— Неправда! — сказала она с легкой запинкой.
— Тото говорила мне, что, по ее мнению, это получше, чем мистер Коллинз в «Гордости и гордыне». И еще она сказала, что ты обязательно должна выйти за него для сугубо нашего развлечения. Поможет скоротать время.
— Как бессердечно со стороны Тото! Я хорошенько ее отчитаю, когда в следующий раз увижу. — Однако она не смогла удержаться от смеха. — Но, послушай, Чарльз, что-нибудь все-таки обнаружилось?
— Обнаружилось — что?
— Что-то таинственное? Я ведь тебя насквозь вижу: ты тянешь время.
Он положил руку ей на плечо.
— Мне тяжело говорить тебе это, но она была убита.
Леди Джейн, почти поднеся сандвич к губам, окаменела, а затем, когда Ленокс, предложив ей хереса, заставил ее очнуться, странно улыбнулась.
— Я так и знала.
— Но каким образом?
— Ты ее совсем не помнишь?
— Боюсь, что нет.
— Она была достаточно милой девушкой, но кроме того… Как бы это выразить? И несколько вызывающей.
— В отношении мужчин, имеешь ты в виду?
— В отношении мужчин — да, но и в отношении тех, с кем дружила. Она была живой и задорной, однако иногда впадала в уныние — причем все это доходило до таких крайностей, что запомнилось мне, хотя обычно слуги для меня такая же тайна, какой я стараюсь быть для них.
— Впадала в уныние? Достаточно для самоубийства, по-твоему?
— Нет, не в такое уныние. Я просто имею в виду, что у ее характера было две стороны. Как, вероятно, и у нас у всех.
Возникшая пауза длилась долго, прежде чем Ленокс снова заговорил:
— Ну, я рад, что ты мне рассказала это. Может оказаться полезным.
— Дай Бог.
— Но, знаешь, я только сейчас поговорил с ее женихом.
— И все же… — На лице леди Джейн отразилось странное смешение чувств — печаль, расстроенность, нежелание — но одновременно и решимость. — Мне кажется, Чарльз, — сказала она, — если ты намерен взяться за это дело, тебе следует слышать то, что я говорю тебе.
— Хорошо, — кивнул он.
— Ну, так ты расскажешь мне, что именно вам удалось узнать?
— Когда мы вошли, на столе была записка, а также стакан и пузырек с ядом.
— Больше ничего?
— Ах, да! И незажженная свеча.
— Но пера не было?
— Превосходно! — сказал он. — Инспектор из тебя вышел бы куда лучше Дженкинса.
— Но мундиры полицейских такие безобразные!
— Да, ты права, модными их не назовешь.
— А что было в записке?
— «Это слишком. Прости, Джеймс, я сожалею». Без подписи.
— Странновато.
— Я был бы склонен согласиться, но пока еще рано. Как-никак, написать записку она могла и сама — либо потому что собиралась наложить на себя руки, и кто-то заставил ее поторопиться, либо по какому-то совсем иному поводу.
— Так откуда ты знаешь, что это было убийство?
— Я почти убежден, но благодаря Мак-Коннеллу. Пузырек с ядом на ее столе, понимаешь?
— Так что же ее убило?
— Очень редкий и дорогой яд bella indigo.
— Но разве он не послужит, как всякий другой, если вы решили умереть?
— Имеются два возражения. Во-первых, это действительно очень дорогой яд и стоит больше ее годового жалованья.
— Она могла украсть его у Барнарда.
— Я об этом подумал. Но гораздо важнее то, что яд на ее столе был не тем ядом, который ее убил.
Леди Джейн подняла брови.
— Далее, перо отсутствовало, но листок был совершенно гладким, из чего следует, что она не носила его с собой, раз он не был ни сложен, ни смят. Обычно самоубийца не возвращает перо, написав предсмертную записку. Обычно самоубийство совершается немедленно по написании.
— То, что ты упомянул раньше, Чарльз. Про Джорджа Барнарда.
— Что именно?
— Ну, ты знаешь, про…
— А! Про его интерес к тебе?
— Ну, да. Так я подумала, что можно бы это использовать… ну, эти его чувства, хотя, полагаю, на самом деле никаких чувств нет… Ну, просто использовать наше знакомство, чтобы провести какое-то время с ним и посмотреть, не увижу ли я чего-нибудь. Если это имеет смысл…
Ленокс побелел.
— Ни в коем случае!
— Но, Чарльз…
— Ни в коем случае! Я не позволю тебе! Во-первых, это может быть опасным.
Она хотела что-то сказать, но тут они услышали удаляющиеся по вестибюлю шаги.
— Что это? — спросил Ленокс.
— Не знаю.
— Оставайся тут.
Он направился к двери, стремительно повернулся и быстро вышел в вестибюль. Он увидел маленькую молодую женщину в ночной рубашке.
