Елена Хорватова - Сезон долгов

– Вот, так посветлее будет, – удовлетворенно кивнул Антипов. – О чем бишь я говорил-то? Ах, да – установлено, что вы собственной рукой написали письма своей невестке от мнимого любовника и подбросили их в комнату Анастасии Павловны с целью возбудить против нее подозрение в убийстве, которое сами и совершили.

– Ка-ка-ки-кие письма? – запинаясь прошептал Ксенофонт. – Какие-такие письма?

– А вот какие, – Антипов вытащил из внутреннего кармана пакет с бумагами, достал один лист и принялся выразительно читать:

– «Ты прекрасна, возлюбленная моя!»

– Просто «Песнь песней» Соломонова, – не выдержал Колычев, сохранявший все это время молчание.

– Да какая там «Песнь», – фыркнул Павел. – Дальше-то слог малость подгулял: «Как вспомню давешний наш вечер и твои страстные лобзанья, так испытываю дрожь в конечностях и во всех своих членах»... Изящества вашему слогу не хватает, Ксенофонт Герасимович. Ну что ж, собирайтесь, поехали в арестный дом...

– За-за-за что?

– За лжесвидетельство, в коем вы уже изобличены, за фабрикацию улик и за убийство вашего брата, в коем вы сознаетесь, когда посидите в каталажке да походите к судебному следователю на допросы.

– Не виноватый я! – Ксенофонт бухнулся на колени и завыл, кланяясь Антипову в ноги. – Не убивал! Христом Богом клянусь, не убивал я Никитушку. Не губите, ваша милость, господин полицейский! Безвинный я. Не убивал! Письма да, написал и Аське подкинул, было дело, признаю. Попутал нечистый. Но этот грех не велик...

– То есть как не велик? – строго спросил Антипов. – Под каторгу женщину подвел...

– Да не я ее подвел, сама она себя подвела, когда мужа законного застрелила, – голосил Покотилов. – Я ведь письма-то загодя подложил, вроде как шутейно. Думал, Никита, брат, найдет, осерчает и укорот своей бабе сделает. Потому как в строгости ее держать надо, а Никита мягок. Ну я и хотел его в сердце вогнать, чтобы он жену построжил. А уж как узнал, что она Никиту убила, сам в сердце вошел. Вспомнил про письма-то и полицейским сказал: «Был у нее хахаль, письма от него ищите!» Теперь уж, думаю, не вывернется убивица, не уйдет от кары. Кстати письма-то пришлись...

Как Антипов ни бился, как ни крутил, задавая вопросы то об одном, то о другом, настаивая и угрожая, Ксенофонт от своего не отступил, признаваясь лишь в изготовлении фальшивых писем, но начисто отметая все подозрения в убийстве брата. В какой-то момент Колычеву показалось, что он говорит правду, несмотря на явный интерес Ксенофонта в получении наследства.

В конце концов Антипов увез рыдающего купца в Сыскное отделение в Гнездниковском переулке оформлять по горячим следам признание в лжесвидетельстве (после всех формальностей Покотилова, увы, все равно придется пока до времени отпустить), а усталый Колычев отправился домой в Третий Зачатьевский.

Переулками от особняка Покотиловых до собственного дома Колычеву было рукой подать. Искать извозчика не имело смысла. Перейдя через Пречистенку, Дмитрий свернул в короткий Лопухинский переулок, откуда уже были видны высокие купола церквей и колокольни Зачатьевского монастыря, дошел до Остоженки и снова нырнул в лабиринт переулков, пробираясь к своему крыльцу.

По Третьему Зачатьевскому уныло бродил «Картуз», высокая фигура которого была хорошо различима даже в свете одинокого и мутного уличного фонаря. Вероятно, потеряв Колычева, улизнувшего из собственной конторы задними дворами, «Картуз» счел за благо вернуться на Остоженку и подкарауливать адвоката у дома.

«Прав был Павел, – подумал Дмитрий, направляясь к своему палисаднику, – сколько можно это терпеть? Пора разъяснить господина «Картуза», пора. Уж очень он мне надоел».

Но «Картуз» словно бы прочел его мысли и повел себя совсем не так, как всегда. Вместо того чтобы продолжать индифферентно прогуливаться под монастырской стеной, он, заметив Колычева, быстро пошел к нему навстречу, на ходу вытаскивая что-то из кармана.

Это «что-то» оказалось револьвером. Дмитрий понял, что «Картуз» собирается в него стрелять, и непроизвольно попытался укрыться за выступом кирпичной ограды соседнего особняка. Грохнул выстрел. Расстояние между Колычевым и «Картузом» оставалось приличным, не менее десяти саженей, а попасть на ходу с такого расстояния в цель мог только очень хороший стрелок – револьверы недаром считаются оружием ближнего боя и пригодны более всего для выстрелов в упор. Но «Картуз» медленно и неумолимо приближался.

