Ознакомительная версия.
Тогда Эраст Петрович натянул шапку пониже на глаза, поднял воротник и, лихо щелкнув кнутом, подкатил прямо к месту происшествия.
— А вот саночки легкия владимирския! — заорал статский советник фальцетом, не имевшим ничего общего с обыкновенным его голосом. — Садись, ваше благородие, отвезу тебя с мамзелью куда пожелаешь, и возьму недорого: рупчик, да еще полрупчика и четверть рупчика на чай-сахарок!
Пожарский мельком глянул на удальца, потом на скособоченный возок и сказал:
— Отвезешь барышню на Лубянскую площадь. А я, — обратился он уже к приезжей, — сяду к своим абрекам и на Тверской. Жду известий.
Усаживаясь в сани и накрывая колени медвежьей полостью, красавица сказала по-французски:
— Только умоляю, милый, никаких полицейских штучек, никакой слежки. Он обязательно почует.
— Ты меня обижаешь, Жюли, — ответил Пожарский на том же языке. — Я ведь, кажется, никогда тебя не подводил.
Эраст Петрович дернул вожжи и погнал лошадку по Каланчевке в сторону Садово-Спасской.
Барышня, судя по всему, пребывала в хорошем расположении духа: сначала мурлыкала какую-то песенку без слов, потом тихонько запела про красный сарафан. Голосок у нее был славный, мелодичный.
— Лубянка, сударыня, — объявил Фандорин. — Дальше куда?
Она повертела головой туда-сюда, досадливо пробормотала: «Как он несносен с этой своей конспирацией», — и повелела:
— Ты вот что, покатай-ка меня кругами.
Статский советник хмыкнул и поехал по обводу площади, вокруг заледеневшего фонтана и извозчичьей биржи.
На четвертом круге с тротуара соскочил какой-то человек в черном пальто и легко запрыгнул в сани.
— Я те ща прыгну, разбойник! — заорал «ванька», замахиваясь на шаромыжника кнутом.
А пассажир оказался не простой, особенный: господин Грин, собственной персоной. Только усы светлые приклеил и очки надел.
— Это мой друг, — объяснила красивая барышня. — Его я и поджидала. Куда едем, Гринчик?
Новый седок велел:
— Поезжай через Театральный. Дальше скажу.
— Что стряслось? — спросила певунья. — Что значит «срочное дело»? Я все бросила, предстала перед тобой, как лист перед травой. А может, ты просто соскучился? — в ее голосе прозвучало лукавство.
— Приедем, потом, — сказал особенный пассажир, явно не расположенный к беседе.
Поэтому дальше ехали молча.
Седоки вылезли на Пречистенке, возле усадьбы графов Добринских, но в ворота не пошли, поднялись на крыльцо пристроенного к дворцу флигеля.
Эраст Петрович, вылезший подтянуть подпругу, видел, как дверь открыла молодая женщина с бледным строгим лицом и гладкими, стянутыми в пучок волосами.
Всё, что предпринял статский советник далее, было проделано стремительно и без малейших колебаний, будто он действовал не по наитию, а исполнял ясный, тщательно разработанный план.
Отъехав на полсотни шагов, Фандорин привязал поводья к тумбе, сбросил доху и шапку в сани, сунул шпажонку под сиденье, а сам вернулся обратно к решетке. Выждав, пока улица, и без того немноголюдная, совсем опустеет, он ловко вскарабкался по решетке и спрыгнул наземь с внутренней стороны.
Быстро перебежал через двор к флигелю и оказался аккурат под окном с открытой форточкой. Эраст Петрович постоял без движения, прислушиваясь. Потом без видимого усилия вскарабкался на подоконник и, сжавшись, пролез в маленькое прямоугольное отверстие, что, несомненно потребовало виртуозной гуттаперчевости.
Труднее всего было спуститься на пол, не произведя никакого шума, однако чиновнику удалось и это. Он увидел, что находится на кухне, маленькой, но опрятной и славно натопленной. Тут опять понадобилось прислушиваться, потому что из глубины флигеля доносились голоса. Определив направление звука, Эраст Петрович достал из поясной кобуры свой «герсталь-баярд» и бесшумно двинулся по коридору.
* * *
Опять, во второй раз за день, Эраст Петрович подсматривал и подслушивал через приоткрытую дверь, но теперь ни смущения, ни угрызений совести не испытывал — только охотничий азарт и трепет радостного предвкушения. Не все сердечному другу Глебу масленица, и поучиться у Фандорина он может не только тому, как карту угадывать.
В комнате были трое. Давешняя женщина с гладкими волосами сидела у стола, вполоборота к двери, и производила странные манипуляции: зачерпывала маленькой ложечкой из банки серую студенистую массу и очень осторожно, по несколько капель перекладывала в узкую жестянку вроде тех, в которых продают оливковую эссенцию или помидорную пасту. Рядом стояли и другие жестянки, как узкие, так и обыкновенные, полуфунтовые. Делает метательные снаряды, догадался статский советник, и его радость несколько померкла. «Герсталь» пришлось убрать. Вряд ли получится произвести арест — достаточно женщине дернуться от испуга или неожиданности, и от флигеля останутся одни обломки. В разговоре бомбистка не участвовала, беседу вели двое остальных.
