— Итак, остался один Ренальдо. Что будет с ним?
— Боюсь, что он не сможет сопровождать свою любовницу во Францию, — сказал Леонардо. — Ознакомившись с уликами, герцог решил, что Ренальдо лжет, утверждая, что, когда нашел графа, он был уже мертвым. И так как никто не может подтвердить его слова, и к тому же Ренальдо признался в убийстве юного Лоренцо, следовательно, убийцей графа Феррара является именно он. Поэтому завтра он понесет наказание за все свои злодеяния.
Я и не думала печалиться об участи Ренальдо, учитывая, что чуть не стала его второй жертвой.
— Думаю, не имеет значения, что он будет казнен за совершение двойного убийства, в то время как на его совести только одно, — задумчиво проговорила я. — Или все-таки герцог прав? Возможно ли, что безумие заставило графиню оговорить себя, и на самом деле она не убивала своего мужа?
Леонардо отрицательно покачал головой.
— Помнишь шкатулку, которую мы искали в ее спальне? Следуя внутреннему позыву, я вернулся в усыпальницу и нашел ее там. Она оставила ее под нишей, как своего рода подношение. Поскольку я подозревал, что в ней могут оказаться не только драгоценности, я открыл ее.
Я сразу поняла, что графиня могла прятать в шкатулке. И все-таки от его слов у меня по телу пробежала дрожь.
— В шкатулке, которую она так ревниво оберегала, была вторая желтая перчатка, также забрызганная кровью. Я положил обе перчатки в шкатулку, закрыл ее и отдал герцогу, а ключ выбросил в колодец по возвращении в замок.
Итак, последняя недостающая часть этого пазла встала на место. Я вздохнула и, подперев рукой подбородок, хмуро уставилась на шахматную доску. Отныне при виде фигуры королевы я всегда буду вспоминать трагическую судьбу женщины, которая никогда не была счастлива, и скорее всего, никогда уже не будет.
Эта мысль пробудила во мне воспоминание о ее словах, произнесенных возле усыпальницы. Леонардо не упомянул о них, без сомнения занятый более важными делами, но я знала, что должна поднять этот вопрос, чтобы избежать подозрений в будущем.
— Есть кое-что, чего я не могу понять. Как графиня могла принять меня за девушку? — спросила я, постаравшись, чтобы в моем голосе прозвучала обида, которую, несомненно, должен был бы почувствовать мальчик моего предполагаемого возраста.
Леонардо пристально посмотрел на меня, и внезапно я испугалась, подумав, что совершила ошибку. Что, если его наметанный глаз художника уже разглядел то, что я так долго скрывала? Но, к моему удивлению, он произнес:
— Я понимаю твое беспокойство, милый Дино. Я тоже считался красавчиком в юности. К несчастью, люди склонны делать определенные… предположения, если какой-нибудь юноша куда более красив, чем другие. Но я вышел относительно сухим из воды, и у тебя тоже все будет хорошо.
Он улыбнулся мне.
— На самом деле это я должен чувствовать себя оскорбленным, что графиня посчитала меня настолько старым, чтобы иметь дочь твоего возраста. Очевидно, я уже не тот прекрасный юноша, каким был раньше.
— Вы самый красивый мужчина при дворе, — запротестовала я и тут же вспыхнула, осознав, как это, должно быть, прозвучало.
Но ему, видимо, польстил этот комплимент, поскольку он не стал возражать. Он взял нарисованные некогда нами пастельные наброски разносчиков, которые лежали на столе возле доски, и, развернув их, придал лицу критическое выражение.
— Боюсь, мой мальчик, что тебе необходимо поработать над умением рисовать волосы. Они должны виться и ниспадать, словно морские волны. Здесь они больше напоминают кусты опавшей ежевики. Но в целом вполне удовлетворительно. Если хочешь, можешь забрать рисунок.
Я взяла бумагу и застенчиво спросила:
— Могу ли я забрать и ваш рисунок, чтобы использовать его как образец?
— Великолепная мысль, мой мальчик! Бери оба и начинай учиться сегодня же вечером.
С этими словами он отпустил меня и вернулся к игре. Я аккуратно сложила наброски и засунула под жакет, затем обернулась.
— Ну, я пойду, — тихо сказала я. — Доброй ночи, учитель.
— Доброй ночи, мой мальчик, — пробормотал он с отсутствующим видом, делая ход знакомой белой королевой.
Я уже была у двери, когда он вдруг обратился ко мне.
— Скажи, Дино, ты хотел бы научиться хорошо играть в шахматы? — спросил он, указывая на доску.
Мое сердце принялось стучать гораздо быстрее, чем этого можно было ожидать после такого тривиального вопроса. Стараясь не выдать волнения, я пожала плечами и ответила:
— Конечно.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул он. — Приходи завтра в это же время, и мы разыграем партию-другую.
Обратный путь я проделала словно на крыльях. Остальные подмастерья уже вернулись с ужина и приступили к своим обязанностям, я присоединилась к ним, взявшись за наименее сложную часть работы. Перед сном у нас оставался час или два, которые мы обычно тратили на развлечения, но этим вечером я уклонилась от участия в них, сославшись на рану, и, взяв свечу, отправилась в постель.
Оставшись в одиночестве в своем крошечном алькове, я достала спрятанный в сундуке дневник. Поскольку у меня не было возможности описать недавние события, мне потребовалось некоторое время, чтобы упорядочить мысли и впечатления. Я даже набросала пару рисунков на полях, как бы это сделал учитель. Закончив, я заметила, что исписала весь дневник. Мне придется тайком сходить на рынок и купить бумаги, чтобы начать второй том.
Но, перед тем как закрыть последнюю страницу, я достала из-за пазухи наброски, которые мне дал Леонардо. Его рисунок я положила в сундук, чтобы время от времени изучать его и использовать в качестве образца, как он и советовал. Что до моего наброска…
Я осторожно развернула его и снова принялась изучать изображение жестокого Ренальдо. Теперь, когда о нем напоминали лишь несколько линий, прочерченных красным мелком, он казался трагической фигурой. Возможно, когда-нибудь кто-нибудь найдет рисунок и задумается, кем же был этот свирепый молодой человек… и что за художник обессмертил его облик.
Через несколько мгновений я снова свернула лист и сунула его в дневник, который крепко связала той же веревкой. Скоро я начну новый дневник, но сохраню и старый, надежно его спрятав, чтобы только я смогла его прочитать, возможно, через несколько месяцев, или когда я буду старой и мне захочется оживить воспоминания о моей жизни при дворе Лодовико в качестве ученика великого Леонардо.
Или, возможно, его найдет какой-нибудь школьник через много лет после моей смерти. Может быть, он окажется в руках какого-нибудь старьевщика, который его прочтет любопытства ради. Без сомнения, к кому бы он ни попал в руки, этот человек обнаружит рисунок Ренальдо. И, возможно, он заметит маленькие каракули, являющиеся подписью автора, написанные в углу вверх ногами и обведенные чернилами, словно после некоторого размышления.
И если этот человек присмотрится внимательнее, он, вероятно, разберет и имя художника: Дельфина делла Фация.
Он родился в 1452 году в Тоскане и при жизни был известен как Леонардо Флорентинец или Леонардо да Винчи, или просто Леонардо (но никогда под укороченным именем да Винчи, что бы там ни утверждал автор какого-нибудь бестселлера). Но, каким бы именем его ни называли, Леонардо был воплощением человека эпохи Возрождения. Его знаменитые дневники буквально и фигурально демонстрировали широту его интересов и познаний, от анатомии до зоологии.
Леонардо стал знаменит не только своими полотнами, но и благодаря огромному количеству изобретений, многие из которых являлись прототипом более поздних новаций, таких как самолет и подводная лодка. Он также довольно успешно проявил себя в архитектуре и картографии и слыл талантливым лютнистом. К ужасу многих современников, он был вегетарианцем и борцом за права животных и увлеченно изучал физиологию как человека, так и животных. Будучи пацифистом, он, однако, предлагал свои услуги в качестве военного инженера многим представителям знати и королям, в том числе и Лодовико Сфорца, герцогу Миланскому. Лодовико принял его предложение, и Леонардо служил при его дворе военным инженером, художником, скульптором и мастером на все руки примерно с 1482 по 1499 год.
Те из современных читателей, которые знают Леонардо просто как старика, нарисовавшего Мону Лизу (и потом годами носившего этот портрет с собой словно гигантское фото для бумажника), будут поражены, узнав, что в молодости художник считался необыкновенно привлекательным мужчиной. В более позднюю эпоху вошли в моду спекуляции на тему сексуальной ориентации Леонардо. Они стали популярны прежде всего благодаря Зигмунду Фрейду, чья теория о гомосексуальности Леонардо до недавней поры не подвергалась сомнениям. Согласно историческим документам того времени, Леонардо в возрасте двадцати с небольшим лет вместе с несколькими другими молодыми людьми был обвинен в гомосексуальной связи с проституткой мужского пола, но впоследствии оправдан.
