Все трое посмотрели вверх. Шапка зацепилась за ветку и покачивалась там, метрах в пяти или шести от земли.
– Сам виноват, хам, – проворчал Фандорин, кажется, уже сожалея о своей вспышке. – Остался без шапки.
Охотник развернулся. Бесшумной, слегка раскачивающейся походкой подошел к сосне и вдруг очень быстро и ловко полез вверх по совершенно гладкому стволу.
– Ну его к черту, м-могиканина этого. Идемте, Сергей Тихонович.
Титулярный советник, оглядываясь назад, сказал:
– Зачем вы так? Теперь он с вами вообще говорить не станет. И потом, он злопамятный…
– Чингачгук уже и так сообщил мне всё, что я хотел з-знать. А злопамятность вредоносна прежде всего для того, кто таит в душе зло, – назидательно ответил Эраст Петрович. – Скажите лучше, где будем ночевать. Госпожа Аннушкина вряд ли окажет нам г-гостеприимство.
– Прямо в больнице можно. Все палаты пустые.
– Вот и располагайтесь. Отдыхайте. А я п-погуляю.
Сергей Тихонович жалобно сказал:
– Я понимаю… Я вышел у вас из доверия, потому что не рассказал про Шугая. И еще эти взятки морфием… Но я очень хочу стать другим, поверьте. – Он сжал тощую руку в кулак, помогая себе жестами. Слова давались ему с трудом. – Для меня невероятно важно, чтобы вы мне поверили… Я не знаю, что бы я сделал, лишь бы заслужить ваше уважение. Как это сделать, как?
– Ну, для начала вы могли бы достать вон ту штуку, оттопыривающую правый карман ваших брюк, – жестко сказал Фандорин. – Вынимайте, вынимайте.
– Как вы…? Откуда? – пролепетал титулярный советник.
Вытащил из кармана металлическую коробочку – точь-в-точь такую же, как выброшенная в реку.
Эраст Петрович взял, открыл. Шприц, пузырек с прозрачной жидкостью.
– Очень просто. Когда я выкинул ту, вы первым делом непроизвольно схватились за к-карман.
– Выкиньте и эту! – воскликнул Сергей Тихонович. – Она меня мучает! В ней будто сидит крошечный черт и искушает меня, искушает! Но я не поддался!
– Нет. – Фандорин вернул коробочку. – Пусть искушает. Я хочу, чтобы завтра утром вы предъявили мне пузырек. По-прежнему запечатанным. В прошлый раз я был рядом и помог вам. Теперь вы должны научиться справляться в одиночку. Сейчас я покажу вам, как концентрировать и направлять энергию Ки самостоятельно, пожелаю хорошей ночи и оставлю. Увидимся утром.
– Я попробую! Нет, не попробую. – Клочков приложил ладонь к сердцу, будто давал присягу – Я клянусь!
– Вот и п-прекрасно.
* * *
Вначале ночь была беспросветно темной, будто на мир опрокинулась гигантская склянка черной туши. Однако за час до полуночи тучи раздвинулись, в прореху без интереса заглянула рыхлая луна, и ее лучи лениво нарисовали серебристую полосу реки, щетинистые лесные берега и белый прямоугольник между ними – остров действительно очень похожий на натянутый ветром грот-парус, хотя никакого ветра не было.
Если бы кто-то внимательно посмотрел на реку, то заметил бы нечто поразительное и пугающее – темный силуэт лодки, которая двигалась сама по себе: поднимались и опускались весла, с лопастей стекала посверкивающая вода, но гребца не было.
Черный облегающий костюм и черная маска с прорезями для глаз – ночной наряд клана «крадущихся», для того и существовал, чтобы мастера тайных ремесел нельзя было разглядеть и в пяти шагах.
«Крадущийся»
Фандорин греб осторожно, без всплеска, стараясь к тому же держаться в тени утеса. Лодку на больничной пристани он выбрал самую легкую, уключины смазал, так что движение по воде было бесшумным.
Сначала он подплыл прямо к помосту, от которого вверх, к поднятой корзине лифта, тянулись два троса. Потрогал их – скользкие, натертые смолой. По таким не влезет и ниндзя.
