На тщательно выбритой полянке официанты сервировали круглые столики. В кустах акации, по традиции садовых вечеринок, прятался небольшой джазовый оркестр. Все было обыденно и достаточно безвкусно.
Немногим более примечательна была наружность именинника. Он был большеголовый, длиннорукий и немного сутулился при ходьбе, что, однако, не мешало ему в отдельные минуты выглядеть обольстительным красавцем. Странное увечье Натана не бросалось в глаза: правый глаз у него был светлее левого, а левая ладонь крупнее правой.
Все, кто с легким испугом успевал заметить эту какофонию, принимали ее за признак мистически одаренной натуры. Но не многие знают, что даже импозантный, но асимметричный Воланд у Булгакова в «Мастере и Маргарите» описан точь-в-точь по учению древних евреев, где его бесовское величество помечено сухорукостью и разноглазием. Вслед за своим литературным патроном Натан Гурецкий напоминал иностранца-южанина. Смоляные кудри, небрежно зачесанные назад, обрамляли высокий лоб и узкое лицо. Выпуклые глаза в сети тонких морщин были старше своего хозяина на несколько столетий. Утомленный и помятый он был немного чужим на собственном празднике. О предстоящем торжестве напоминала только белая рубашка навыпуск, низко расстегнутая на груди.
Натан галантно поцеловал Сашкину руку и дружески помял за плечи Илью. По тропинке, посыпанной красным песком, навстречу гостям шла высокая женщина, гибкая, как танцовщица. Вскинув точеный подбородок, она явно наслаждалась своим сходством с египетской царицей, супругой Царя Солнце. Она небрежно подала руку Илье и по-женски насмешливо оглядела Сашку.
– Вирджиния, – представилась она, показав крупные фарфоровые зубы.
– Вирго – моя помощница, парапсихолог, знаете, теперь модно, – словно извиняясь, пробормотал Натан.
У кованых ворот затормозил темно-вишневый «ягуар». Из него выпрыгнул популярнейший шоумен Отари Кушмария, как всегда лохматый, словно только что имел объяснение с метрдотелем. Записные остряки перекрестили его в Кошмарию, хотя прозвище Куш подходило ему не меньше. Со стороны казалось, что он находится в постоянной погоне. В последнее время у него даже появилась новая физиологическая особенность. Его темные глаза с размытым зрачком неприлично бегали, суетились вразнобой, как пара запертых крыс. Ввиду такой напряженной погони, времени освежить лицо и подмышки у него не оставалось. Он был знаменит тем, что с яростью росомахи бросался на любой мелькнувший перед его носом денежный кусок, не стесняясь вести собачьи вечеринки, вакхические оргии на тропических островах и в столичных саунах.
– Отари, мальчик мой! Наивное дитя порока, заклеванное праведниками! – Натан насмешливо огладил шевелюру Отари.
– Но-но, сыном погибели меня еще никто не называл.
– Я слышал, ты сменил амплуа и теперь ведешь именины мопсов и бультерьеров.
– Ну так что? Вел и буду вести. Мне все равно, чем пахнут ваши денежки: кровью, псиной или сырой нефтью. В тот блаженный момент, когда я беру их в руки, это уже не важно.
– А как же имидж, гордость, творческая стерильность, в конце концов?
– Мой имидж ездить на «ягуаре», когда все остальное быдло корячится в автобусах и метро. Отдыхать с семьей на Гавайях, когда навозные мухи, обсиживают вонючее Подмосковье. Нет, не ради денег, – Отари возвел безбожные глаза к небесам, – ради детей, нежных всходов на обочине жизни. Я хочу, чтобы у них все было. Все! Чтобы они росли полноценно. Да, у вечно грязного Отари нет ничего святого! Скажете солгать – солгу, убить – убью, скажете смешить – буду смешить, пока у денежных мешков пупки не лопнут. Пардон, к присутствующим не относится… Ну пинайте меня, бейте за то, что бедный Отари так любит своих детей. – И Кушмария уронил кудлатую голову на грудь в драматическом отчаянии.
– Отарик, дорогой, чтобы иметь большие денежки надо почаще мелькать в телевизоре, но чтобы почаще мелькать в телевизоре, надо иметь большие, очень большие денежки. А ты – душечка и прелесть, – чувственно промяукала Вирго, чмокнув воздух.
Натан повел гостей к полянке для фуршетов.
Гостей было немного, но это была телевизионная и киношная элита. Сашка почти не следила за происходящим. Она пыталась мучительно вспомнить, где и когда она могла видеть хозяина вечеринки. Поработав около года на колючей, но хлебной журналистской ниве, Сашка была уверена в своей профессиональной памяти. Хотя, если быть честной до конца, это состояние дежавю посещало ее и раньше. Многие люди из ее теперешнего окружения, не будучи связаны ничем между собой, были комично схожи и в одинаковости своей напоминали близкую, крепко сплоченную родню.
