Ознакомительная версия.
— Ты что, Иван Андреич? — спросила княгиня. — Торопить меня вздумал?
— Ваше сиятельство, я только что видел Анну Дивову!
Глава вторая
Еще один секрет рижского бальзама
С Егорием Лелюхиным Маликульмульк встретился уже вечером. После суматошного дня вести разговор о важном деле было трудновато.
Характер Варвары Васильевны был ему давно известен. Следовало бы промолчать, а потом, уже в замке, осторожненько сказать:
— Вместе с обозом пришла женщина, с лица — Анна Дивова, да и только. Бывает же такое удивительное сходство…
Княгиня велела бы наутро узнать про женщину, тем бы и кончилось. Каким дураком надо быть, чтобы врываться в лавку с воплями? И волнение-то было самое дурацкое. Ну, пропала Анна Дивова, ну, нашлась Анна Дивова, какое до нее дело философу и канцелярскому начальнику?
К тому же философ уже довольно изучил характер Варвары Васильевны. Если этой даме что втемяшилось в рыжую голову — возражений она не терпит. Есть и другая особенность — о тех, кого княгиня считает своей собственностью, она заботится: то изругает в пух и прах, то горой за них стоит. Увидев, что непременная принадлежность ее гостиной, Косолапый Жанно, в волнении и расстройстве чувств, она по-женски поняла все так: нужно привести к нему ту Анну Дивову, да поскорее, не то совсем спятит. Заодно и строго допросить беглянку о ее странствиях в обществе мошенницы и отравительницы графини де Гаше. Но это — уж потом, сперва утихомирить Косолапого Жанно.
Вряд ли нашелся бы на Клюверсхольме человек, способный перечить ее сиятельству. Княгиня тут же велела ошарашенному лавочнику, с которым за минуту до того беседовала о холстах, снарядить экспедицию из молодцов и приказчиков, служивших в лавках лелюхинского дома: они знают все окрестности, пусть расспросят обозных мужиков и кучеров, пусть изловят беглянку! Потребовала она также доставить к себе тех, кто может рассказать об Анне Дивовой.
Оказалось — обоз, шедший с севера, из Пскова, подобрал женщину уже в Лифляндии, недалеко от Вендена, и подобрал в последнюю минуту — она шла к Риге пешком и чуть ли не свалилась под копыта. Сперва дуру, не желающую вставать, матерно обругали, потом поняли, что дело неладно, подняли, забросили на сани. В корчме, где остановились на ночлег, отпоили ее горячим, хозяйка оказалась травознайкой, и женщине полегчало. Хотели было оставить ее там, но она пожелала ехать в Ригу с обозом — другая такая возможность ей бы не сразу представилась. Денег у нее не было, но она обещала расплатиться уже в Риге. Упрямство женщины настолько поразило мужиков, что они согласились. И вот, доехав, эта полымянка сбежала…
— Прасковья Петровна, заплати им, сколько причитается, — велела княгиня. — Вот, Иван Андреич, больше тут сейчас ничего сделать нельзя. Едем обедать! Нас в замке, поди, обыскались. Потом сходишь в часть, оставишь явочную, и пусть ее полиция ищет.
Маликульмульк вспомнил о поручении князя уже на правом берегу Двины. Пообедав, он зашел в канцелярию, а потом опять поехал на Клюверсхольм. Тут-то он и познакомился с Егорием Семеновичем — тот с виду больше смахивал на военного человека, чем на русского купца, был худощав, подтянут, носил немецкое платье и получил неплохое для рижского жителя образование. Как оказалось, отец отдал его в немецкую школу, как делали многие жители Московского форштадта. Лет купцу было, по мнению Маликульмулька, около сорока пяти.
Лелюхину сперва было не до разговоров, пришлось ждать, но в конце концов он привел канцелярского начальника в свой дом и усадил в столовой — гостиной и кабинета он еще не завел, бумаги свои держал в спальне, а там постороннему делать нечего.
— Стало быть, его сиятельство желает знать про бальзам? Расскажу. Да только то расскажу, что сам знаю. Дело-то давнее, а батюшка мой давно в могиле. Вот он знал все, а я — лишь то, что он мне передал. Десять лет, как помер батюшка…
Лелюхин покачал головой и надолго замолчал.
— Я слушаю вас, Егорий Семенович.
— Знаете ли вы, кто таков Кунце?
— Тот, который принес в Ригу рецепт бальзама.
— Батюшка покойный так про него сказал: неудачнику все не впрок. Этот Кунце, сколько я понял, был бродячим торговцем. Где он раздобыл рецепт бальзама — батюшка, может, знал, я не ведаю. Почему он с этим рецептом притащился в Ригу — тоже непонятно. Здесь у него была какая-то родня, да он с ней не поладил и жил отдельно. Он, верно, думал, что из-за этого рецепта здешние аптекари друг другу глотки перегрызут, да не тут-то было. Обошел все восемь аптек — и всюду от ворот поворот. А как-то жить ведь надо? Он купил часть трав и прочий зелий, что надобны для бальзама, купил бутылки и сам стал его делать.
