом доме имеется распятие?
– Надеюсь, вы не шутите, господин Леонардо? Мы же католики! Распятие в каждой комнате.
– Да, конечно, как же может быть иначе? – рассеяно ответил Леонардо.
– А зачем оно вам? – удивленно спросила хозяйка притона.
– Не забудьте его захватить, я буду писать с вас портрет кающейся грешницы Магдалины.
– Это будет забавно, – улыбнулась хозяйка публичного дома, показав прямые и хорошо отбеленные зубы.
Сделав наброски, Леонардо вышел на улицу, с приходом вечера ставшую еще более многолюдной, еще более вульгарной. Едва ли не из каждого дома раздавались звуки флейты и лютни, где-то в дальнем квартале звучала волынка, а из окон второго этажа слышался барабанный бой. Леонардо улыбнулся мысли о том, что простые граждане проводят свои вечера не менее весело, чем герцог во дворце со своей разношерстной свитой.
На небольшой площади у собора образовался круг, в центре которого молодая цыганка в платье, украшенном множеством мелких бубенцов, энергично отплясывала, а собравшиеся горожане громко хлопали в такт ее телодвижениям и подбадривали громкими выкриками. Веселье возникало всюду и стихийно, казалось бы, из ничего, точнее, оно происходило из того, что было, – из хмельного угара, замешанного на молодости и удальстве. В чем-то простолюдинам стоило позавидовать: им не нужно было озираться ни на герцога, ни на вельмож, им не надо было думать о том, что о них скажут при дворе, – раскрепощенные и бесстыдные, простолюдины были неотъемлемой частью города и оставались неповторимы в своем душевной порыве.
Ознакомительная версия.
