В качестве научного примера Андрей Семенович принялся описывать в высшей степени разумную и согласованную жизнь муравьев в муравейнике, причем ушел в зоологические подробности, делавшие честь если не его уму, то его начитанности.
Лужин, впрочем, молодого человека не слушал. Он досчитывал на столе купюры из пачки, полученной в банке, и тихонько напевал под нос. Петру Петровичу только что, с час назад, сделалась известна, от того же Андрея Семеновича, история мармеладовского семейства. Повествование о гибели пропившегося чиновника Лужин слушал вполуха, равно как и рассказ о его дочери, пошедшей в проститутки, чтобы содержать семью (в Соне Лебезятников видел прообраз свободной от предрассудков женщины будущего). Но когда молодой человек упомянул фамилию бедного студента, на чье пожертвование вдова устроила и похороны, и поминки, Петр Петрович вздрогнул и далее слушал очень-очень внимательно, да еще и вопросов назадавал, причем особенно интересовался, хороша ли собою желтобилетная девица и точно ли студент отдал ей все свои скудные средства.
— Это он в нее врезался, в гулящую-то, — пробормотал Лужин, как-то по-особенному улыбнувшись. — До чего славно совпало-то… Ну-ну, поглядим-с.
И с того момента настроение у него делалось всё лучше и лучше, так что со временем, как уже было сказано, он даже принялся тихонько напевать.
Досчитав деньги и отложив пачку чуть в сторону, Петр Петрович прервал болтовню Лебезятникова:
— Послушайте, Андрей Семенович. У меня всё нейдет из головы история несчастных ваших соседей. Там ведь полная нищета? И за жилье, поди, платить нечем?
— Нищета полнейшая, и не то что за жилье, а пропитаться завтра не на что. А все же, потакая филистерской морали, ради соблюдения глупейшего обычая, тратят последние копейки на…
— Э, э, остановитесь. — Лужин поморщился. — Лучше попросите-ка сюда эту магдалину, как бишь ее. Я желаю с ней поговорить.
Минут через пять Лебезятников возвратился с Сонечкой. Всё это время Петр Петрович простоял у окна, сцепив пальцы за спиною и громко похрустывая суставами. Гостью он встретил ласково и вежливо, впрочем с некоторым оттенком какой-то веселой фамильярности, приличной, по мнению Петра Петровича, такому почтенному и солидному человеку, как он, в отношении такого юного и в некотором смысле интересного существа. Он посадил ее за стол напротив себя. Соня села, посмотрела кругом — на Лебезятникова, на деньги, лежавшие на столе.
— Случилось мне вчера, мимоходом, перекинуть слова два с несчастною Катериной Ивановной. — Лужин скорбно потупился и сообщил Соне как некое открытие. — Больна-с. И весьма. А кроме того и в умственном смысле там очень и очень неблагополучно…
— Да, неблагополучно, — поспешила согласиться Мармеладова, очень робея этого важного господина.
Петр Петрович принял еще более солидный вид, хотя казалось бы уже и некуда, со значением оглянулся на Лебезятникова и молвил:
— Благоволите принять, для интересов вашей родственницы, на первый случай, посильную сумму лично от меня. Однако же имени моего при сем прошу не упоминать…
Он взял из пачки десятирублевый кредитный билет и протянул Соне.
Та вспыхнула, вскочила и залепетала:
— Да, хорошо-с, Бог вас за это-с… А не пожалуете ли к нам на блины? Катерина Ивановна была бы…
— Благодарю за милейший зов, но принужден манкировать. За множеством неотложных дел. И вообще-с, не смею долее задерживать.
Он тоже поднялся, с самым дружественным видом взял Соню под руку и проводил до дверей, напоследок уже совершенно по-отечески приобняв и сказав на прощанье:
— Бог милостив, сударыня. Как-нибудь образуется.
Во всё время этой сцены Андрей Семенович стоял у окна, как бы поглядывая в сторону, но и прислушиваясь к разговору. Теперь же он подошел к Петру Петровичу и торжественно пожал ему руку.
— Я всё слышал и всё видел! Это гуманно! Особенно ваше желание избежать благодарности! И хотя я не могу, по принципу, сочувствовать частной благотворительности, ибо она, не искореняя общественного зла, лишь…
— Э, всё вздор, — досадливо остановил его Лужин. — А вы бы чем языком молоть, лучше сходили бы, наведались к вдовице. А то подумают, что мы с вами нос дерем, нехорошо-с. У меня и вправду дела, — он кивнул на кредитки, — а вам всё равно заняться нечем.
— Я схожу, я непременно схожу. Я, собственно, и собирался…
Лебезятников и в самом деле прямиком направился к выходу.
