Ознакомительная версия.
— А сами почему не пошли?
— Про мою ногу забыли? Я сломал ее в тот день, когда умерла матушка…
Рухнов замолчал. Денис очень хотел, чтобы Михаил Ильич рассказал о себе. Просить было бестактно. Рухнов явно загрустил, погрузился в воспоминания. Оставалось молча ждать.
— Моя маменька была очень красива, — начал рассказ Михаил Ильич. — И очень бедна. Человеком она была гордым, жить в приживалках-компаньонках не хотела. Служила у дальних родственников Свиридовых гувернанткой. В их доме и повстречала папеньку.
Считается, что женщин привлекают исключительно писаные красавцы. Высокие, статные, подобные покойному Северскому. Как бы не так! Самые удачливые любовники маленького роста, кривоноги, с брюшком и лысой головой.
Угаров удивленно посмотрел на Рухнова.
— Поверьте на слово Таким и был мой отец. Дамы любили его, а он их! Каждодневные победы над женским полом были основным его занятием. Интересно, что завоеванные и тут же брошенные дамы никогда на него не обижались. Он умел устроить праздник: лихие тройки, пляшущие цыгане с медведями, шампанское до утра.
— Как ваша мать умудрилась выйти за такого?
— А она не хотела. Только увидав ее, отец сразу сделал ей непристойное предложение, но получил отказ, да еще пощечину. Это его заинтриговало. Он не привык к отказам. Долго сопротивлявшуюся его чарам графиню К. сразил упорством — забрался на ночь под семейное ложе, а утром, когда граф К. поехал по делам, вылез оттуда весь в пыли, с горящими от возбуждения глазами. Графиня не устояла. Матушку же пришлось вести в церковь.
Повторюсь, выходить за отца она не хотела, ее заставили родственники, у которых она служила, Свиридовы. «Илья Рухнов не беден, потомственный дворянин! Тебя, бесприданницу, замуж зовет, а ты нос воротишь? Вот откажем от дома, пойдешь в актрисы!» Маменька, скрепя сердце, согласилась.
Добившись своего, папенька, по своему обыкновению, быстро охладел. И матери было не до плотских утех, под сердцем уже меня носила. Отец редко бывал дома, кутил да забавлялся. Оказался не столь обеспечен, как все думали, деньги от небольшого поместья тратил на свои разгулы, а из слуг в крохотной квартирке, которую снимал…
— В Петербурге жили?
— Нет, в небольшом городке, верст двести от Костромы. Из слуг были только камердинер да кухарка. Потом денег стало еще меньше — управляющий имением сильно воровал, на шампанское и цыган уже не хватало. Попойки и загулы папенька стал устраивать дома, да еще и дамочек туда приводить. К тому времени уже я родился, и мать такого не вытерпела: забрала меня, грудного, и вернулась к Свиридовым. Так с тех пор и жили раздельно. Отец не помогал, мною не интересовался: из борделя в трактир, из трактира в кабак. Спился совсем, в порядочном обществе его уже не принимали.
Мать снова стала служить гувернанткой. Детей у Свиридовых было много, ко мне они относились как к равному. Особенно мы дружили с моей ровесницей Любашей. В семье Свиридовых она была младшенькой, всеобщей любимицей. Маменька моя была строга, особенно в учении. Говорила, что только образованный человек может в люди выбиться. Заставляла читать, языки учить. Я писал как курица лапой, так по три часа в день над прописями сажала корпеть. Поклон ей низкий, пригодилась мне ее наука…
Стукнуло мне семнадцать, я собирался отправляться в пехотный полк, куда отец меня еще до рождения определил, но случилось несчастье. В воскресенье мама возвращалась из церкви, я приболел и остался. В узком переулке на нее налетел лихач. Матушка упала, и по ней пронеслась четверка лошадей. Еле живую принесли ее домой. Из горла шла кровь. Приехавший врач, покачав головой, посоветовал сходить за священником.
Мама попросила позвать и моего отца. Свиридовский слуга после долгих поисков нашел его в каком-то кабаке, насилу уговорил прийти. Папаша был навеселе, очень удивился, увидев меня: счет годам давно потерял и представлял карапузом в коротких штанишках. Мать говорила с трудом. «Илья, позаботься о Мишеньке! Никого у него нет, кроме тебя», — только и смогла произнести. Отец спьяну разрыдался, упал на колени, умолял простить и клялся, что непременно позаботится. «Кольке Ковалеву в Петербург напишу! Помнишь, он на нашей свадьбе петухом кричал? Все смеялись! Теперь он статский советник! Непременно поможет». Мать еле слышно сказала «Спасибо» и пожала протянутую руку. Умерла через час. Закрыв ей глаза, я прочитал над ней молитву. Слуги принялись обмывать тело, а я в отчаянии вышел на воздух. Брел по темному парку, не разбирая дороги, оступился и сломал ногу.
