— Наверху.
Себастьян направился к двери, но остановился на пороге и оглянулся на человека, который по-прежнему стоял возле письменного стола, крепко зажав в кулаке ремни ранца.
— Насчет заговора против принца… кто еще был замешан кроме Портланда?
— Не знаю. Портланд служил связным между Савойей и остальными. Их имена он держал в тайне.
Себастьян кивнул. Возможно, шевалье солгал, хотя вряд ли. Люди у власти обычно соблюдали большую осторожность, замышляя предательство.
— Что вы будете делать?
Вардан дернул плечом.
— Отправлюсь в Европу.
— В Савойю?
— Вероятно. Или, быть может, поеду во Францию. Помирюсь с Наполеоном. — Он бросил на Себастьяна пытливый взгляд из-под темных густых бровей. — Надеюсь, вы не считаете своим долгом попытаться меня остановить?
— Нет. Но другие, несомненно, так не думают. — Себастьян вновь повернулся к лестнице. — Я бы вам предложил не теряя время отправиться на побережье.
Знатная дама никогда бы себе не позволила улечься в постель днем. Для приступов головокружения и короткого отдыха дамы предпочитали небольшую кушетку в гардеробной.
Там Себастьян и нашел леди Одли — она возлежала на зеленой бархатной кушетке в греческом стиле. На ней было вечернее платье из черного шелка, богато украшенное вышивкой и французским кружевом, волосы она распустила, и они, рассыпавшись по подушке, обрамляли ее лицо ярким пятном. Дыхание успело замедлиться, щеки побелели. Рядом на ковре, тихо поскуливая, лежала колли, Кло.
— Что вы приняли? — спросил Себастьян, останавливаясь у порога. — Цианид?
Она перевела на него взгляд.
— Нет. Опиат. Я просто засну и уже не проснусь.
— Гораздо более гуманная смерть, чем та, на которую вы обрекли Гиневру.
— С Гиневрой мне нужно было быстродействующее средство.
Он зашел в комнату. Колли поднялась с ковра и зашлепала к нему, поводя носом. Он присел рядом с собакой, погладил ее мягкую шерсть.
— Как вы узнали, что это сделала я? — спросила Изольда, видя, что он продолжает молчать. — Все дело в ожерелье, да?
— В ожерелье и записке. — А еще в уверенности, что если бы убийцей была Клэр, то Портланд никогда бы не отказался взять ответственность за смерть Гиневры на себя.
— Записка. — Изольда беспокойно заметалась по подушке. — Этого я не учла. Какая женщина не уничтожит записку от любовника?
— Тем не менее вы приказали кому-то обыскать ее комнату.
— Он искал другое письмо. Из Савойи.
— То письмо она действительно уничтожила.
Заскулив, колли вернулась на свое место к хозяйке.
Изольда опустила руку на шею собаки.
— Вардан призвал меня к ответу. После вашего с ним разговора. От записки я еще могла как-то отречься, но только не от ожерелья. — Она тихо рассмеялась. — Какая ирония. Ведь оно, по легенде, приносит владельцу долгую жизнь. А мне оно принесло смерть.
Себастьян выпрямился во весь рост.
— Но ведь оно не ваше, разве не так? Когда-то оно принадлежало одной из прабабушек Гиневры. Та женщина, которую вы встретили на юге Франции, просила вас передать ожерелье Гиневре, да? Но вы оставили его себе.
— Ожерелье обладает силой, — резко ответила Изольда. — Я ее почувствовала, когда держала в руке. Я не часто его надевала. Мне было достаточно просто владеть украшением. — Она облизнула языком пересохшие губы. — Теперь оно исчезло, и я мертва.
— Как и Гиневра.
На секунду спокойное лицо Изольды исказилось такой яростью и ненавистью, что он удивился.
— Она разрушила бы все. Все, ради чего я так долго страдала.
Себастьян покачал головой.
— Она любила Вардана. И никогда бы ничем ему не навредила.
— Тем не менее под конец она все же уничтожила его.
— Нет. Это сделали вы. — Себастьян повернул к двери. — Вы уничтожили и Вардана, и Клэр.
— Клэр ничего не знала об этом. Ничего.
— А Портланд?
— Портланд был глупцом.
Он услышал, как она судорожно вздохнула, и оглянулся. Конец был близок.
— Я так и не поняла, зачем вы вмешались в это дело, — прохрипела она.
— Женщина с ожерельем, — произнес Себастьян.
Леди Одли разомкнула губы, едва заметно нахмурила изящно изогнутые брови.
— Не понимаю.
— Это была моя мать.
Наряженный в великолепную алую форму, с саблей на боку, принц-регент превосходно проводил время. Он был прекрасным хозяином — все так говорили. Вельможи без конца восхваляли его за щедрость и радушие.
