class="p1">– Ну, все-таки не зря, – заметил Дмитрий. – Профилактика – дело нужное, а здесь польза очевидна. Сначала эта троица занималась только собой, сейчас вот четвертую привели. То есть начали создавать секту, причем, судя по тому, что я слышал, тоталитарную, все как положено. Значит, полгода-год, когда просто играть на нервах надоест, вполне могли дойти и до чего-то посерьезнее, как тот же Орден. Учитывая, что мозгов явно нет, а дури хватает, я бы не удивился. Так что все к лучшему. Впрочем, по-настоящему ценное там – другое. Понять бы еще, чем именно ценное. Поговорить бы с этим Лектором… но увы.
– С преподавателем? Каким?
– Почему преподавателем?.. – не понял Дмитрий и только тут вспомнил, что Ольга не в курсе таких деталей. – А! Нет, Лектор не в смысле тот, кто читает лекции, а как имя. Фамилия. В видеосалоне мелькал некто, подписавшийся «Абрам Лектор». Он же этим недоумкам пару советов дал, как прославлять демонов. Мелькнул, посоветовал и исчез. А имя необычное, явно неспроста. Просто так из головы такое не взять.
– Учитывая любовь к религии, Абрам – логичный выбор, – задумчиво заметила Ольга. – Авраам, сын Фарры… пророк, которого послал Господь. Там еще что-то про Лота было, кажется…
– А еще это дед Пушкина, – лениво кивнул Дмитрий, откидываясь на спинку скамейки. – Учитывая любовь к стихам. То есть ассоциация может быть какой угодно.
– Ой, точно же. – Ольга даже хлопнула в ладоши. – Абрам Петрович Ганнибал, арап Петра Великого!
– Угу, – ухмыльнулся Дмитрий. – Он самый. Ганнибал, сын африканского князя, плененный турками и выкраденный русскими. Добавим еще и любовь к истории и политике, а Лектора все-таки спишем на преподавательский состав или желание учить.
– Да, или… – Ольга внезапно нахмурилась. – Хм. Когда ты так говоришь, звучит знакомо.
– Да? – Думать было лениво, но если уж доверять Ольге, то доверять, а не как тогда, с запахом. – Когда как говорю?
Ольга покачала головой.
– Ганнибал плюс Лектор. Мне кажется, я такое где-то уже слышала, но не уверена, – она говорила медленно, хмурясь. – Зараза, никак не вспоминается. Но я вспомню!
– Вспоминай, – благодушно согласился Дмитрий. Если это и правда Шабалин и если Ольга слышала это от него – тем лучше, еще одна косвенная улика, причем убедительная. – А то я уже всю голову сломал, пытаясь понять, что за гибрид такой. А пока хочешь на качелях покачаться? Тут в соседнем дворе. Скрипят неимоверно, поэтому качаться можно, только пока какая-нибудь бабка орать не начнет.
– А пойдем, – Ольга вскочила со скамьи и подала ему руку. – Сто лет не качалась. А краска с поручней там тоже облезает, чтобы как в детстве?
– Давно облезла, – повинился за краску Дмитрий, уводя ее во дворы. – Но звук тот самый. И вообще…
Перед тем как Ольга села в такси, Дмитрий удостоился поцелуя в щеку и ворчания по поводу щетины. Исключительно – о чем было сказано отдельно и почти убедительно – в порядке доведения маньяка до ручки, разумеется, то есть по работе. И, поднимаясь к себе, Дмитрий внезапно понял, что в последние часы вовсе не вспоминал об охотнике и Гоше. И даже сейчас, когда воспоминания вернулись, они не трогали так сильно, словно их отогнали скрип качелей и базарная ругань не из одного, а сразу из трех окон. Ну и поцелуй, конечно, тоже.
Скульптор
В квартире звучала ария Царицы ночи из «Волшебной флейты» – под настроение. Скульптор все никак не мог определиться, и сомнения требовали соответствующего фона. Что ему нужно – он знал. Как и когда – вот в этом и был вопрос. Впервые в Скульпторе контроль спорил с высшей силой.
Ему нужен был идеал. Но идеал был слишком близко, слишком заметно, слишком опасно. Однако мироздание столкнуло их, а высшие силы подсказали, что идеал необходим, что без него ничего не получится. Просто потому, что все остальные заготовки неидеальны. Но она слишком близко!
Кристина Дойтеком на сцене Гамбургской оперы прорывалась через головоломные пассажи Моцарта с механической точностью и демонической страстью. Идеал. Скульптор считал, что Моцарт писал эту арию для того, чтобы найти свое идеальное колоратурное сопрано. Скульптор понимал Моцарта, потому что они оба были творцами и искали идеал. Скульптор был выше Моцарта, потому что пошел дальше него, понял больше.