«Проклятье, – мелькнула у Дмитрия мысль, – Антипов запретил мне сегодня брать револьвер... Зачем я его послушался? Сейчас был бы вооружен и стоял бы с револьвером в руке на равных с убийцей... И мы посмотрели бы, кто кого!»

После первого выстрела где-то вдали залился трелью полицейский свисток, ему ответил еще один. Но темный переулок все еще оставался совершенно пустынным. Картуз выстрелил снова, и с Колычева слетела задетая пулей шляпа.

«Прицельно стреляет, – подумал Дмитрий, вжимаясь спиной в ограду. – Следующий выстрел может оказаться последним, роковым. Господи, прости мне все прегрешения, вольные и невольные...»

Убийца подошел настолько близко, что Дмитрий уже мог рассмотреть его лицо и черный глазок револьверного дула.

И тут со спины на «Картуза» обрушился сильный удар. Не удержав равновесие, «Картуз» качнулся вперед и плюхнулся на мокрую от дождя мостовую, потом вскочил и кинулся бежать.

Там, где только что был вооруженный убийца, теперь стояла Анастасия с поленом в руках. Отшвырнув полено, она бросилась к Колычеву, обняла и, заглядывая в его лицо, тихо спросила:

– Ты жив? Он в тебя не попал?

И сама себе ответила:

– Жив, жив! Какое счастье.

– Ты спасла меня, – сказал Дмитрий.

Они и сами не заметили, как перешли на «ты». Колычев хотел найти слова благодарности, но Ася, обняв его, принялась покрывать лицо Дмитрия быстрыми нежными поцелуями, и любые слова оказались совсем неуместны.

Все вокруг было странным как во сне – укрытый пеленой тумана и мелкого осеннего дождика город, пустой и темный, красивая женщина, выскочившая на улицу в одной шелковой блузке и дрожащая от холода и страха, ее торопливые горячие губы. И сердце, готовое выскочить из груди, то ли из-за недавней близости смерти, то ли от сменившей ее близости любви...

Дмитрий подумал, что мог бы стоять так очень долго, не размыкая объятий и наслаждаясь этим новым острым чувством, но здравый смысл все же взял верх.

– Скорее беги в дом и прячься, – прошептал он, поцеловав Асю в голову, туда, где душистые блестящие волосы расходились в стороны от ровной ниточки пробора. – Сейчас тут будет полиция. Нельзя, чтобы они тебя видели.

Кивнув, она молча скрылась в темноте садика, ведущего к крыльцу. Полицейский свисток заливался уже где-то близко, но еще не настолько, чтобы Колычев мог заметить стража порядка. Похоже, городовой пережидал в безопасности за углом, пока окончательно стихнет стрельба, не желая подставлять собственную голову под пули. Дмитрий успел подобрать сбитую шляпу с дырочкой от пули прежде, чем осторожный городовой рискнул возникнуть в Третьем Зачатьевском и засыпать жертву нападения кучей вопросов. Желания преследовать вооруженного преступника у городового не возникло.

Чтобы не слишком долго объясняться с постовым, случайно оказавшимся поблизости, Колычев заявил, что Сыскная полиция в курсе его проблем и следует немедленно проинформировать агента Антипова о совершенном на него нападении. Городовой, узнав, что дело со стрельбой можно сразу же перекинуть на Сыскное отделение, не вдаваясь самому ни в какие частности, с радостью согласился. Однако пришлось все же пригласить его в дом к телефонному аппарату, чтобы он, раздуваясь от важности, изложил дежурному из Сыскного свою версию событий.

К счастью, Ася успела подняться к себе наверх, никаких следов ее пребывания на первом этаже не наблюдалось, и Колычев позволил городовому в охотку обсудить с сыскарями происшествие.

Проводив городового, получившего за беспокойство три рубля и рюмку водки, Колычев сделал шаг к лестнице, чтобы пройти в комнату Аси, но телефонный аппарат призывно затренькал.

Это был Павел Антипов, задержавшийся в Гнездниковском, оформляя бумаги по признанию Ксенофонта Покотилова. Ему доложили о стрельбе в Третьем Зачатьевском, и он кинулся к аппарату, чтобы узнать у Дмитрия подробности и сообщить, что сейчас же к нему приедет.

Не успел Колычев распорядиться, чтобы Дуся накрыла на стол к приходу позднего гостя, как снова раздался телефонный звонок. Телефонировал помощник Колычева Володя.

– Дмитрий Степанович, – закричал он в трубку так громко, что она завибрировала в руке Колычева. – Вы давеча распорядились узнать, кому Ксенофонт Покотилов продал фабрику брата... Я узнал. Ждал, ждал вас в конторе, думал, вернетесь – сообщу...