Бальный зал был так набит, что никто не мог танцевать, но это не имело значения. Оркестр продолжал бойко играть, а гости тем временем развлекались осмотром последних архитектурных новшеств Карлтон-хауса. Принц слышал восхищенные возгласы тех, кто впервые видел тронный зал с золочеными колоннами, зашторенными эркерами, массивной резной мебелью и бордовой парчой. Круглая столовая с зеркальными стенами, в которых отражался стол длиною в двести футов, протянувшийся до оранжереи, наверняка станет предметом всеобщих разговоров на ближайшие несколько недель.
Ночью, в половине третьего, подадут ужин, и тогда все ахнут при виде настоящего извилистого ручья, который, по замыслу принца, побежит в центре стола, огибая массивные серебряные супницы и блюда. Протекая между берегов из камня, мха и настоящих цветов, под миниатюрными мостами, речушка, где заплещутся золотые и серебряные рыбки, явит собою поразительное зрелище. Принцу оставалось только надеяться, что рыба не начнет дохнуть.
Глядя через окно в сад, где горели факелы и китайские фонарики, Георг ощутил прилив гордости. Для тех людей, кому не повезло сидеть за столом принца, в саду натянули огромный шатер, украшенный золочеными шнурами и цветами. Взгляд Георга упал на высокого темноволосого человека, пробиравшегося сквозь толпу. Принц перестал улыбаться.
Виконт Девлин был одет не просто, как подобало случаю, а роскошно — в вечерний камзол, бриджи до колен и туфли с серебряными пряжками. Но он все равно привлекал к себе внимание, и разговор затихал, когда он проходил мимо.
— Нам нужно поговорить, — сказал виконт, подходя к кузену Георга, Джарвису, который в эту минуту беседовал с графом де Лиллем.
— Боже милостивый, — рассмеялся Джарвис, — только не сейчас.
Девлин по-прежнему улыбался, но так прищурил свои жуткие желтые глаза, что у Георга по спине пробежали мурашки, и он потянулся за ароматической солью.
— Нет, сейчас, — сказал Девлин.
— Было бы гораздо удобнее, — говорил Джарвис, доставая из кармана эмалевую золотую табакерку и открывая ее щелчком, — если бы вы пришли к выводу, что леди Англесси погибла от руки ревнивого любовника. Вашу версию мы вряд ли можем придать огласке, не так ли?
Себастьян просто молча смотрел на него. Они находились в маленькой гостиной, в стороне от официальных покоев Карлтон-хауса. Но голоса и смех двух тысяч гостей принца, беготня прислуги, звон фарфора доносились и сюда.
Джарвис поднес к носу щепотку табака.
— Нам придется свалить вину на Вардана.
Себастьян коротко рассмеялся.
— Почему бы и нет? Это ведь сработало с Пьерпонтом. Что бы мы делали без французов?
Джарвис фыркнул.
— Кстати, вы случайно не узнали имен остальных заговорщиков?
— Нет. Но они существуют… не сомневайтесь.
— Да. — Джарвис отряхнул пальцы. — Однако я сомневаюсь, чтобы они в ближайшем будущем предприняли какой-нибудь шаг. После всего, что случилось. Особенно если мы переместим полки и оставим принца здесь, в Лондоне.
Себастьян знал, что принц не обрадуется такому изменению планов. Его королевское высочество уже нервничал, стремясь вернуться в Брайтон. Жители Брайтона не имели привычки издавать оскорбительные возгласы, когда он проезжал по улице, как это случалось в Лондоне.
— А что насчет ожерелья? — спросил Джарвис — Вам удалось узнать, как оно оказалось на леди Англесси?
Что-то в улыбке этого огромного человека подсказывало Себастьяну, что Джарвис знал: он знал, что мать Себастьяна до сих пор жива, хотя и не понимал, каким образом ожерелье попало на шею убитой женщины в Брайтоне.
Себастьян достал трискелион. От одного только его вида в душе виконта всколыхнулась волна гнева и боли, которую почему-то он уже не мог выносить. Он недолго подержал на ладони гладкий холодный камень, гадая, почему его мать передумала тогда во Франции? Почему все-таки решила подарить его Гиневре?
— Нет, — ответил Себастьян, тоже улыбаясь. — Но, надеюсь, вы проследите, чтобы оно вернулось к хозяйке.
Он швырнул ожерелье на стол, повернулся и вышел.
На церковном кладбище Святой Анны царил мир и покой, шелестели на ветру деревья, на могильных камнях, бледно освещенных лунным светом, подрагивали тени. Но возле того места, где, как знал Себастьян, похоронили Гиневру Англесси, поблескивал огонек.
