– Ну, как сказать… Кто-то из зрителей сжалился и заплатил отцу три крейцера, лишь бы я убрался со сцены. – Валентин с улыбкой поднял кружку. – Ну вот, мы только обо мне и говорим. О себе ты пока ни словом не обмолвилась. Но я этого так не оставлю! – Он посмотрел на нее с нарочитой строгостью. – Итак, сознавайся, что привело тебя в Мюнхен?
Барбара долго собиралась с ответом. Она знала, что рано или поздно этот момент настанет.
– Если я скажу, пообещаешь, что не сбежишь от меня? – сказала она наконец.
Валентин рассмеялся.
– Только если ты не переодетый мужчина!
– Ладно, – Барбара глубоко вздохнула. – Я – дочь палача из Шонгау. Может, слышал, что палачи собрали Совет в Ау? Вот мы и приехали всей семьей в Мюнхен.
Об истинной цели своего приезда она промолчала. Как и о том, почему сидела за одним столом с Конрадом Неером. Для нее по-прежнему оставалось загадкой, почему палач из Кауфбойерна так поспешно исчез.
Валентин, как ни странно, почти не удивился. Он лишь на миг вскинул брови, после чего губы его растянулись в ухмылке.
– Дочка нечестивого палача, значит, – проговорил он. – Боже, спаси и сохрани! Где же твой хвост? Спрятала под юбкой? Ну, хотя бы волосы у тебя черные, как адова смоль… – Тут лицо его вновь стало серьезным. – Мой отец был уличным музыкантом, таким же изгоем. Сейчас мы, конечно, получили бюргерские права, но нам пришлось дорого за них заплатить. И все равно для людей я – беспутный скрипач, в самый раз, чтобы сыграть на свадьбе. Музыканта приветствуют с распростертыми объятиями, потом дают несколько монет и прогоняют. Так уж повелось.
– Ты, по крайней мере, можешь жить в городе, – сказала Барбара. – В Шонгау палач живет в провонявшем кожевенном квартале. И в трактир его пускают лишь при условии, что никто из гостей не против. А…
В этот момент зазвонили колокола Старого Петра.
– Господи! – воскликнула Барбара. – Уже пять часов? Надо скорее возвращаться, пока отец не рассердился. Я же с полудня не давала о себе знать!
– Жаль, – Валентин выглядел опечаленным. – Может, на днях увидимся еще раз?
Барбара почувствовала, как тепло стало на сердце. Странно, что один этот вопрос привел ее в такое замешательство.
– Надеюсь… хм, думаю, это можно устроить, – проговорила она с запинкой. – Скажем, завтра утром у Зендлингских ворот?
Валентин подмигнул ей.
– Ты, видно, не хочешь, чтобы твоя семья обо мне узнала?
– Если б ты познакомился с моим отцом, то понял бы почему, – вздохнула Барбара. – С ним очень непросто.
Она встала и пожала Валентину руку.
– Спасибо, – проговорила она почти шепотом.
– За что? – удивился юноша.
– За то, что развеселил меня и я… на какое-то время позабыла о своих заботах.
– Это из-за твоего дяди? – с сочувствием спросил скрипач. – Ты из-за этого плакала в таверне?
– Это… он мне не дядя. Он… – Барбара запнулась, потом отвернулась. – До завтра, – добавила она сдавленным голосом и вышла из трактира.
Оказавшись на улице, молодая женщина не знала, плакать ей или смеяться. Казалось, она впервые повстречала человека, который действительно понимал ее. Более того, с ним ей было весело и он ее слушал…
И был одного с ней возраста.
Барбара подумала о Конраде Неере. Тот и вправду годился ей в дяди. Если она станет его женой и поселится в Кауфбойерне, каково ей будет через десять, двадцать лет? Жить со стариком! Будет ли он по-прежнему таким чутким и обходительным? Барбара вновь подумала о той странной встрече в трактире Зендлинга. Разве она выйдет замуж за человека, о котором вообще ничего не знает? После встречи с Валентином многое переменилось.
Барбара вдруг поняла, что никогда не сможет стать женой Конраду Нееру.
С чувством вины она запустила руку под плащ, тронула подаренный Неером шелковый платок. Он, как и прежде, был мягким и нежным, но что-то неуловимо изменилось. Платок, словно камень, тянул ее к земле. Он напоминал об обязательствах, принять которые Барбара не могла.
