– Лиза, не говори ерунды. Мне не нужно добиваться казни графа Захара. Он – государственный преступник, а значит, должен быть лишен всех чинов, титулов, званий и имущества. Майорат закреплен на имениях еще его дедом, титул переходит вместе с майоратом. Имущество государственного преступника вместе с титулом отходит казне. Все абсолютно законно.
– