– Бернар будет оставаться там, где я его спрятал, до наступления темноты, – пробормотал писарь, с опаской косясь на группу подозрительного вида людей, которые шептались о чем-то, сгрудившись вокруг алтаря. Их предводитель, Эддида, отделился от группы и подошел к единственной ступеньке, отделявшей примитивный алтарь от остального помещения.
– Коронер, все мы признаемся и покинем пределы Англии, чтобы никогда сюда не возвращаться, – сообщил он.
– В таком случае, я вернусь сюда сегодня несколько позже. И здесь, и во дворе церкви вы находитесь в безопасности – вам нет необходимости держаться возле алтаря. Но, чтобы вы не попытались сбежать, возле калитки будут стоять солдаты. – Де Вулф повернулся и пошел к двери, бросив через плечо. – Выйдите во двор и срежьте с тисов по паре веток. Всем вам нужно будет нести некое подобие креста, а я попробую достать где-нибудь власяницы. – Пропустив Томаса вперед, коронер вышел, с силой захлопнув за собой дверь.
Глава шестнадцатая,
в которой коронер Джон выслушивает признания
Ричард де Ревелль был отнюдь не в восторге, когда де Вулф сообщил ему о том, что часть пиратов нашли убежище в линтонской церкви. Когда коронер прибыл в нижнюю деревню, шериф как раз заканчивал подготовку к судебному разбирательству, которое он собирался провести в местной таверне. При виде Томаса, понуро плетущегося за коронером, у троих тамплиеров, похоже, снова возникли подозрения. Джон заметил, как они начали о чем-то перешептываться с аббатом Козимо. Вскоре после этого Годфри Капра сел на коня и куда-то уехал. Де Вулф был уверен, что храмовник направился в Линтон, чтобы осмотреть деревню и проверить личности пятерых беглецов, нашедших убежище в церкви.
Пленники уже находились в большом сарае позади таверны, где их стерегли солдаты. Снаружи собрались деревенские женщины, которые стенали и плакали, или же призывали Бога помочь своим обреченным на смерть мужчинам.
Шериф расположился в таверне, представлявшей собой одну огромную комнату. Он велел притащить туда длинный, грубо сколоченный стол и несколько скамеек. Из утреннего улова было конфисковано достаточное количество свежей рыбы, и несколько солдат из отряда Габриэля сейчас готовили ее над огнем очага. Из ближайших домов, несмотря на протесты хозяев, принесли хлеб, и вскоре для предводителей был накрыт скромный обед, солдаты же ели, сидя у костра.
У всех был отменный аппетит, на который никак не повлияла предстоящая массовая казнь. Во время трапезы Ричард де Ревелль принялся сокрушаться по поводу беглецов, оставшихся в церкви.
– Неужели они должны избежать петли только лишь потому, что оказались достаточно трусливы, чтобы покинуть сражавшихся товарищей, и потому, что бежали быстрее, чем наши люди?
Де Вулф, орудуя ножом, срезал мясо с жареной сельди и облокотился о стол, дожидаясь, пока оно остынет.
– Меня об этом не спрашивайте. Не я устанавливал законы.
Аббат Козимо, держа в руке кусок хлеба с положенной на него рыбой, нахмурился и поднял глаза.
– Убежище – это одна из священных традиций христианства. Собственно говоря, она существовала еще задолго до нашего Спасителя – у иудеев было шесть левитских городов-убежищ, греки и римляне также придерживались этой традиции.
В ответ шериф высказал свое недовольство тем, что кто-то сможет избежать петли и в результате возложить на общество бремя по своему содержанию в тюрьме.
– Я считаю, что нужно пойти в церковь и вытащить оттуда этих мерзавцев! – пробормотал он, но аббат услышал его слова и был просто шокирован.
– Я запрещаю вам это делать, шериф! Таким святотатством вы навлечете на себя проклятие – я могу даже отлучить вас от церкви. – Как и у многих людей, религиозные верования де Ревелля были скорее делом привычки, нежели твердым убеждением, и перспектива отлучения от церкви оказала на него не слишком сильное впечатление.
Де Вулфу это было хорошо известно, поэтому он решил привести более веский аргумент.
– Законы Генриха I предусматривают штраф за насилие над беглецами, скрывающимися в убежище, – сто шиллингов, если они прячутся в кафедральном соборе или аббатстве, и двадцать, если они спрятались в приходской церкви.