— Ты просто сумасшедший, — потерянно произнесла приезжая. — У тебя от подпольной работы сделалась самая настоящая мания преследования. Раньше ты таким не был. Если уж ты и меня подозреваешь…
Сказано это было таким убедительным, искренним тоном, что, если бы Эраст Петрович собственными глазами не видел барышню в обществе Пожарского, то непременно ей бы поверил. Брюнет с неподвижным, чеканным лицом при встрече на вокзале не присутствовал, и все же в его голосе звучала непоколебимая уверенность.
— Не подозреваю. Знаю. Записки подбрасывали вы. Не знал только, заблуждение или провокация. Теперь вижу — провокация. Вопроса два. Первый: кто? Второй… — главарь террористов запнулся. — Почему, Жюли? Почему?.. Ладно. На второй можете не отвечать. Но первый непременно. Иначе убью. Сейчас. Если скажете, тогда не убью. Партийный суд.
Было ясно, что это не пустая угроза. Эраст Петрович приоткрыл дверь чуть шире и увидел, что «сотрудница» Пожарского с ужасом смотрит на кинжал, зажатый в руке боевика.
— Ты можешь меня убить? — голос агентки жалобно дрогнул. — После того, что между нами было? Неужто ты забыл?
Та, что изготавливала снаряды, звякнула чем-то стеклянным, и Эраст Петрович, мельком повернувшийся на звук, увидел, что она закусила губу и побледнела.
Грин же, наоборот, покраснел, но металла в его голосе не убавилось.
— Кто? — повторил он. — Только правду… Нет? Тогда…
Он крепко взял красотку левой рукой за шею, правую же отвел для замаха.
— Пожарский, — быстро сказала она. — Пожарский, вице-директор Департамента полиции, а теперь московский обер-полицеймейстер. Не убивай меня, Грин. Ты обещал!
Суровый человек, кажется, был потрясен ее признанием, но кинжал спрятал.
— Зачем ему? — спросил он. — Не понимаю. Вчера понятно, но раньше?
— Об этом меня не спрашивай, — пожала плечами Жюли.
Поняв, что немедленная смерть ей не грозит, она что-то очень уж быстро успокоилась и даже стала поправлять прическу.
— Я вашими играми в казаки-разбойники не интересуюсь. Вам, мальчишкам, только бегать друг за другом, из пугачей палить и бомбы бросать. Нам бы, женщинам, ваши заботы.
— А в чем ваша забота? — Грин смотрел на нее тяжелым, недоумевающим взглядом. — Что в вашей жизни главное?
Тут уж удивилась она:
— Как что? Любовь, конечно. Важнее этого ничего нет. Вы, мужчины, уроды, потому что этого не понимаете.
— Из-за любви? — медленно выговорил самый опасный российский террорист. — Снегирь, Емеля, остальные? Из-за любви?
Жюли наморщила носик:
— А из-за чего же еще? Мой Глеб тоже урод, такой же, как ты, хоть играет не за разбойников, а за казаков. Что просил, то я и делала. Мы, женщины, если любим, то всем сердцем, и тогда уж ни на что не оглядываемся. Пускай хоть весь мир летит к черту.
— Сейчас проверю, — сказал вдруг Грин и снова вынул кинжал.
— Ты что?! — взвизгнула «сотрудница», отскакивая. — Я же призналась! Что еще проверять?
— Кого вы больше любите, его или себя.
Террорист шагнул к ней, а она попятилась к стене и вскинула руки.
— Сейчас вы протелефонируете своему покровителю и вызовете его сюда. Одного. Да или нет?
— Нет! — крикнула Жюли, скользя вдоль стены. — Ни за что!
Она достигла угла и вжалась в него спиной. Грин молча приблизился, держа кинжал наготове.
— Да, — произнесла она слабым голосом. — Да, да. Хорошо… Только убери это.
Обернувшись к сидящей женщине, которая все так же размеренно делала свою опасную работу, Грин приказал:
— Игла, справься, каков номер обер-полицеймейстерства.
Носительница странного прозвища — та самая связная, о которой рассказывал Рахмет-Гвидон, — отложила незаконченную бомбу и встала.
Эраст Петрович воспрял духом и приготовился действовать. Пусть Игла отойдет от смертоносного стола хотя бы на десять шагов. Тогда толкнуть дверь; в три, нет, в четыре прыжка преодолеть расстояние до Грина; оглушить его ударом ноги в затылок, а если успеет обернуться, то в подбородок; развернуться к Игле и отрезать ее от стола. Непросто, но выполнимо.
Ознакомительная версия.