— Единственно желаю попросить, — сказал ему вслед Петр Петрович. — Там обязательно явится студент этот, что в магдалину-то втрескался и все свои деньжонки ей вручил…
— Он, может, не из-за того, а просто по человечности, — попробовал заступиться за Раскольникова Андрей Семенович, но Лужин лишь рассмеялся.
— Именно что по человечности. Вот по этакой, — сделал он жест, мало того что непристойный, но еще и преудивительный в исполнении столь почтенного джентльмена. — Вы не перебивайте. Как явится студент Раскольников, вы тихонечко выскользните ко мне сюда и дайте знать.
— Зачем? — удивился Лебезятников.
— Это же брат моей невесты Авдотьи Романовны, — как ни в чем не бывало сообщил ему Петр Петрович. — Она ведь Раскольникова, разве я не упоминал? Только вы брату ее отнюдь про меня не сказывайте. Желалось бы сюрпризец сделать, родственный…
Когда Раскольников и два его спутника вошли в квартиру на Садовой, поминки уже не только начались, но и были в разгаре. Он, впрочем, очень быстро наступил, разгар, потому что среди многочисленных мармеладовских соседей большинство имели природную склонность к горячительным напиткам и сразу же очень споро взялись за стаканы.
Первые минут пять Катерина Ивановна до некоторой степени еще владела общим вниманием, успев рассказать публике о заслугах покойного (ею всецело нафантазированных). Однако когда вслед за тем вдова свернула на любимую свою тему — о том, как богато и чисто она проживала в девичестве у папеньки, и как танцевала танец с шалью в присутствии губернатора, и как к ней сватался князь, потихоньку поднялся нестройный шум, гости зашевелились, оживились и слушать перестали. Катерина Ивановна попробовала повысить голос, но лишь сорвалась в кашель, впала от этого во всегдашнее свое раздражение и начала довольно обидным образом пикироваться с немкой, хозяйкой квартиры, чего делать ни в коем случае не следовало, ибо за жилье давно было неуплачено. И самих-то этих бестолковых поминок устраивать было ни к чему, уже в самом начале вечера почувствовалось, что ничем хорошим они не закончатся.
Появление Родиона Романовича, который извинился, что привел с собою двоих незваных гостей, на время отвлекло Катерину Ивановну от затевавшейся перебранки.
Она обняла своего благодетеля, посадила его рядом с падчерицей (та, и без того сидевшая тише мыши, теперь вовсе окоченела, залилась краской и очень старалась на Раскольникова не глядеть), Разумихина и Свидригайлова тоже поместила на почетные места, особенно последнего, который был бон-тонно одет и, по замыслу вдовы, мог облагородить своим видом собрание.
Никто не заметил, как тихонько удалился Лебезятников, но зато пропустить момент, когда в комнату вошел, а точнее вшествовал Петр Петрович Лужин, не смог бы никто. Створки двери хлопнули, широко распахнувшись, и на пороге возникла эффектная, осанистая фигура в светлом сюртуке. Строгим, даже суровым взглядом оглядев пирующих, которые поневоле притихли, Лужин коротко кивнул Раскольникову с Разумихиным (те оба не ответили), почтительно поклонился вдове, но направился не к ней, а к ее падчерице.
— Извините, что я, может быть, прерываю, но дело довольно важное-с, — заметил Петр Петрович как бы вообще и не обращаясь ни к кому в особенности. — Я даже и рад при публике. Тут случай чернейшей неблагодарности и даже цинизма!
— Я вас не пойму, сударь, — растерялась Катерина Ивановна. — Не угодно ли сесть за стол!
— Не угодно! — отрезал Лужин и отнесся прямо к чрезвычайно удивленной и уже заранее испуганной Соне. — Софья… кажется, Ивановна?
— Семеновна, — прошептала та, предчувствуя, что надвигается нечто ужасное.
— Пускай Семеновна. — Он наклонился над нею, взгляд его был полон величавого презрения. — Со стола моего только что, не далее получаса назад, пропал государственный кредитный билет сторублевого достоинства. Кроме меня и моего молодого друга Андрея Семеновича, к которому я имею полное доверие, в комнату заходили только вы. Если вернете взятое, дело только тем и кончится. В противном же случае… пеняйте уж на себя-с!
В первые несколько мгновений после этого поразительного объявления вокруг стало очень тихо. Лишь мертво побледнела Соня, да приподнялся со стула Родион Романович. Он, впрочем, попробовал что-то и сказать, но тут заговорили и зашумели все разом, так что слова его были заглушены. Раскольников снова сел.
