Ознакомительная версия.
— Полтину я ему дал, да ты от себя десять алтын прибавил.
— И тот парень жил с нами сколько-то дней, а потом скоморох Трещалин, Томила, проведал и к Перфишке подкатился. Уж не знаю, чего пообещал, да только Перфишка поздно вечером пришел за детинушкой — вот, Клим видел…
— Вот те крест, своими глазами, — подтвердил ткач.
— … да и свел тихомолком со двора! Вот нам еще забота — окаянного Перфишку искать, чтобы деньги вернул.
— Найду — шею сверну, — грозно сказал Одинец. — Не по-христиански это деньги получить да и переметнуться!
— Перфишка Рудаков, стало быть, парня свел — и из-за того ваша свара с Трещалой еще больше разгорелась? — Тимофей был нетороплив, говорил размеренно, глуховато, но Данила чувствовал — сейчас заорет!
— Да из-за него, худяка! Мы и раньше-то не ладили, — признался Сопля, — и про то всей Москве ведомо. А как парня свел — совсем взъярились. Мало за тем Трещалой грехов, что ли? Я крест целовать буду — он в прошлом году изловчился, с закладкой на лед вышел! Теперь вот с Перфишкой спелся! А по тому Перфишке кнут плачет. Такого парня свел!..
Сопля, перечисляя обвинения, все повышал голос, потрясал кулаками, скалился — словом, был страшноват. Тимофей же слушал его бесстрастно, как и положено ведущему розыск служилому человеку.
— И за то вы его убить готовы? — уточнил лишь.
— Не то что убить — живьем в землю вогнать! — Сопля ответил до того страстно и яростно, что Даниле сделалось его жаль — невзирая на происшествие у ворот «Ленивки».
— Ну так и незачем стараться… — Тимофей помолчал и решительно возвысил голос: — Лежит ваш Перфишка на берегу под забором вторые сутки! Крови на нем нет — кулаком, выходит, били!
И указал рукой в сторону реки.
— Под каким забором? — спросил озадаченный Сопля.
— Да под вашим же. Вы на этом дворе ведь стоите? Ну так как с реки к переулку подниматься — по левую руку.
— Перфишка? — переспросил Одинец. — Точно — он?
— Пошли человека проверить, — предложил Тимофей. — А мы подождем.
— Да что ж это деется?! — завопил вдруг ткач. — Вы-то разбежитесь, а тело-то — под моим забором!..
— Давай-ка, Клим, беги с Вавилой, поглядите, — велел Одинец.
Клим кинулся бежать по переулку, за ним — Вавила с фонарем. Опять наступил мрак.
Бойцы, сбившись вместе, неслышно совещались. Конюхи тоже сошлись потеснее.
— Их разделить надобно, — прошептал Данила. — Сопля Одинцу говорить мешает. Без Сопли Одинец проболтается…
— Разделю, — пообещал Тимофей. — Что, Богдаш, потешил душеньку?
— Для стеночника он хорошо бьется, а настоящего охотницкого боя не знает, — сказал Желвак. — Погоди, Данила, научу — ты о того Соплю сапоги однажды вытрешь. Он что умеет — стенку с разбега прорывать и быстро кулаками в разные стороны садить. Никто ничего и понять не успел — а он уж стенку прошиб, за ним клин попер. Одно слово — надежа-боец. А для охотницкого боя верный глаз нужен…
— Я те научу… — проворчал Тимофей. — Нам Данила живым надобен!
Семейка беззвучно рассмеялся.
— Ты, Тимоша, коли хочешь отсюда живым уйти, отошли Данилу-то, посоветовал он. — Пусть тихонько уйдет да поблизости затаится, пока темно да никто на нас не глядит. Давай-ка, свет, пригнись да вдоль забора и прошмыгни, а мы тебя прикроем…
— Для чего? — удивился Данила.
— Делай, что велят. Хоть в сугроб закопайся — а чтоб я тебя не видел! велел Тимофей.
Конюхи, словно бы продолжая совещаться отошли к забору. Данила, держась так, чтобы между ним и бойцами все время были плотно стоящие товарищи, начал отступать к реке.
— Аким! Аким! — раздались крики. Фонарь возник из-за угла и, мотаясь во тьме, стал быстро приближаться. Ткач Клим и Вавила, не заметив замершего впритык к забору парня, с громким топаньем бежали к своим.
— Точно ли Перфишка? — крикнул Одинец.
— Он самый!
Гонцы подбежали и, поскольку самое главное уже успели выкрикнуть, принялись истово кивать.
— Вот ведь стервец! — воскликнул Сопля.
— А теперь я скажу, — Озорной заговорил густым голосом, властно и весомо. — Сдается мне, что все как раз наоборот вышло. Что не Трещала с Перфишкой Рудаковым у вас бойца свели, а свел его Перфишка у Трещалы для вашей стенки, и привел, и с рук на руки сдал.
— Ты что несешь? — возмутился Сопля.
— И вы тому Перфишке платить не хотели! И кто-то из вас его там, под забором, и упокоил!
Ответом на такое заявление была сперва тишина, потом разномастная ругань.
— Ты меня гнилыми словами не навеличивай! — обратился Тимофей к главному ругателю. — Ты мне лучше растолкуй, откуда мертвое тело под забором взялось!
— А я почем знаю! — Сопля обернулся к бойцам. — Что, ребятушки, не выдадите?
Бойцы согласно загудели.
— На свою голову вы, конюхи, то тело сыскали, — нехорошо скалясь, сказал Сопля. — Так, Аким? Так, мои соколы?
Одинец ничего не ответил. То ли слишком медленно осознавал опасность, то ли думу какую-то неожиданную думал…
— А ты только замахнись кулачищем-то! — отвечал Тимофей. — И верно сказано: ворона сове не оборона!
— Ты к чему?
— А к тому — вы сами себя соколами зовете, а хуже старой вороны! Парень-то наш давно ушел! Сейчас стрелецкий караул приведет! Ты, Сопля, до четырех-то считать обучен? Или только кулаками махать горазд?
— Ушел?!. Вы, ироды, куда глядели?!.
— Удрал! — подтвердил Тимофей. — Он у нас самый молодой, ноги быстрые, он теперь, поди, уж по льду до Крымского брода добежал! Вот сейчас и выскочит на Остоженку! Там вам не Хамовники — там стрелецкого караула дозваться легко!
— Ах ты!..
И тут оказалось, что, в отличие от Одинца, решения Сопля принимал очень быстро.
— Молодцы! Разбежались, живо! Не было вас тут! — негромко приказал он. Но Семейка расслышал.
— Погоди суетиться, свет! — сказал он, выходя на видное место. — Нам ведь покойник-то ваш не надобен, мы еретическую грамоту ищем. Коли вся свара между вами из-за бойцов, которых переманивают, так мы от вас и отвяжемся. А что, Тимоша, не поставить ли на одну доску Одинца с Соплей и Трещалу? Там и видно будет, кто врет!
— Как это — на одну доску? — спросил Одинец. — В приказе, что ли?
— Опомнись, свет, ночь на дворе, какой тебе приказ? — удивился Семейка. Остановим извозчика да и доедем до Яузы, до Трещалина двора. Вы двое да нас трое — вот и пятеро. Коли большие розвальни попадутся — то и поместимся. Вызовем Трещалу…
— Не выйдет, — хмуро буркнул Одинец.
— Это как это не выйдет?! — громогласно возмутился Тимофей. — Вот тут уж точно и стрельцов позовем, и выемку сделаем! Поставим вас двоих против Трещалы, послушаем, как вы друг друга честить станете. Может, и поймем, куда старого Трещалы наследство подевалось!
— Нет его у нас! — возвысил голос и Одинец.
— Вот и будет твое слово против его слова! Давайте, голубчики мои, не кобеньтесь, пойдем к Остоженке! Не злобствуй, Сопля! Чем скорее это дельце прояснится — тем скорее и домой вернешься!
Данила слышал беседу через слово, особенно когда говорил Семейка. Конюх-татарин вообще ничего и никогда глоткой не брал — и без того у него все получалось. А когда загремел Тимофей, стало ясно — нужно и впрямь огородами выбегать на Остоженку.
Данила все же не поспешил — извозчик тоже ведь, как по заказу, не явится, — а еще присмотрелся и прислушался. Он видел спины своих товарищей, видел время от времени освещенных фонарем Соплю и Одинца, еще кого-то из бойцов. И дождался — конюхи решительно двинулись вперед. Очевидно, и Сопля, и Одинец позволили себя уговорить. Тогда лишь Данила тихонько спустился на лед и побежал что было духу.
Меж тем у ткацкого двора все было чуточку иначе, нежели ему представлялось.
Сопля вдруг притянул к себе за толстую шею Одинца и принялся шептать ему в ухо. Тот кивнул. Тогда Сопля отпустил товарища.
— Не поеду я, — сказал он. — Не дай Бог, прежде времени увижу того Трещалу — сцепимся, право слово! Будет у вас заботы нас разнимать!
— Я сам поеду, — подтвердил это решение Одинец. — Давно нам пора так-то поговорить, без бойцов. Может, до чего и договоримся.
— Пошли! — велел Тимофей. — Нас трое да ты один — не хочешь ли еще кого из своих взять?
— Возьми Ивашку, — предложил Сопля.
— Да нет, и то еще неизвестно — найдем ли большие розвальни, возразил Одинец. — Я один за двоих места займу.
Вчетвером они молча вышли на Остоженку.
— А умен твой Сопля, — неожиданно заметил Тимофей. — Пока мы к Трещале в гости ездить будем, он тебя от Перфишки Рудакова избавит.
— Для того и остался, — подтвердил Семейка.
О том, что Тимофей своим внезапным обвинением Одинцовых соколов в убийстве Рудакова сподвиг Соплю на такое незаконное дело, да и предоставил все возможности, Семейка, понятно, умолчал.
Ознакомительная версия.
