Родриго поднялся, набросил на ночную сорочку легкий халат из красной камчатой ткани и начал ходить взад-вперед по комнате.
— Я стал чувствовать, что старею, представляешь? Я же ровесник Иннокентия, понимаешь? Я не могу ждать так долго. То он говорит, что болен и вот-вот умрет, то пирует, как тридцатилетний. Боюсь, что он может выдать тайну, когда червь французской хвори окончательно поразит его мозг, а не только кишки.
— Какую тайну, господин?
Джулия устала. Она выпрямила ноги, потянулась, взялась за колонны балдахина и выгнула спину. Борджа увидел ее в позе распятой и почувствовал нарастающее желание.
— Великую тайну, которая должна остаться тайной, Джулия. Даже для тебя. Тайну, к открытию которой близко подошел этот философ-фанатик, граф Мирандола. Но еще немного — и он перестанет что-нибудь значить, когда его тело будет погребено в катакомбах Святого Петра.
— Граф Мирандола — это тот высокий юноша с длинными золотыми локонами? Тот, кого осудили за его «Тезисы»?
— А ты много знаешь. И вижу, ты знакома с графом. В чем дело? Может, он тебе нравится?
— Я ваша, господин, душой и телом. Когда мое тело грешит с вами, душа радуется.
— Тогда пусть наши души возрадуются вместе.
В эту ночь наслаждение наполнило ее тело, и она в мыслях вернулась к юноше, которого увидела несколько месяцев назад на празднике в палаццо делла Ровере. Тогда он поразил ее гривой белокурых волос и взглядом, одновременно нежным и суровым. И ей больно было думать, что скоро этот красавец станет пищей для червей.
Прато
Среда, 27 октября 1938 г.
В репродукторе гремел голос Бенито Муссолини:
— Товарищи по оружию! Дипломаты напрасно стараются спасти Версальский мир. Европа, созданная в Версале с ужасающим непониманием географии и истории, агонизирует. Ее судьба решится на этой неделе. В ближайшие дни появится новая Европа, где будут царить всеобщая справедливость и согласие между народами. Черные рубашки! Мы, представители фашизма, — за эту новую Европу.
Грохот аплодисментов, казалось, никогда не кончится, и Клык воспользовался паузой, чтобы пропустить стаканчик вина. Когда он вернулся к приемнику, аплодисменты еще гремели. Наконец они затихли, и диктор объявил о смене программы.
— А теперь послушайте новинку, имевшую большой успех в Италии. «Ты вернешься» маэстро Дино Оливьери прозвучит в исполнении Галлиано Мазини.
Клык убавил звук. Он не переносил слащавых песенок, поэтому почесал в голове и отправился на кухню, где что-то рисовал Трензель. Этот медведь не мог поддержать разговор, но если брал в руки карандаш, то у него получались такие красивые картинки, что от фотографии не отличишь.
— Ты что рисуешь?
Трензель улыбнулся, как улыбается гордый собой ученик перед учительницей.
— Этот дом, деревья вокруг. А тут в окно выглядываешь ты.
— Дай посмотреть.
Да, из окна высовывался человек, который будто наблюдал за рукой, рисовавшей его. Это был действительно он. Вытянутое лицо, белобрысые патлы… Все это каким-то чудом изображено буквально двумя-тремя линиями.
— Ну ты даешь!..
— Спасибо, — отозвался Трензель, продолжая рисовать.
Клык не знал, что и сказать. Ему хотелось поболтать, отвлечься, но с напарником этот номер не проходил.
— Я слышал речь Муссолини, — сказал Трензель, не отрывая глаз от листка бумаги.
— Он, конечно, молодец. Вовсе я его не критиковал. Просто так сказал, чтобы сказать. Мы уже целую неделю держим здесь этого парня, и мне это не нравится.
— Шесть дней.
— Какая разница? Почему Цугель до сих пор не говорит, что с ним делать?
— Может, он и сам не знает?
— Ты мне очень помог. Вот возьму и выгоню его отсюда.
— Если надо, я тебе еще помогу.
— Конечно. А ты как думал? Что можно в одиночку? Тихо! Опять дуче говорит.
Клык бегом вернулся в гостиную и пытался прибавить звук, но у него ничего не вышло. Похоже, проблема заключалась в приемнике. Он хорошенько стукнул по бокам деревянного ящика, и звук появился.
Вождь фашизма уже заканчивал речь:
— Мы не должны заключать оборонительных соглашений. Это нам ни к чему, потому что на тоталитарные государства никто не собирается нападать. Мы хотим создать союз, чтобы изменить географическую карту мира.
Снова загремели аплодисменты, и на этот раз приемник выключился.
— Ничего не понимаю! Сначала он говорит о всеобщем мире, а потом — о перекраивании географии.
— В школе у меня с географией был порядок.