Она показалась ему смутно знакомой.
— Будьте так добры пойти со мной, — сказал Ленокс.
Она кивнула, и они вошли в гостиную.
— Простите меня, леди Грей, — пробормотала женщина. — Я только…
— Люси! Почему вы не спите в такой час?
— Я только хотела что-нибудь узнать о Пру, миледи.
Наступило молчание, но Джейн глядела на нее с сочувствием.
— Бедняжечка, — сказала она. — Чарльз, это Люси, одна из наших горничных. Она была близкой подругой Пруденс Смит. Сядьте, милочка.
Приглашение сесть словно бы смутило Люси.
— Как вы? — спросил Ленокс.
— Люси, — сказала леди Джейн, — чего бы вы ни услышали за дверью, мы пока еще ничего толком не знаем. Но вы узнаете, как только узнаем мы. А теперь вам необходимо отдохнуть. У нас у всех был тяжелый день.
— Да, миледи.
Однако Ленокс поднял ладонь, и обе они выжидательно посмотрели на него. Он подошел к столу, нашел перо и быстро написал на листке бумаги несколько слов. Затем подошел к Люси и протянул листок.
— Что-нибудь тут кажется вам странным?
— Люси, — сказала леди Джейн, — ничего никому не говорите о том, что прочтете…
Но Люси не слушала ее. Записку она прочла дважды, как заметил Ленокс по ее шевелящимся губам. Затем посмотрела на него.
— Две вещи, сэр.
— Две вещи?
— Да, сэр.
— И какие же, Люси?
— Во-первых, она не назвала бы его Джеймс, вроде как по-серьезному.
— А как она его называла?
— Джем, всегда Джем. Или Джимми, ласково так.
— Но она могла перейти на серьезный тон, если собиралась покончить с собой.
— Может быть, сэр. Но тут еще одно.
— Что именно?
— Пру ни читать, ни писать не умела.
— Грэхем, моя поездка в Сен-Тропе отменяется, — сообщил Ленокс, когда наконец-то вернулся к себе домой.
— Сэр? — сказал Грэхем. Он сидел в маленьком кресле в прихожей, все в той же одежде, что раньше вечером, и читал последний выпуск грошовой газетки. Когда Ленокс вошел, он сложил ее и засунул в нагрудный карман.
— В Сен-Тропе, Грэхем, на Ривьере. Я же вам, конечно, говорил.
— Нет, сэр. Хотя я заметил несколько карт Франции на бюро в вашей библиотеке, сэр.
Ленокс вздохнул.
— Вторая сорвавшаяся поездка за этот год, знаете ли.
— Да, сэр.
— Париж осенью из-за чертовой подделки, а теперь Биарриц.
Одним из страстных увлечений Ленокса была Римская империя, о которой он читал не переставая. Время от времени он навещал места, где она оставила тот или иной след, большой или малый.
— Сэр?
— И пляжи, Грэхем. Теплые пляжи!
— Крайне сожалею, сэр.
— Париж, а вот теперь еще и побережье!
— Крайне сожалею, сэр, что эти поездки пришлось отложить.
— Как-то несправедливо.
— Совершенно верно, сэр. Ваш стаканчик на сон грядущий?
Они вместе пошли в библиотеку. Ленокс сел, и Грэхем подал ему подогретое вино.
— В самый раз, — сказал Ленокс, отхлебнув. И вздохнул. — Я две недели обдумывал эту поездку, заказал карту этой области у картографа.
— Если не ошибаюсь, ее доставили днем, сэр. Передать ее вам до того, как вы ушли к леди Джейн, не оказалось времени.
— Можете найти ее, Грэхем?
— Разумеется, сэр.
Дворецкий вышел и тут же возвратился с длинным рулоном в руке. Ленокс взял рулон и расчистил место на столе, смахнув на пол полдесятка книг.
— А-а! — сказал он, развертывая рулон.
Прекрасная карта Лазурного берега — прекрасная карта одного из его любимейших мест в мире. В глубине души он всегда мечтал стать путешественником, и хотя забирался достаточно далеко — Россия, Рим, Исландия, — но никогда не забывал детское видение самого себя: пропыленного, истомленного, однако торжествующего, ибо он нашел что-то совершенно новое на самом краю света.
— Взгляните, Грэхем, — сказал он, указывая на узенькую полоску побережья. — Вот куда мы должны были поехать.
— Красивейшие края, сэр.
— Красивейшие.
Они еще помедлили у стола, затем Ленокс со вздохом скатал рулон и опустил его в подставку для зонтиков, которую забрал из родительского дома для хранения любимых карт. Его отец использовал ее для японских свитков, которые не уставал собирать. Они были семьей коллекционеров, о чем свидетельствовали мраморные бюсты древних римлян в заднем углу книжных полок.
