Охранники Мерцалова спрыгнули в снег и побежали туда, где между камней барахтался змей. Собрав остатки сил, чудище ударом хвоста оглушило бойца, оказавшегося ближе других. Но Мерцалов недаром платил своим людям жалованье. Начальник охраны, бывший десантник, открыл парашютный ранец и вынул сложенный в несколько раз шелковый купол. Подкравшись со спины, хоронясь от гипнотических глаз змея, он накинул на его голову скользкую парашютную ткань. Чудо-юдо крепко спеленали и поволокли к вертолету. Гигантская змея не помещалась в салоне, и, недолго думая, сверток приторочили стропами к шасси вертолета и «на воздусях» доставили в резиденцию Мерцалова.
«Если хочешь спрятаться, стань под фонарем». Следуя путем парадоксов, Мерцалов приказал укрыть чудовище в особой зоне аквапарка, почти в центре столицы, под надежной охраной бдительной «Гидры».
Каждый вечер, ровно в семь часов, в покои Мерцалова являлся «зеленый человек». Доктор Иммортель был одет в длинное зеленое пальто в любое время года. Маленькие подслеповатые глазки прятались за стеклышками зеленых старомодных очков. Мшисто зеленая фетровая шляпа прикрывала макушку. Лицо отсвечивало зеленоватой бледностью, такой цвет встречается у мухомора, растущего в непроницаемой для солнца чаще.
Этот знахарь, не имеющий ни одного медицинского диплома, лечил пиявками все, начиная с запойного синдрома и вплоть до неспособности исполнять супружеский долг. Мерцалов был давно разведен, но при мысли о супружеском долге невольно веселел, ибо это был и впрямь приятный долг в отличие от возвращения банковских кредитов. Однако на самом деле пиявки были нужны ему совсем для другого: при помощи них и без того моложавый Рем Мерцалов собирался прожить аккурат до того момента, когда наука найдет пути к бессмертию. У этих древних животных, как уверял Иммортель, был ярко выражен ген, контролирующий старение. При этом сам бледнолицый лекарь был ходячей рекламой своего бизнеса. Человек без возраста, он уверял, что собственноручно ставил «водяных червяков» Керенскому и пользовал членов ВЦИК в революционном Петрограде.
В тот вечер доктор Иммортель задержался, осматривая мутанта, пойманного в мерцаловских владениях. Экзотическому пленнику была сделана рентгенотомография, и Иммортель в обстановке глубокой секретности и задумчивости принялся изучать результаты сканирования.
– Как там ваш подопечный? – поинтересовался Мерцалов, устраиваясь в специальном пиявочном кресле.
– Отменный гад! – восхитился Иммортель. – У нормального человека тридцать три позвонка, включая черепную коробку, – у этого, простите за непристойные подробности, все девяносто девять! И знаки, похожие на черные свастики, по всему хребту! Это черт знает что! Газетчики завопят, что «красно-коричневый змей поднимает голову!»
Иммортель извлек из чемоданчика биксу со свежей партией персидских пиявок, прихватил самую юркую краем накрахмаленного платка и нежно провел ею за ухом у шефа.
– Как вы думаете, откуда взялся этот уникум? – спросил Мерцалов.
– По моему мнению, это обычная дегенерация, возврат к более ранним, земноводным формам жизни, – умничал Иммортель. – Хотя в Библии прямо говорится о неких людях-нагах. Именно они первыми поселились в райском саду.
– Впервые слышу, – удивился Мерцалов.
– Возьмите любой перевод, но лучше всего церковнославянский, и вы прочтете, что Адам и Ева «были наги и не стыдились»… Первыми земной рай заселили рептилии! Я не вижу причин этого стесняться. Рождение так называемого нага, или торса – редкое явление, но ничего особенного в этом нет. Змееногие люди преспокойно живут в болотах Брахмапутры, и местное население даже оказывает им почести, оставляя молоко и сыр. Античный мир тоже почитал змееногих. В Афинском Акрополе был устроен специальный бассейн. Там жил Кекроп, змееногий мутант. Если верить Платону, он был абсолютно разумен. Ну, миленькая, кусь! Кусь! – почмокал губками Иммортель, воодушевляя уснувшую было «гостью».
– А это отличная идея! – оживился Мерцалов. – В нашем аквапарке можно будет оборудовать филиал акрополя. Если вы потесните ваших «черных вдовушек», то мы найдем место этому красавцу. Я назову его Уреус.
– А вдруг у него уже есть имя?
– Сомневаюсь, мы ведь взяли его из дикой природы, – в этом парне нет никаких следов цивилизации.
Древний змий закусил свой чешуйчатый хвост,
Чей-то лик побледнел от нахлынувшей боли…
С. Яшин
29 декабря 20… г.
