У Терлецкого язык и губы пересохли.
— Господин… полицейский… ваше высоко… ваше превосходитель… Не погубите… Я ведь не со зла, ну правда, так был уверен… Прошу вас… поймите… У меня жена, детки… Кормить надо… Не губите…
Тоскливо и противно. Захотелось вымыть руки. Из-за одного напыщенного дурака потеряно столько времени. Нет, это не Терлецкий, это кое-кто другой заслуживает хорошего тумака. Как мог не проверить?!
— Можете искупить вину, указав адрес господина Хеленского, — строго сказал Родион.
— Откуда же нам знать! — Терлецкий теребил страницу. — Нам не докладывают адресов клиентов… Да мы и не спрашиваем. Цветами торгуем, а не оружием…
— Опишите его внешность.
— Да как же можно… Видел его один раз, месяца два назад…
— Как он выглядел?
— Обыкновенно. Господин прилично одетый, средних лет, среднего возраста, приятный в общении… Ничего примечательного.
— Как заказы делает?
— Посыльного с деньгами присылал.
— Что за посыльный?
— Да кто их знает! — в отчаянии вскрикнул Терлецкий. — Обычные посыльные, все на одно лицо.
Родион набрался смелости и, надеясь на чудо, спросил:
— Часто цветы заказывает?
— На утро — изредка… Последние три раза.
— Он что же, еще и на другое время заказы делает?!
— Что в этом такого?
Кажется, начиналось самое худшее. Сколько еще барышень висит по квартирам и номерам отелей? Не хочется думать.
— В какие дни? Адреса? Быстро! — Родион пугал не приказчика, а свой страх.
— Довольно часто… Адрес один: театр «Неметти».
— Кому именно?
— Нет фамилии… Так и приказывает: в «Неметти». Видно, они там знают.
— Заказы доблестный Казаров исполняет?
— Само собой. — Терлецкий перевел дух. — Трудолюбивый стал… Вот и сегодня с утра бегал… Потом другой взял, говорит: хочу трудиться… Скоро за следующим вернется…
— На завтра господин Хеленский сделал заказ?
Приказчик для верности перевернул лист и провел по всем строчкам. Заказа не было.
— Сегодня в «Неметти» будет посылка?
И ее не было. Не так уж и плохо. Появилась небольшая фора.
— Слушайте, господин Терлецкий, и тщательно запоминайте. Как только Хеленский пришлет очередного посыльного, берите записку с адресом и со всех ног бегите ко мне в 4-й Казанский участок. И не дай вам бог задержаться где-нибудь. Если меня нет, оставите сообщение: куда и когда. А посыльного задержите любой ценой, хоть веревками вяжите.
— Слушаюсь, — по-военному ответил Терлецкий. — С букетом что прикажете делать?
— Каким букетом?
— Который заказан будет…
— Доставлять в целости и сохранности.
— Слушаюсь… Казарова не желаете обождать? Я вам креслице предоставлю, чаек-с или чего покрепче…
— Передайте от меня Ивану привет, — сказал Ванзаров.
Он хотел было в отместку шибануть дверью. Но створка шла плавно и нежно, как жизнь растений. Или приказчика Терлецкого до сего дня.
* * *
Аполлон Григорьевич изъявил замерзшее радушие. Тело его не боялось холода, а душа согревалась крепчайшей сигаркой, от облака которой сворачивали в сторону прохожие, а извозчики погоняли лошадей. Но бесцельная прогулка по мокрому снегу кого хочешь заморозит. На тротуаре виднелась ровная дорожка, протоптанная могучим шагом.
Он демонстративно вынул часы и сказал:
— Наверное, спешат? Господин Ванзаров всегда приходит вовремя. Особенно если назначил встречу бедному старику, оставленному погибать на морозе.
— Слышали когда-нибудь фамилию Хеленский? — спросил Ванзаров, не замечая попреков.
Лебедев задумчиво выпустил дым, от которого шарахнулся на лету голубь.
— Впервые слышу, — торжественно сообщил он. — А кто это?
— Некий господин, кто присылал нашим барышням цветы в день их убийства.
Сигара полетела в снежную лужу. Лебедев совершенно забыл про обиды и опоздание. На лице его расцвела чистая улыбка восхищения.
— Вы нашли убийцу?
— Радоваться рано. Скорее всего, это псевдоним. Миф. Призрак. Кто будет называть свою фамилию в таких делах? Чтобы отправить даме букет, не нужен паспорт. Под этой фамилией может оказаться кто угодно.
— Цветочник видел его?
— Приказчик видел. Описывает как половину мужчин столицы. Например, я похож.
— Очень может быть…
— Крайне признателен. У меня алиби.