Мироздание утверждало, что идеал необходим, свело вместе идеал и Скульптора. Значит, так надо. Так угодно высшим силам. Но контроль твердил, что это слишком опасно. Но опасно ли? Следователь – неграмотный дурак, куда ему докопаться до истины. Впрочем, нет, до виновника. Истину ему не осознать никогда даже теоретически. Истина для таких, как Скульптор. Для избранных.
Ему нужен был знак. Да. Знак, чтобы разрешить наконец сомнения. Что-то такое, что убедит контроль в том, что этот путь – единственный. Что-то, что…
Переливчато, неприятным диссонансом с царицей ночи прозвенел дверной звонок. Скульптор удивленно взглянул на часы – восемь вечера. Он никого не ждал. Может, соседям что-то нужно… он был не в настроении общаться с обычными людьми, но контроль говорил, что надо открыть дверь, поговорить, улыбнуться. Контролю никто не возразил.
Скульптор, улыбнувшись заранее, открыл дверь и застыл, чувствуя, как улыбка становится все шире, расплывается сама собой. То, чего не ждешь… знак. Он просил знак – и получил его. Как и должно быть. Сергей Шабалин вежливо отступил на шаг, открывая путь в квартиру и в звуки арии.
– Оленька, какая неожиданность! Вас мне само мироздание послало, дорогая моя. Поверите, сижу, скучаю, а тут такой приятный сюрприз!
I. Почти нерабочий день
Выспаться почти получилось. Дмитрий не возражал бы поспать еще, но кошка требовала еды и шуршащих пакетов, поэтому пришлось вставать, умываться, накладывать корм в миску, а потом чесать голову, глядя на конструктор из палок и платформ, инструкции к которым не прилагалось. Видимо, производитель – безвестный завод где-то в Ижевске – полагался на фантазию покупателей.
У Дмитрия вся фантазия уходила на маньяка, поэтому на телефонный звонок он отвлекся почти с облегчением.
– Слушаю.
– Дмитрий Владимирович? – прозвучал мягкий голос Шабалина. – Мне в справочной номер дали. Простите уж, что вот так звоню… Не отвлекаю? Можете говорить?
«Ого. День отдыха, конечно. К черту отдых, это интереснее!»
Дмитрий пристроил трубку поудобнее, сел на стул.
– Не отвлекаете, Сергей Александрович, могу. Случилось что-то?
– Нет-нет, я по поводу письма. Повозился с ним вчера и кое-что интересное обнаружил.
«А Ольга про такое не говорила. Хм».
– Одни возились?
– Конечно. Оленька эмоционально причастна, ей в таком доверять нельзя. Ей пока что не хватает контроля.
«Ага, а то вдруг лишнее найдет?»
– Так наоборот же, – поддел Дмитрий. – Пусть бы училась оставлять эмоции за дверью, под вашим присмотром.
– В следующий раз непременно так и сделаю, – сухо ответил Шабалин, и Дмитрий без труда перевел: «Вот свою лабораторию заведешь, там и командуй, безотносительно маньяков». – Так что, интересно? Или до завтра ждет?
– Интересно, – признал Дмитрий, тоскливо глядя, как кошка устраивается в открытой коробке прямо поверх досок. – Давайте.
– В общем, бумага самая обычная, в любом магазине продается. А вот машинку определить будет легко. Правый край буквы «ж» смазан, а «м» – хорошо видно под лупой в слове «мрамор» – бледнее, чем остальные, хуже пропечатывается. Так что характерное письмо, нужно только найти машинку.
«Прозвучало ли в голосе самодовольство, или мне показалось? Может, мне просто уже хочется найти убийцу? Но, пожалуй, не показалось. Но ведь он и без маньячности любит тыкать своим превосходством. Но это в любом случае укладывается в образ маньяка. Черт. Лучше уж конструктор».
– Понятно, Сергей Александрович, спасибо. О, внезапный вопрос как к знатоку… Блока вы тоже любите? Дочери соседки поручили что-нибудь выучить, она сама без образования, а я Блока не сказать чтобы люблю.
Блок подвернулся под язык сам собой. Изначально Дмитрий хотел спросить про Гумилева, но вовремя понял, что после письма, если Шабалин был все же виновен, это могло вызвать подозрения. Все же решение не говорить о Шабалине никому, кроме Деда, было правильным. Ему самому-то сложно