Из-за снегопада автобус не ходил. От станции до Филимошиной избушки Иван шагал по снежным наметам, скорее бежал, срывая тренированную «дыхалку». Пробежав несколько километров по целине, он внезапно попал на след, пробитый широкими мощными колесами. Изучив след, Иван решил, что машина прошла от ближайшего городка Змеиногорска и туда же вернулась. Под горой замаячила хибара Филимоши. Кривая труба не дымила, и все строение имело обреченный, брошенный вид. Рядом с воротами темнела глубокая колея, продавленная колесами. Во время снегопада здесь долго стояла машина, оставив прореху в невысоком, пухлом сугробе. В разгромленных сенцах не осталось ни одной целой посудины, словно налетчики что-то яростно искали. Под ногами Ивана хрустели куски перламутрового льда, раскрошенные ударом молотка. Странный след отпечатался на рассыпанном печном пепле: острые копытца, словно по избе прошлось стадо муфлонов. Точно такие отпечатки оставлял на заснеженном крыльце «Гидры» титановый скакун Нихиля. Иван догадался, что сельский философ Филимоша решил скрыть «подобное в подобном» и успел заморозить кристалл в глыбе льда, но не сумел обмануть нападавших.
В нетопленной избе жалобно мяукала кошка. Иван щелкнул выключателем, но провода оказались обрезаны. Мимоходом Иван задел самоходную метлу, и она пошла с урчанием и щелканьем. Иван поднял с пола и рассмотрел странную механическую игрушку: на зубчатое колесо был намотан ворот из длинной аптечной резины, и агрегат все еще был полон нерастраченной энергии.
– Филимон, – позвал Иван. В ответ гулко ухнула промерзшая мгла.
Иван торопливо щелкнул фонариком. Луч уперся в спутанные волосы Филимоши. Хозяин нависал над столом заледенелой макушкой, уронив голову на грудь и немного подавшись вперед, словно сзади его все еще держали за предплечья. Тело было примотано скотчем к спинке стула. Филимошу заморозили заживо: облили «живой водой» и оставили умирать в выстуженной избе.
Иван перерезал путы, потом перенес легонькое тело в ледник на задах дома, соорудил лежанку из валежника и уложил на бок, как уснувшего ребенка. После тщательно припер дверь от бродячего зверья.
Увязая в высоком снегу, он пошел к Лебяжьему. На берегу разложил лодку, свинтил весла и раздавил в воде таблетку химического компрессора. Он не сразу понял, что произошло, и лишь по мертвой тишине догадался: с озера исчезли лебеди. Он долго плыл в мерклом пустом тумане, почти на ощупь угадывая путь к избушке Волчьей Прялки, пока не ткнулся в дощатый причал.
В лунном сумраке из воды торчали покосившиеся обгорелые мостки и покачивалась чудом уцелевшая лодка. На месте сказочного граненого пятистенка лежало стылое пепелище да торчала печная труба.
– Анфея! – без надежды кричал в темноту Иван. – Отзовись, Анфея…
В сосняке качнулись и заходили заснеженные ветви. На человеческий голос вылетел филин, сделал круг над головой Ивана, задевая шапку мягкими бесшумными крыльями, и, разочарованный, вернулся назад.
Может быть, Берегини укрылись в биосфере? Но почему единственная лодка оказалась у мостков?
Ближе к рассвету Иван десантировался на остров, но то ли перепутал брод, то ли сбился с пути, но тропинки к люку-колодцу он так и не нашел. До света он кружил по острову, потом вернулся к лодке, но погрузиться не успел. Над озером послышался шум вертолета. Машина намотала широкий круг и уверенно пошла к острову. Парное марево надежно скрывало Ивана от наблюдателей, и он чувствовал себя в безопасности. Вертолет проплыл над его головой, разрубая винтом молочное облако, и вдруг выжидающе замер, развернулся боком, и из открывшейся двери полыхнули автоматные очереди. Пули прошили плотную белую завесу и, чиркая по камням, выбили фейерверк острых кремниевых осколков. Молниеносным броском Иван перекатился за валун и занял оборону.
На него, именно на него, была объявлена охота. Туман, густая чаща и даже каменный грот были прозрачны для его преследователей, оснащенных, по-видимому, аппаратурой ночного боя. На острове он был как на ладони. Укрыться, забиться в щель не удастся: его возьмут с «борта». На лбу остро засвербел «жучок» – клещ, запрятанный в волосяную сумку между бровей. Иван только теперь вспомнил о крошечной операции, которую прошел перед рывком на Лебяжье, хотя «клещи» и раньше давали о себе знать покалываньем между бровей и чесоткой в правой ладони. Установка микрошпиона была условием выхода в поле. Память об операции была, видимо, заблокирована в его сознании, и лишь состояние смертельной опасности достало из мозга нужную информацию.