Потом она по очереди танцевала с Ильей, Отари и другими гостями Натана. Дневной жар спал, в уголках сада заверещали кузнечики.
Пришло время традиционного, но от этого не менее долгожданного сюрприза для гостей. На этот раз в Натан-хаус был приглашен театр Боди-Арт вместе с «королевами пирсинга». Теплый августовский вечер располагал к откровенности нарядов. Вся одежда участниц состояла из тончайших слоев «дышащих» латексных красок.
Красочно раздетая ведущая уверила публику, что именно так будет выглядеть одежда грядущего века: «Немного цвета, и ты одета!»
Первобытно раскрашенные тела взбодрили гостей. Шоу открывала «Золотая осень» в своем величавом дородстве напоминавшая «Фрину на празднике Посейдона». Ее великолепные груди были раскрашены под золотистые дыни, полосатые ягодицы арбузно круглились, пышный живот являл собой тыкву с отсохшим хвостиком, прочие фрукты и овощи произрастали в ботаническом беспорядке. За плодородной толстушкой для юмористического контраста следовала худышка, спереди и сзади «застегнутая на все пуговицы» и густо покрытая пестрыми заплатками, так что на ней живого места не было. Это была объемная живопись. Перед зрителями мелькали произведения мимолетного гения, существующие до первого душа: японская гейша с нарисованным поверх рисовой пудры лицом и в нарисованном шелковом кимоно, девушка-бабочка и мелкочешуйчатая амфибия. Победительницами были выбраны модель «Шамбала» раскрашенная в буддийских тонах, с третьим глазом посреди живота, и вымазанная алой краской «Лилит», точнее «вавилонская блудница» с вульвой на лбу. В «блуднице» Сашка с содроганием признала Вирго.
На поляну выпорхнули несколько девушек, нагих и чистых, как альбомные листки. Гостям раздали палитры и беличьи кисти. На этот раз конкурс проходил среди гостей.
Натан с достоинством демиурга любовался легким столпотворением, царящим на поляне. Гости с детским восторгом водили кистями по вздрагивающим «творческим поверхностям», расставляя цветовые акценты в наиболее значимых местах. Потеряв самообладание, новоиспеченные художники макали в краски ладони, и на невинных, покрытых «гусиной кожей» выпуклостях рождались футуристические шедевры из разноцветных отпечатков. Потом мастера, слегка взопревшие от полноты творческого процесса, фотографировались в обнимку с моделями, и на их ладонях и мокрых щеках оставались следы золотой и серебряной пыльцы. Сашка сделала несколько снимков Ильи в компании «Шамбалы» и латексной гейши.
– Пойдем. – Разгоряченный вином и близостью мнимо-обнаженных красавиц, он тянул ее в сумрачную глубину рощи.
Под дубами-великанами на берегу маленького пруда золотился рубленый домик. Густые ивы смотрелись в розовую вечернюю воду.
Удерживая за плечи, Илья затолкал ее внутрь чудо-избушки. В душистом самшитовом предбаннике они сбросили одежды и окунулись в жар натопленной сауны. Отлежавшись на душистых скамьях, они вновь и вновь ныряли в сухой терпкий жар. Позади к баньке была пристроена купальня. Сосновые ступени вели в природную купель, и они долго сидели по шею в ласково прохладной воде.
– А теперь ныряй сюда. – Илья подтолкнул Сашку под задок, в сторону едва заметного лаза под стеной. – Поплавай в пруду, отдышись.
Вдохнув побольше воздуха, Сашка поднырнула под сруб. Вокруг пруда кольцом лежали обомшелые валуны. Возле ее лица зыбко покачивались лилии. На деревянном плотике-подносе плавала зажженная свеча. Сашка резвилась, крутилась в воде, раскачивая лилии и свечу. За спутанными прядями ив светилась ранняя звезда.
Что-то с легким плеском скользнуло в воду позади нее. Сашка оглянулась. На месте всплеска колыхалась размытая кровь, по поверхности змеились алые протуберанцы. Беспомощно озираясь, Сашка оступилась, потеряла равновесие, и забарахталась по-собачьи. Из темной илистой глубины на поверхность всплывала истекающая кровью голова. Вынырнула рядом с Сашкой с шумным плеском. Сашка завизжала и рванулась вплавь от кровавого шара. Но в этом месте оказалось до смешного мелко, и она встала, упираясь трясущимися ногами в песчаное дно. Рядом с ней из воды поднялась Вирго и с усмешкой смотрела сквозь мокрые спутанные пряди. Поджарое тело в потеках алой краски поднималось из воды до тонкой талии. Между худых ключиц Вирго темнела крохотная татуировка, похожая на корону или лилию.