— Часть трав? — удивился Маликульмульк, вспомнив рассказ герра Струве.
— Да, все ему, чудаку, было не по карману. Изготовил он нечто вроде бальзама и стал продавать потихоньку. И кто-то из покупателей его надоумил: у тебя, говорит, зелье твое слабовато, было бы покрепче — шло бы нарасхват. И стал он свою настоечку спиртовать, да все больше и больше.
— А ваш батюшка?
— Батюшка попробовал этот бальзам случайно. Ведь его покупали не только те, кто лечиться собрался. Было что-то — крестины, именины, может, и поминки, — кто-то приволок штоф. Батюшка подумал — коли этот напиток несколько улучшить, так им и торговать можно с выгодой. Пошел, познакомился с Кунце, и тут оказалось, что на самом деле рецепт куда как сложнее. Батюшка дал денег, сколько-то времени прошло, он получил первые бутылки, попробовал — отменно! И тогда он с этим Кунце сговорился.
— Приобрел у него рецепт?
— Нет, сперва еще не приобрел. Батюшка мой, царствие ему небесное, здешних немцев знал как облупленных. Он понимал — стоит начать какое-то дело, сразу пойдут вставлять палки в колеса. Купил он здесь же, на Клюверсхольме, старую баню на берегу Зунды, место удобное, за водой далеко бегать не надо, и не на виду у немцев. Понемногу привез все нужные по рецепту снадобья. Взял хорошего работника, потом еще одного. И стал старого Кунце снабжать бутылками с товаром. А здешние аптекари на новоявленный бальзам особого внимания не обращали — ну, продает чудак по бутылке в неделю, ну так и Бог с ним, пусть кормится, коли это для него единственный способ с голоду не помереть. А там уж глядь — и не бутылка в неделю, а с десяток в день, и отовсюду за нашим бальзамом приезжать стали. Тут они и зашумели! И кто-то из них додумался: они-де сами такой бальзам готовят и продают, а батюшка мой покупателей переманивает! И пошли жалобы! Они, я чай, только китайскому богдыхану еще своих кляуз не слали, а всю столицу завалили исправно!
— Это было до того, как покойная государыня лечилась бальзамом, или после того? — поинтересовался Маликульмульк.
— Точно не скажу, но вернее, что после того. А когда сама государыня похвалить изволила, какой еще славы надобно? Вот они и вздумали налететь на готовенькое! А откуда у них взялся рецепт бальзама Кунце? — спросил Лелюхин. — Вот этого я, хоть убей, не понимаю! Они же все дружно от этого рецепта отказались! А теперь, когда батюшка мой сделал бальзам Кунце модным снадобьем, вроде как в России — «Ерофеич», они вдруг стали его сами готовить и предлагать покупателям! Как вы полагаете, Иван Андреич, что сие значит?
— Не знаю, я не аптекарь.
— Скорее всего, они купили несколько бутылок нашего бальзама и общими усилиями примерно сообразили, что там понамешано. А рецепта, который принадлежал покойному Кунце, у них нет, да и быть не может! Потому что он — у нас! Батюшка его в конце концов выкупил. Из милосердия выкупил — пока Кунце был старый нищий чудак и жил чуть ли не из милости у Карловских ворот, в доме носильщика соли Валта, никому из здешней родни он не был нужен. А проведали, что он получает свою долю от продажи бальзама, тут и прискакали. А он обидчив оказался и сказал батюшке так: ты, Семен Лелюхин, мой благодетель, так доверши благодеяние, купи у меня рецепт и отправь меня с деньгами прочь из Риги, подальше от моих аспидов! У него, оказывается, где-то жена с детьми осталась, он о ней лет двадцать не вспоминал и вот вспомнил. Решил — приедет, помирится и будет при внуках век доживать.
— А что, Егорий Семеныч, у нас в государстве можно так рецептами торговать?
— Можно, Иван Андреич. И вы, сударь, так его сиятельству и доложите: рецепт купили мы, Лелюхины, и только мы имеем право готовить и продавать тот бальзам, что получил высочайшее одобрение! Батюшка в столицу ездил, в департамент мануфактур и внутренней торговли, в Медицинскую коллегию ходил, и то не сразу все разрешения получил. А как назвать тех, кто к чужим трудам, пальцем не шевельнув, примазываются — пусть его сиятельство самолично решит!
Маликульмульк усмехнулся — он представлял себе, как князь назовет аптекарей, очень даже хорошо представлял. Сам он этих слов не любил, но для такого случая придется выслушать…
Ознакомительная версия.