Почти год ее сращивали, снова ломали и снова сращивали. Не пасть духом помогла мне Любаша. Она подолгу сидела у моей постели, мы беседовали, обсуждали новые книги, часто играли на клавикордах.
Любаша хорошела на глазах. В детстве она была мне товарищем по играм, добрым другом. И вдруг я понял, что жду не дождусь ее прихода, что не могу оторвать глаз от русых волос, голубых глаз, от белой кожи, гибкой шеи. Часами мог смотреть, как она ходит по парку, и каждое ее движение отзывалось во мне сладостным желанием.
Из-за хромоты путь в пехотный полк мне был закрыт. Надо было думать о будущем, а я влюбился!
К осени, наконец, срослась нога. Любаша учила меня заново ходить. Я был так счастлив, что мог бы, казалось, научиться и летать! Набравшись смелости, пошел к Любашиному отцу и попросил ее руки. Тот схватился за сердце. В тот же вечер меня выставили из дома. Идти было некуда — отец пережил маму лишь на пару месяцев и умер от белой горячки, не оставив мне ничего. Имение он давно пропил, а рекомендательное письмо написать не удосужился.
Я вспомнил имя и фамилию его приятеля — Николай Ковалев, действительный статский советник. Петербург! У меня имелась небольшая сумма: мама была экономной и всегда откладывала на черный день. Денег хватило только на дорогу. Рекомендательное письмо я написал сам, подделав почерк отца (мать хранила страстные послания, писанные им в период ухаживания). Ничего, кроме петушиного крика на свадьбе, про Ковалева я не знал, и половину письма на разные лады восторгался этой историей, в конце попросив пристроить сына, то есть меня.
Ковалев принял меня в халате. Взглянув на подпись, письмо читать не стал, заорал на весь дом:
— Илюха Рухнов, да как он посмел ко мне с просьбами лезть! Занял семь лет назад пять тысяч и как в воду канул! Ни слуху ни духу!
— Папенька скончался, — всхлипнул я.
— Туда ему, скотине, и дорога, — не расстроился Ковалев. — Вон отсюда!
Тут я разрыдался. Один, в чужом городе, без копейки денег, я не имел никаких шансов не то что выбиться в люди, даже просто остаться в живых.
— Маменька тоже умерла! — всхлипывал я. — Денег нет, жить негде! Помогите!
И упал на колени. Несмотря на грозный вид, Ковалев был человек незлобивый. Почесав затылок, предложил пожить у него и помог устроиться на службу. Пусть всего лишь письмоводителем, но все равно я был спасен…
— А Любаша? — спросил Угаров. Рассказ Рухнова о любимой девушке заставил его в который раз вспомнить Варю. А как отнесутся Тучины-старшие, если он посватается? Владимир Алексеевич наверняка обрадуется, он всегда мечтал о более тесном родстве, а вот Варина матушка Дениса недолюбливала.
— Любашу выдали замуж за костромского почтмейстера. Умерла в первых родах, — вздохнул Рухнов.
— Простите…
— Все давно отболело. Нечаянный благодетель мой, Ковалев, вскоре тоже умер, и карьера моя продвигалась медленно. Старший письмоводитель, помощник столоначальника, столоначальник…
— Ой, Ванька! — вскричал Угаров.
Кабан издалека унюхал непрошеных гостей и свирепо бросился навстречу. Следом, оглушительно тявкая, мчались борзые. Угаров испугался и спрятался за ближайшее дерево.
— Спокойно, — невозмутимо приказал Рухнов. — Двигаемся навстречу с той же скоростью, что и шли. Когда кабан подбежит ближе, протяните ему на ладони желудей.
Угаров заставил себя поверить. Безмятежное продвижение людей и впрямь охладило пыл кабана. «Раз не боятся, значит, свои», — видимо, решил вепрь и шагов за десять остановился. Примеру вожака последовали собаки. Михаил Ильич, подойдя к Ваньке вплотную, протянул руку с желудями. Кабан учуял лакомство и принялся за угощение. Борзые тоже понюхали, недоуменно посмотрели на чавкающего Ваньку, покрутили озадаченно хвостами и, обежав кругом гостей, устремились всей стаей обратно к дому.
— Погладьте его, не бойтесь, — посоветовал Михаил Ильич.
Ванька с упоением хрустел желудями. Юноша нерешительно потрепал его по загривку, и кабан в ответ довольно хрюкнул.
— Не возражаешь, если в гости зайдем? — спросил Рухнов и вытащил из кармана еще горсть лакомства. Кабан завилял хвостиком. — Тогда вперед!
— Зачем в лесу каменный дом? — удивился Угаров.
Ознакомительная версия.