Де Ревелль какое-то время продолжал что-то бормотать себе под нос, но больше эту тему не поднимал, и де Вулф был впервые благодарен Козимо за его присутствие, поскольку любое нарушение неприкосновенности убежища нарушило бы его планы.
Когда трапеза была закончена, комната таверны быстро превратилась в зал заседаний суда графства, в котором все еще здорово отдавало запахом жареной рыбы. Шериф занял место в центре стола, по одну сторону от него сидел де Вулф, по другую – Ральф Морин. Тамплиеры и аббат расположились на паре скамеек, стоявших вдоль стены, и с интересом приготовились слушать.
В отсутствии секретаря суда его обязанности исполнял Томас. Писаря с его пергаментами, перьями и чернилами посадили в конце стола, дабы он вел протокол заседания, копию которого де Вулф намеревался представить королевским судьям, когда те наконец прибудут в Девон.
Солдаты ввели первых двоих из двенадцати захваченных пленников. Руки их были связаны сзади веревками. Де Ревелль потребовал, чтобы они назвали свои имена и сообщили, являются ли они саксами, норманнами или людьми неопределенного происхождения. За сто лет, прошедших после норманнского завоевания, было так много браков между саксами и норманнами, что людей смешанной крови было очень много, особенно учитывая, что в этом процессе участвовали кельты из Корнуолла или даже из Уэльса.
Затем шериф предъявил пленникам обвинения в пиратстве и убийстве, виновными в которых они себя не признали. В ответ на это он наорал на пленников, назвав их лжецами, и отметил, что каждый из них сначала скрылся, увидев представителей закона, после чего, взяв оружие, напал на них. Более того, были обнаружены две галеры и сарай, полный товаров, которые могли быть либо награблены во время пиратских набегов, либо являлись предметом контрабанды, а оба этих деяния являются серьезными уголовными преступлениями.
Пленники по-разному реагировали на обвинения шерифа: некоторые с вызовом признавали их, другие отрицали, кто-то просто молчал, а несколько человек, рыдая, пали на колени и стали умолять о пощаде. Какова бы ни была степень их вины, решение де Ревелля было одинаковым для всех: он объявил их виновными в пиратстве и убийствах и приговорил их к смерти через повешение. Казнь должна была состояться в тот же день. Весь процесс занял от силы полчаса, и вскоре осужденные снова оказались в хижине, служившей им тюрьмой, под охраной солдат.
Де Вулфу было не по себе от такого упрощенного судопроизводства, и если бы они находились в Эксетере или где-то поблизости, он бы насел на шерифа и сделал так, чтобы пленников судили на следующей сессии королевского суда. Но в данном случае этому мешали объективные обстоятельства. Кроме того, коронер должен был признать, что осужденных все равно бы признали виновными. Единственный вклад де Вулфа в судебное разбирательство заключался в том, что он спрашивал у каждого из обвиняемых, не помнят ли они о нападении на судно «Святой Изан», которое произошло пару недель назад, и признают ли убийство большей части его команды. Двое из наиболее закоренелых злодеев признали, что это был последний корабль, на который они напали, и также признались в убийстве моряков. Однако они не могли точно сказать, кто именно кого убивал, вполне обоснованно указав, что в пылу схватки никто не сможет запомнить, как выглядели его жертвы. Впрочем, для де Вулфа и этого было достаточно, поскольку теперь он мог поручить Томасу закрыть расследование по трупу из Илфракума и сделать соответствующую запись, с тем, чтобы затем представить раскрытое дело сессии королевского суда.
День подходил к концу, и когда солнце, наконец, выскользнуло из-за облаков, прежде чем спрятаться за высокий западный край ущелья, приговоренных повели на казнь. Отсутствие приходского священника особенно бросалось в глаза, тем более что его не было и в церкви, где скрывались беглецы. Когда де Вулф поинтересовался его местонахождением, мужчины постарше отвечали уклончиво, но, в конце концов, один из них ответил, что последние три месяца у них нет пастыря, хотя никто не уведомлял архидьякона Барнстаплского о том, что приход лишен пастырской заботы. Еще сложнее оказалось узнать о том, что же случилось со священником, и только по отдельным намекам можно было сделать вывод, что его обнаружили мертвым у подножья утеса.
Гвин предложил объяснение, которое было ничем не хуже любого другого.
– Или он напился и свалился с утеса, или они сами сбросили его вниз за то, что он угрожал донести об их преступлениях.
