— Стоит побеседовать и с суперинтендантом Почтовой службы вашего района, дабы понять, что мы могли бы выяснить, наблюдая за почтовыми ящиками. И наконец, я понимаю, что выхожу за рамки моей компетенции, однако я посоветовал бы принцу Уэльскому на время ограничить число его появлений в обществе. Вид жертвы порой подстегивает шантажиста; равным образом, и ее отсутствие может его расхолодить.
Сэр Уильям Сутер делал пометки на лежащем перед ним белом листе.
— Сожалею, — промурлыкал он, — что не могу на данной стадии дать вам прямые ответы на ваши запросы. — Пауэрскорт знал, что он и на миг никаких сожалений не ощутил. — Мне необходимо посоветоваться с коллегами. — Пауэрскорт гадал о том, сколько раз произносились здесь эти слова. Он вспомнил сказанное Роузбери о Сцилле и Харибде. — Предложения ваши интересны и изобретательны, — Сутер уже запустил механизм рутинных проволочек на полный ход, — однако ни «да», ни «нет» я на данном совещании сказать не могу. Могу я предложить, чтобы вы дали мне на размышление дня два или около того? Как только у меня появится ответ, я, разумеется, должным образом извещу вас о нем. И большое вам спасибо за потраченные время и усилия.
Сутер проводил гостей до парадных дверей. Сэр Бартл Шепстоун остался сидеть в кабинете, предположительно для того, решил Пауэрскорт, чтобы дать в одиночестве выход праведным чувствам верноподданного Ее Величества Королевы.
— Розалинда, я даже описать тебе не могу, до чего я сердит.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт и вправду сердился. Негодование свое он высказывал в рабочем кабинете старшей из его сестер, леди Розалинды Пембридж — в ее доме на Сент-Джеймсской площади. Леди Розалинда Пембридж увела сюда брата из гостиной, дабы вспышки его дурного нрава не испортили вечер прочим гостям.
— Фрэнсис, ты ведешь себя неразумно. И сам это знаешь.
— Не знаю я ничего. Не знаю.
Сестре его казалось, что Фрэнсис выглядит сейчас точь-в-точь как в детстве. Сердитый взгляд, отброшенные со лба черные вьющиеся волосы, глаза, горящие негодованием по случаю пренебрежительного к нему отношения, подлинного или мнимого.
— Я специально попросил тебя пригласить на обед членов семьи. Только членов семьи. Я хочу попросить их кое-что сделать, это связано с моим нынешним расследованием. И что я узнаю? Я узнаю, что ты пригласила кого-то еще, не спросясь меня, вопреки моему ясно выраженному желанию. Я же не могу говорить о расследовании при посторонних. Нет, право, нельзя же быть такой глупой!
К расследованиям брата леди Розалинда относилась как к скучному хобби, которыми тешат себя мужчины, — чему-то вроде охоты, рыбалки или стрельбы в цель. Она и представить себе не могла, что у брата возникнут возражения против приглашения ею кого-то еще на обед. Тем более что и людей за столом в итоге окажется ровно столько, сколько следует, о чем она еще прошлой ночью говорила мужу.
— Ты что, не понимаешь простого человеческого языка? — настроение Пауэрскорта, миновав стадию шторма, приближалось к стадии тайфуна. — Только члены семьи. ТОЛЬКО. Хотя бы это ты способна понять или нет?
— Леди Гамильтон очень достойная молодая дама, Фрэнсис. Она тебе понравится.
— Ты, Розалинда, докатилась до того, что выкопала из могилы любовницу Нельсона?
— Да не та леди Гамильтон, Фрэнсис. Не говори глупостей.
Усилия, которые сестры прилагали к тому, чтобы женить его, порой сердили Пауэрскорта, порой забавляли. За обеденными столами сестер перед ним прошел уже целый парад вполне приемлемых, пышущих здоровьем одиноких женщин. Вторая его сестра, Мэри, специализировалась по дамам лет за сорок, обладательницам светских амбиций, так и оставшихся неосуществленными. А у самой младшей, леди Элинор, жены военного капитана из юго-западного графства, имелась целая армада военно-морских вдов, все еще производивших боевые учения и все еще толкующих о кораблях, паровых котлах и призовых деньгах. Леди Розалинда склонялась к вариантам более эксцентричным: в прошлом году она предъявила брату художницу, затем главу кафедры истории известного женского колледжа — «Но, Фрэнсис, ты ведь так любишь историю», — а следом американку, которая могла унаследовать огромное состояние, но, правда, могла и не унаследовать.
Пауэрскорт приглядывался к ним, выслушивал их разговоры и решительным образом отвергал одну за другой. Но сейчас! Что бы он ни втолковывал сестрам, те просто не обращают на его слова никакого внимания.