Она рывком сорвала платок, скомкала как тряпку и швырнула в сточную канаву.
Погруженная в мрачные раздумья, Барбара двинулась по узким проулкам Ангерфиртеля. Ремесленники уже закрывали свои лавки. Почти у самого дома она встретила Георга.
– Ну наконец-то! – воскликнул он с облегчением. – А то мы уже волноваться начали… – Он двусмысленно ухмыльнулся. – Где-нибудь задержались с Неером? Гуляли вы с ним о-о-чень долго.
– Ой, оставь ты меня в покое! – прошипела Барбара. – Глупое мужичье! Что вы вообще понимаете в женщинах?
В полном недоумении Георг встал посреди улицы. А Барбара просто двинулась дальше.
Поэтому Георг не видел, что по щекам ее вновь потекли слезы.
* * *
Охотник стоял у окна и смотрел, как тьма и туман окутывают город.
Несмотря на холод, на сердце у него было тепло. В холодные месяцы работы всегда было в избытке. Люди лежали, тесно прижавшись друг к другу, точно звери, и это происходило. Это могло происходить сейчас, в эту минуту, за каждым окном, за каждым освещенным квадратом. Охотник буквально слышал разгоряченное дыхание, стоны и хрип. До него доносилась неумолчная какофония криков, и они резали слух.
В руке у него лежал теплый амулет. Охотник сжал его и сразу почувствовал прилив сил. Чтобы исполнить миссию, которую он возложил на себя, требовались силы. Сколько таких амулетов и медальонов он раздал за последние двадцать лет? Он сбился со счета. Они служили предостережением для других заблудших девиц и защитой для его паствы. Охотник кивнул. В сущности, он был пастырем, да. Пастырем, который заботится о своих невинных агнцах и бережет их от волков… Он вдруг задрожал и, чтобы успокоиться, произнес псалом, который и раньше приносил ему утешение.
Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и ведет меня к водам тихим… [8]
Они преследовали его по пятам, он чувствовал это. Чувствовал их дыхание у себя за спиной. При этом он вовремя предпринял нужные действия, и мастер Ганс понес заслуженное наказание! Но это словно лавина, которую невозможно было остановить, рано или поздно она сметет его вниз. Он размозжит себе голову и предстанет перед Творцом. Наконец-то…
Вопрос только когда.
Что ж, оставалась еще возможность задержать их. Но он не решался ею воспользоваться. Приходилось выбирать: миссия, возложенная на него Творцом, против жизни, невинной жизни. В случае с мастером Гансом решение далось ему легко. Этот монстр был повинен в грехах. А сейчас?
О Господи, дай мне силы!
Охотник снова сжал амулет. И чудо, Господь вновь ниспослал ему сил! На него возложена слишком важная миссия. Он не мог допустить, чтобы его остановили именно сейчас. Господь указал ему путь!
Поэтому он убьет, чтобы уберечь добро. Чтобы спасти жизнь.
Однако на него не должно пасть и тени подозрения. Нужно подойти к этому делу с умом. В этот раз нельзя совершать ошибок. Но кому суждено умереть первым? Кто из них опаснее? Кто подобрался к нему ближе всех?
О Господи, дай мне силы!
Охотник подбросил амулет.
Лицевая сторона или оборотная…
Медальон со звоном упал на пол.
Лицевая…
Господь решил. Жертва избрана. Осталось только придумать план.
Охотник задумался. И улыбнулся.
* * *
Примерно в это же время Магдалена вновь отправилась к шелковой мануфактуре в Ау.
На улице совсем уже стемнело. С севера подул слабый ветер, и зима вновь напомнила о себе. Дочь палача не стала надевать платье, которое подарил ей Пфунднер. Она снова облачилась в простой наряд, в котором накануне предстала перед матушкой Йозеффой. Грубый шерстяной платок едва защищал от холода.
Перед самым ее уходом Барбара наконец-то вернулась. Выглядела она подавленной и сразу поднялась к себе в комнату. Очевидно, прогулка с Конрадом Неером прошла не так удачно, как ожидалось. Магдалена надеялась, что утром сможет обстоятельно поговорить с сестрой.
