делают и даже на два хода вперед не просчитывают. Надеются, что в нужный момент придумают, что делать и как поступить, их любимое выражение: «по ситуации». А сами потом в застежках лифчика путаются, от чего пропадает все настроение и пробивает на ха-ха. Ну, ваш ход!
— Понимаешь, Тания, у меня завтра очень важная встреча с иностранным инвестором. К нашему я пошел бы в джинсах и майке, а тут — совсем другое дело, они довольно трепетно относятся к дресс-коду. Ты знаешь, что такое «дресс-код»?
Ну вот, и ты туда же, считаешь, что мы в России до сих пор лаптем щи хлебаем. А это обидно, между прочим.
— Ну что ты, Томер, откуда мне знать такие сложные слова? Я же примитивная…
— Я не хотел тебя обидеть. Правда. Мы с тобой так мало знакомы, я пытаюсь понять, как с тобой лучше разговаривать.
Засранец ты, Томер, как и все ваше мужское племя. Знакомы мало, а в койку затащить ты уже готов. Хоть и с обычной своей щетиной, но с приятным запахом одеколона, да и дезодорант у тебя душистый. Хорошо ты пахнешь, парень, но засранец. Сказал бы просто: я хочу тебя трахнуть, Тания! Я бы тебе дала по морде, ушла и долго бы жалела, что так вышло. Думала, лучше бы сразу на шею кинулась и уговаривала бы себя, что не кинулась правильно. Проходили уже все эти игрища с самой собой…
— Томер! Со мной лучше разговаривать так, как ты со всеми разговариваешь. Не пытайся подстроиться под меня, хорошо? Так что тебе надо помочь?
Ага, голубчик. Сник. А ты думал все будет просто? Нет, дорогой.
— У тебя хороший вкус. Подскажи, что надеть завтра на встречу.
Польстил ненароком. Сделаем вид, что приняли как должное, даже не заметили. И ведет меня Томер в спальню, где стоит огромный на всю стену шкаф с зеркальными дверцами, и практически всю комнату занимает огромная же двуспальная… да нет, пожалуй трехспальная кровать. Так вот где вы с Гилой любовью занимаетесь, вот ты куда меня привел. Ну-ну. Я открыла створку шкафа, которая плавно отъехала в сторону, присмотрелась к полкам, и почувствовала… Ого! Как говорится, «это ты так рад меня видеть»?! Томер прижался ко мне сзади, обнял, и я почувствовала, что он уже готов к эротическим играм и сексуальным забавам. Совсем готов. Прямо так готов, что даже сквозь штаны и платье чувствуется, как готов. И ручки свои шаловливые к моим молочным железам протянул.
И такое тут меня зло взяло.
Вывернулась от него, на этот раз резко, вытащила первую попавшуюся рубашку, какие-то брюки, приличные вроде, положила на кровать, кивнула и молча двинулась к выходу.
— Тания!
— Что?
— Я тебя обидел?
— Да.
— Как?
Господи, а ведь он и правда не понял. Как будет на иврите «трахнуть», кстати? Наверняка есть куча эвфемизмов каких-нибудь, но вот этому меня Фаня как раз и не научила. Ладно обойдемся английским эквивалентом.
— Томер. Ты решил, что можешь to fuck me вот просто так? Вот так вот взять — и просто положить (на иврите это прозвучало довольно двусмысленно — «поставить») на вашу семейную кровать и там… делать то же, что и с Гилой? Тебе не пришло в голову, что для меня это… (черт, как на иврите будет оскорбительно? Оказывается, я не знаю самых главных слов) …ну ты понял.
— Нет, не понял. Тания, почему?
Ну и дурак, раз не понял.
— Томер, я не проститутка. И не лягу с тобой по первому требованию. Ты мне нравишься (у него такое удивленное лицо, ах, да, на иврите, что «нравишься», что «люблю» звучит одинаково), но этого не достаточно…
— Да почему, Тания?! Если два человека любят друг друга, почему они не могут быть вместе? И какое значение имеет семейная это кровать или нет?
— Для меня имеет. Пока. Все хорошо, у нас все в порядке. Но не сейчас.
И у самой двери меня осенило:
— У тебя ведь нет никакой важной встречи завтра?
— Нет, — честно признался он.
Я, собственно, так и думала с самого начала.
И вот опять у меня чуть было не случился секс с отцом моей ученицы. Что ж это за рок такой? И я расхохоталась, чем очень удивила водителя такси. Да-да, можно было обратно поехать на автобусе с пересадкой и сэкономить деньги, но я решила, что это будет неправильно. Должна же я хоть как-то компенсировать любовную неудачу. Это ж не только у Томера неудача, но и у меня тоже. Вот интересно, я же рассчитывала, что мы с ним весело потрахаемся, почему же не получилось? Наверное, он все же себя неправильно повел. Павлин самонадеянный. А инструмент у него знатный. Вот только что я Фане скажу?
А Фаня такая умница, ей ничего говорить не надо. Посмотрела на меня, все поняла, только хмыкнула. А Эден кинулась тараторить про свой хит, который непременно надо выучить…
— Это любимая песня твоего парня? — вдруг брякнула я. Вот совершенно же не собиралась это говорить, вдруг девочка смутится?
Она и смутилась, только кивнула молча и посмотрела на меня такими коровьим умоляющим взглядом, что я кивнула, подошла к органит, подобрала мелодию, поняла, как играть. Давай, Эден, свою гитару, смотри, как мы это сделаем…
Вечером мы с моей Фанечкой искупались, переоделись, постельку перестелили, и она стала вся такая чистая, розовая, прямо как девочка. Вот сейчас ее легко было представить той «хорошей еврейской девочкой», какой она была когда-то.
И тут эта хорошая девочка и говорит:
— А что, Танюша, у нас ведь остался вчерашний коньячок?
— Фаня! — я укоризненно на нее посмотрела.
— Тебе ведь надо сейчас выпить, правда? А пить в одиночку нехорошо! Это — алкоголизм!
Хитрая бестия. Ладно, по рюмочке… Черт с тобой, по второй, лучше спаться будет, после сегодняшнего любовного фиаско.
Коньяк разлился по телу, во рту перекатывался терпкий вкус винограда, и как-то сразу стало понятно, что никакое это не фиаско. Все правильно. Больше уважать будет.
— Фаня, а вы у Махно так все время пулеметчицей и были? Как Анка у Чапаева?
— Нет, Таня. Меня вскоре забрали в отдел культурно-просветительской работы, вести пропаганду среди крестьян. Тогда позарез были нужны грамотные люди. Тем более, что за пропаганду у Махно отвечал Митя Попов.
— Тот самый? Из отряда ВЧК?
— Да. Его красные за мятеж приговорили к расстрелу, но он бежал к Махно, командовал полком, а после того, как переболел тифом, занялся разъяснительной работой. Митя меня к себе и взял по старой