— Ах да. Какая досада… — Лебедев шмыгнул носом, кажется, и его пробрало февральским ознобом. — Что дальше прикажете?
— Я пойду один, — сказал Родион.
— А мне снег месить?
— Ждите поблизости.
— Сколько ждать? Какой будет сигнал? Запустите три красных ракеты?
— Если что-то пойдет не так, не забудьте сбегать за городовым.
Лебедев только подивился: и откуда такие наглецы берутся? Неужели его на том свете обучили? Вопрос этот так и повис в сыром воздухе. Криминалист поднял воротник, не хуже филера, и принялся за свежую сигарку.
Бывают дни, когда самый жизнерадостный характер погружается в мрачную тоску. И вроде бы нет внешних причин, все идет как обычно, вот только тянет что-то внутри и хочется бросить все, уйти куда глаза глядят или наделать непоправимых глупостей, о которых потом придется жалеть. Подобный сумрачный настрой владел Огюстом. Час назад он выгнал Анри, чтобы не мешался под ногами, и сейчас раздумывал, что бы сделать такое ужасное.
Звякнул колокольчик. В салон бодро вошел молодой человек, которого Огюст сразу узнал. Лицо было новое, приятно усатое и, самое главное, — не успевшее надоесть куаферу одними и теми же жалобами. Монфлери приободрился и выпустил фейерверк приветствий. Он готов был показать чудеса своего мастерства, какие пожелает славный молодой господин.
Ванзаров пожелал бриться.
Его усадили в кресло на высоких ножках, которое приняло тело в упругие объятья. Монфлери взмахнул белым крылом, Родиона окутал саван. На шее затянулась тугая петля, чтобы никакая капля не испачкала воротник рубашки. Взбивая мыльную пену, Огюст старался угадать: любит молодой человек сам поговорить или надо развлекать его болтовней.
— Как поживаете? — осторожно спросил он. С вопроса этого можно повернуть куда угодно. Как клиент пожелает.
— Занимаюсь расследованием убийств, — сказал Родион, крутя шеей, которую сдавило плотное кольцо.
— О! Как мило! Кого же убили? — Огюст мазком художника нанес сноп пены и быстрым движением превратил его в бороду деда Мороза.
— В вашем салоне бывает некий господин Хеленский?
Бритва выскользнула из кожаных ножен, взлетела, нырнула по толстому ремню, чтобы снять мельчайшие неровности, и замерла. Блестящее лезвие нависло над шеей.
— Не имел чести, — ответил Монфлери.
Могло показаться, что веселый парикмахер чуть-чуть помрачнел, или так падал свет на его лицо, откладывая тени на глазах. Родион видел отражение с бритвой, застывшей в руке.
— Что ж, приступим, господин Ванзаров…
Монфлери чиркнул бритвой. Родион ничего не почувствовал. Так нежен и точен был взмах. Облачко пены осталось на лезвии. Резким броском она отправилась в раковину. Куафер был не очень расположен к разговору.
— Расследую убийство трех барышень, — сказал Родион, следя за отражением бритвы. — Точнее, уже четырех. Сегодня утром нашли новую жертву. Правда, ей пришлось несколько хуже. С остальными расправились тоже довольно жестоко. Сначала отравили, а затем повесили. Последней разбили лицо.
Монфлери лишь кивнул. Губы его были стиснуты. Бритва коснулась горла и пошла вверх, к скулам. Родион чувствовал натянутый край лезвия.
— Каждая из них была любовницей ваших гостей.
Лезвие двигалось быстро.
— Что вы говорите…
— Господин Основин, Пигварский и прочие часто рассказывали о своих барышнях.
Отточенный край шел по тонкой коже.
— Кресло парикмахера — исповедальня, — сказал Огюст безразлично. — Здесь все говорят обо всем. Всегда так было.
— Что интересно: перед смертью барышням посылали букет цветов от Ремпена.
— Вы только подумайте…
Бритва перелетела на левую сторону, пронзила пену и тронула нежным касанием.
— У них были длинные волосы, — сказал Родион.
— Женская прическа — это отвратительно.
— Они висели мертвыми на картинных крюках.
— Господин Ванзаров что-то хочет у меня спросить?
Острейший нож нырнул в белые хлопья и замер, изготовившись.
— Что случилось с вашими родителями? Какая трагедия произошла в вашей семье?
Бритва не шелохнулась. Монфлери смотрел через зеркало, как будто прятался в отражении.
— Что означает ваш вопрос?
— Ровно то, что спросил: как погибли ваши родители?
— Прошу простить, но это не ваше дело.
— Теперь уже мое. Давайте закончим с бритьем…