Клык посмотрел на приятеля и покачал головой. Здоровенный, как запряжной конь, но и рассуждает, как животное. Он попытался подначить парня:
— Слушай, Трензель, нарисуй мне голую бабу.
Тот залился краской до корней волос и ответил:
— Нет, голую бабу не буду.
— Тогда подвигай ушами.
Несколько месяцев назад они ходили в кино на комедию про Стенлио и Оллио. Когда вышли из зала, Трензель продемонстрировал, что умеет шевелить ушами не хуже маленького худышки из комической пары. Он улыбнулся и подвигал ушами.
— Здорово, — сказал Клык.
Но ему стало скучно, и он решил пойти поглядеть на пленника. Взяв пистолет, он спустился в подвал, где сидел связанный Вольпе. Не похоже было, что тот может отколоть какой-нибудь номер, но осторожность никогда не помешает. Если хочешь сделать карьеру в OVRA, надо, чтобы тебе доверяли. Любой промах с немецкими братьями по оружию мог все испортить. Он повернул выключатель, и лампочка, свисавшая с потолка, тускло засветилась.
— Эй, ты, вставай!
Джованни Вольпе был пристегнут цепью к висящей на стене железной балке. Длины цепи едва хватало, чтобы он мог вытянуться на старом, изъеденном мышами матрасе. Пленник не пошевелился.
— Эй ты, я сказал встать!
Ему ответил голос, абсолютно равнодушный ко всем угрозам:
— А если не встану? Что, убьешь?
Клык остался на безопасном расстоянии.
— Я только проверяю, жив ты или нет. А решаю здесь не я.
— Верно. Ты исполнитель, лакей при великом товарище по оружию. Как ты его называл? Ах да, как положено по рангу, герр Цугель.
Джованни вытянул руку в фашистском приветствии, звякнув цепью. Клык почувствовал, как в нем закипает гнев, и стиснул в кулаке пистолет. В этот момент случилось нечто совсем непредвиденное. Вольпе вскочил и бросился на него, хотя и понимал, что все равно не достанет. Перепуганный Клык выстрелил, целясь ему прямо в грудь. Джованни закричал, но не от боли. Это был победный вопль человека, выигравшего свой последний бой. Потом голова его свесилась, тело дернулось.
Клык выстрелил еще раз, в голову. В рыжих волосах расплылось темно-красное пятно. Пуля двадцать второго калибра пробила череп, но не снесла его. Клык попятился, повернулся и побежал вверх по лестнице. Он дрожал, ему нечем было дышать.
Напарник увидел его, ничего не сказал и снова принялся рисовать.
— Слушай, Трензель, — с трудом выдавил Клык. — Я натворил делов! Убил Вольпе, но не нарочно.
— Это ты зря. Надо было подождать, пока Цугель прикажет. А потом мы его вместе завалили бы.
Трензель даже не поднял глаз от рисунка, словно это его не касалось.
— Господи, Трензель, я и сам это знаю! Нам надо избавиться от трупа, спрятать его так, чтобы никто не нашел.
— А что мы скажем Цугелю?
— Не знаю. Но его никто не должен найти.
— А ты уверен, что он мертв?
Клык снова увидел темное пятно в рыжих волосах.
— Еще как, черт побери! Куда бы нам его вывезти?
— А зачем? Можем закопать прямо в подвале.
Все это время Трензель не отрывался от рисунка, но его лошадиный мозг выдал правильную вещь.
— Ты гений!
— Я просто хочу тебе помочь. Тем более что почти закончил рисунок. Гляди, вот подвал и этот тип. Тебе нравится?
Клык заметил, с какой точностью был изображен Вольпе в цепях, и похолодел от ужаса. На черно-белой картинке угадывалась даже рыжина волос. Он выхватил листок из рук Трензеля и порвал в клочки.
— Мой рисунок!..
Трензель посмотрел на клочки бумаги, рассыпанные по полу, и выражение его лица поменялось. Глубокая печаль сменилась в его выпуклых глазах бешеной ненавистью.
— А вот этого не надо делать было… — произнес он бесцветным голосом.
— Глупое животное! Подумай!.. Если бы кто-нибудь нашел твой рисунок? Дай-ка мне лучше руку.
— Этого не надо было делать, — повторил Трензель, встал со стула и угрожающе двинулся на приятеля.
— Ты что делаешь, жирное безмозглое животное! Убери руки!
Но было уже поздно. Огромные ладони Трензеля как клещи стиснули ему горло. Клык попытался закричать, но мертвая хватка лишила его дыхания. Он заметил в глазах напарника безумный огонек и понял, что выбора у него нет. Он упер дуло «беретты» Трензелю в живот и выпустил последние пули. Сильные пальцы все еще сжимали ему горло. Клык почувствовал, что теряет сознание. Потом хватка ослабла, и Трензель упал навзничь. На лице его застыло удивление.