— Право же, Фрэнсис, гости уже съезжаются. Не пора ли тебе остыть?
— Думаю, мне пора отправиться домой, — сумрачно ответил Пауэрскорт.
— Но ты не можешь так поступить. Вся семья ожидает встречи с тобой. И леди Люси тоже. Знаешь, она потеряла мужа — он был с Гордоном[5] в Хартуме и погиб там.
— Да будь она хоть царицей Савской или Клеопатрой, мне-то что. Та ведь тоже теряла мужей, не правда ли? Я хочу домой.
— Право же, Фрэнсис, ты разговариваешь совсем как твой племянник Патрик. А ему всего четыре года.
— Ну хорошо, хорошо. Только не жди от меня благопристойного поведения. Ты привела меня в самое отвратительное настроение.
Возможность поговорить с леди Люси, сидевшей по левую его руку, представилась Пауэрскорту только после рыбного блюда. Два бокала «Мерсо» значительно улучшили его настроение. Леди Люси Гамильтон, высокой, очень стройной, с маленькими ушами и прелестным маленьким носиком, был тридцать один год. Темно-синие глаза ее обладали способностью — когда она открывала их пошире — повергать человека в полную оторопь.
— Леди Люси, — Пауэрскорт взял первую подачу на себя и сразу пошел в атаку, — как вы познакомились с моей сестрой?
— Так ведь город просто переполнен вашими сестрами, лорд Фрэнсис, — весело ответила леди Люси. — С леди Розалиндой я познакомилась вчера у леди Берк. Боюсь, я узнала выражение, мелькнувшее на ее лице, и поняла, что скоро познакомлюсь и с вами.
— Выражение? Расскажите-ка мне о нем, — непринужденное обаяние и красота леди Люси уже заставили Пауэрскорта забыть о недавнем гневе.
— Выражение, слишком хорошо мне знакомое. Оно говорит: вот еще одна женщина, которую стоит познакомить с моим вдовым братом или с сестрой, вдруг у них все и сладится. В моей семье я вижу его то и дело. Скажите, лорд Пауэрскорт, ваши сестры всегда пытаются женить вас на ком-нибудь?
— Ну, вообще говоря, да, пытаются, — гостей уже обносили жареной уткой, политой темно-красным вишневым соусом. — Так вас, леди Люси, тоже донимают попытки родни выдать вас замуж?
— О да, и как еще. Только в моем случае стараются все больше братья. Мужчины так незатейливы в подобных делах, по-моему, братья почти уже махнули на меня рукой. Сестры, я полагаю, более изобретательны.
— Что верно, то верно, — сказал Пауэрскорт, — к тому же, у меня их три. Они, точно троица ведьм в «Макбете», бесконечно размешивают в котле свое ядовитое варево — глаз того да волос сего. Знаете, ночами они шныряют по улицам Сент-Джеймса, и зелье булькает в их руках, — Пауэрскорт соорудил из своих длинных пальцев кубок и поднес его к свечам.
— Мне как-то не верится, что они так уж ужасны, лорд Фрэнсис. Хотя у меня тоже имеется очень утомительная тетушка, — леди Люси наклонилась к собеседнику, дабы внушить ему представление о том, насколько тяготит ее поведение родичей. — Мужчин, которые представляются ей подходящими, она приглашает к себе не по одному, а по три-четыре за раз. Отпугнуть одного вполне достойного, но ненужного тебе мужчину — дело нехитрое, а вот с тремя или четырьмя приходится туго. Но оставим это, лорд Пауэрскорт. Давайте будем серьезными, хотя бы на миг. Одна из ваших сестер сказала мне, что несколько лет назад ваша жена и сын утонули в море.
— Да, так оно и было. А ваш муж, леди Люси?
— Он отправился с генералом Гордоном в Судан. И не вернулся. Не помню уж, намеревались они завоевать эту страну или вернуть ее туземцам. Да это теперь и не важно. По крайней мере, у меня остался на память о нем сынишка.
— Что же, давайте обменяемся нашими горестями за сладким, — сказал Пауэрскорт — утку уже убирали со стола. — Сколько лет вашему мальчику?
— Роберту уже семь.
Леди Люси сообразила вдруг, что нарушила одно из золотых правил подобных разговоров. «Не говори им, что у тебя есть ребенок», — неизменно наставляли ее братья и мать. Ну и пусть, нарушила так нарушила. Лорд Фрэнсис представлялся ей человеком куда более приятным, чем занудливые охотники, с вереницей которых ее знакомили братья.
В центре комнаты царил портрет леди Розалинды, написанный Уистлером[6] незадолго до того, как она вышла за лорда Пембриджа. Сестра Пауэрскорта, изображенная в черном, казалось, светилась на сером фоне, глаза ее весело сияли.