Вернулся в лодку, медленно поплыл вдоль обрыва, внимательно его осматривая.
Откос был вертикальный, с гладкой поверхностью, отполированной весенними разливами. Высота метров десять-пятнадцать. «Крадущийся» при помощи особых клиньев безусловно вскарабкался бы, но откуда ему здесь взяться?
Обогнув остров и оказавшись со стороны, противоположной больнице, Эраст Петрович прошептал: «А вот это уже т-теплее».
На краю сплошной белой стены темнела выбоина – будто наполовину обломанный и сгнивший зуб. Расстояние доверху было почти вдвое меньше, и цвет камня иной.
Приблизившись, Фандорин увидел, что это вкрапление породы, отличной от основной массы утеса. Тоже известняк, но не белый, а серо-желтый, притом мягкий – бугристый и пористый.
Интересно.
В камне было множество дырок и промоин. В одну, глубокую и узкую, до половины вошло древко весла. Эраст Петрович вбил его поглубже, привязал лодку. Потом оперся ногой и стал карабкаться.
Подъем требовал некоторой сноровки, физической силы и, конечно, смелости, однако ничего особенно трудного собою не представлял. Для человека, способного влезть на сосну, – пара пустяков. Конечно, спускаться намного труднее, но ведь можно просто спрыгнуть в воду, не так уж это высоко…
Это был первый из вопросов, ради которых Фандорин затеял ночную прогулку. Поднявшись на скалу (что не заняло и десяти минут), он получил вполне удовлетворительный ответ.
Вторую цель предприятия Эраст Петрович назвал про себя «неофициальным визитом».
Если постороннему человеку, да еще мужчине, попасть в обитель Утоли-мои-печали обычным образом невозможно, есть и другие способы. Например, такой.
Наверху «обломанного зуба» оказалась площадка размером с небольшую комнату, расположенная ниже уровня основного утеса. Наверх вела высеченная в камне лестница, которая упиралась в калитку – кажется, запертую.
Фандорин вспомнил, как докторша упомянула некий Игумений Угол, куда настоятельница спускалась для уединенного моления. Несомненно, это он.
Значит в этом закутке, женщина, которую он когда-то любил, бывала каждый день, в полном одиночестве…
Эраст Петрович попытался представить ее здесь – и не получилось. Очень уж странное было место. Основная часть зачем-то огорожена металлической сеткой в мелкую клетку. Такими обносят курятники, чтобы самые маленькие цыплята не разбежались. Зачем тут ограда?
Внутри, у каменного обрыва – какая-то дощатая будка, едва различимая в густой тени. Фандорин включил электрический фонарик.
Это был киот, какие ставят для убережения икон на перекрестках или паломнических маршрутах. Луч осветил крест на миниатюрном куполе, образ в поблескивающем окладе, потухшую лампаду на цепочке.
Пол киота был приподнят, и там возвышалось нечто вроде закрытой скамейки. Во время моления на настил преклоняют колени, чтобы они не касались земли, а на скамеечку опираются локтями молитвенно сложенных рук.
Эраст Петрович долго светил туда, где игуменья Феврония год за годом молилась о чем-то своему взыскательному Господу. Нет, это была какая-то другая женщина, ничего общего не имевшая с ней. Та же – но уже не та. От этой мысли почему-то стало немного легче, и слава богу, а то очень уж сжималось сердце.
Фандорин хотел выключить фонарик, как вдруг на земле, под настилом, что-то шевельнулось. Направил свет ниже – и обмер.
Из-под киота, посверкивая чешуей, выползала змея. За ней вторая. Третья. Четвертая. И еще. И еще.
Уж на что Эраст Петрович был человеком маловпечатлительным, но поневоле попятился – еще шаг, и опрокинулся бы с обрыва. Взмахнул руками, еле удержал равновесие. Свет погас.
Что за наваждение?
Он заставил себя вернуться к ограде и снова нажал кнопку, почти уверенный, что галлюцинация рассеется.
Но нет, по ту сторону сетки, извиваясь, копошились змеи. Это были гадюки, штук восемь или десять. Одна, ослепленная светом, свирепо прыгнула вперед, куснула проволоку острыми зубами. За нею, шипя, преграду атаковали еще две рептилии.
