из него выход. Мне казалось, что кольцо сжимается петлей на моей шее. Я рисовал круги и точки, чтобы выбраться из этого лабиринта. А потом однажды я открыл кольцо и понял, что могу сконцентрироваться на точке, что она на самом деле расщепляется на бесконечное множество путей. Так я начинал работать над новым танцем.
– Круг и точка как символ солнца, лучи которого обжигают, но без которого невозможна жизнь, так?
– Да, это парадокс, столкновение бесконечного и формального. Я не очень понимаю в этих вещах, но после смерти Николь для меня стало очевидно, что круг и точка – это живот матери. Бесконечное и конечное, понимаете? Природа умирает, чтобы возродиться. Мать умирает, оставляя после себя ребенка. Ребенок – это юность, это энергия, весна, это пробуждение природы, это жизнь. И для того чтобы настала весна, нужно принести кого-то в жертву, понимаете?
Ленуар молча слушал Нижинского, думая о том, что у них с Николь мог бы тоже быть ребенок, но теперь этого никогда не случится. Или, может, танцовщик и есть тот ребенок, которого они спасли.
– Жертвой должен был стать я. Но у них ничего не вышло, Ленуар. Полностью можно что-то убить, только заменив это что-то на новое. А «Русские сезоны» заменить некем, нам удалось создать уникальное искусство. Русское искусство. Оно долго росло в европейской оболочке, но пришло время возродиться. Я видел эскиз картины Николая Рериха, который готовит декорации для нашего нового балета. Она называется «Меч мужества». На ней изображен ангел с мечом в руке. Он несет его спящим воинам, говоря, что битва неизбежна и пора набраться мужества, чтобы отстоять свой город. Вот и нам нужно отстоять свое искусство. Раньше я хотел учиться у всех, чтобы стать умнее, чтобы лучше танцевать, чтобы всех понимать. Но нельзя научиться всех понимать, если не понимаешь и не принимаешь самого себя. В следующем году мы привезем современный русский балет. Без сиропных сказок. Балет в честь девушки, которая спасла меня в Париже. Астрюк хочет показать его следующей весной в своем новом театре на Елисейских Полях. Вы придете?
Май 1913 г., дневник Люсьена де Фижака
Как непривычно оказаться в театре с Беатрис и без детей. Жена сказала надеть самый лучший костюм, единственный, на котором она еще не заметила пятен краски. Сама Беатрис одолжила платье с корсетом у сестры. Корсеты уже вышли из моды, но дамы в корсетах, особенно такие как моя жена, – еще нет, поэтому я одобрил ее выбор.
Театр Елисейских Полей воплотил в себе мечту Габриэля Астрюка. В новом храме искусства сочетались французский вкус, английский комфорт и немецкое внимание к технике. Здесь было просторно, холодно и пусто.
Капельдинер усадил нас в удобные кресла. Как странно, что, сидя в бархатно-позолоченной тесноте классических театров, мечтаешь о том, как оказаться в большом кресле, но, оказавшись в нем, словно лишаешься уютной сказки театра с ее мягкими подушками и плафонными росписями с аллегорическими изображениями античных муз. Я чувствовал себя ребенком, которому сказали, что он уже вырос и теперь может спокойно прожить всю свою оставшуюся жизнь без мороженого.
На премьеру главного балета весеннего парижского сезона слетелись все светские стрекозы и львы. Декольте, кружева, перья и бриллианты блестели еще ярче на фоне черных фраков, переливаясь бесконечными оттенками снобизма. Никого из знакомых художников я не разглядел. Обычно я тоже считал, что русские балеты – это роскошь и нега, и не интересовался ими. Но билеты подарил нам Ленуар. Сказал, что будет что-то новое и что он тоже придет. Я защищал место друга рядом с собой до последнего звонка.
И вот он прозвенел. В воздухе повисло тревожное ожидание, приправленное ароматом скандала. Прозвучали первые ноты балета, напоминающие пастушью флейту. Публика приготовилась к русской сказке, ярким декорациям и изящным прыжкам Нижинского. Увертюра длилась бесконечно долго. Наконец занавес подняли.
Зазвучала ритмичная тревожная музыка. Девушки и парни, одетые в архаические русские костюмы, поднимались и опускались, повторяя ее мотив. В их танце не было ни одного изящного прыжка или движения. Каждая группа племени нарочито повторяла одни и те же пляски, сменяя друг друга, словно повинуясь внутреннему бубну, и двигаясь по заложенной веками в их телах траектории. Это был не танец, а ритуал. Ритуал, где движения не выбирались. Ритуал предков, который не ставился под сомнение, которому следовали безусловно, который стал частью закона природы.
Так, значит, это и есть русский балет? Символические декорации Николая Рериха, когтистая музыка Игоря Стравинского и танцы Нижинского… Я никогда в своей жизни не видел раньше ничего подобного. Сердце застучало в такт содрогавшимся телам. Беатрис сильнее сжала мою руку. Завороженные диким таинством, происходящим на сцене, мы не сразу услышали крики из зала. Между тем гул нарастал. Кто-то нескромно смеялся, кто-то вскакивал с мест и кричал. Казалось, что дикая энергия русского балета волной выбежала со сцены, накрыв пеной всю элегантную публику театра. И теперь все мы сидели, словно лебеди, превратившиеся в мокрых гусей, и гоготали, шипели и хлопали крыльями, не имея возможности ущипнуть ни одного танцовщика.
Парни и девушки на сцене расступились, образовав круг. В центре его застыла славянка. Она смотрела на кого-то и не двигалась. Я проследил за ее взглядом. На кого она смотрела? В проходе мне почудилась знакомая фигура. Ленуар? Нет, наверное, это просто тень…
Вдруг славянка начала двигаться. Она танцевала посреди круга. Племя приносило ее в жертву. Им нужна была кровь, чтобы оросить посевы и пробудить жизнь.
В этот момент рядом сел Ленуар. Его глаза блестели. Он не мог отвести взгляда от этой русской девушки. На его руке переливался перстень с темно-синим камнем. Когда я последний раз видел Николь, платье на ней было такого же цвета.
Трубы звучали все ритмичнее. Девушка на сцене посмотрела на нас, она посмотрела на Габриэля и начала свой предсмертный танец. Ее руки ритмично взмывали вверх. Все ее движения, сперва такие живые, постепенно ломались, сыпались, словно душа девушки все еще боролась за жизнь, а ее телесная оболочка умирала.
С каждой конвульсией ее пляски зрители галдели все громче. Люди вскакивали с кресел, свистели и показывали пальцами на сцену. Нижинский из-за кулис выкрикивал счет, чтобы танец продолжался. Тела остальных славян племени словно оцепенели. Языческий ритуал жертвоприношения невозможно было остановить.
Кто-то должен умереть.
Умерла моя сестра. Умерла Николь. Их души погибли, но тела их снова стали частью природы. Недра земли приняли свежую кровь. Скоро они прорастут травой.
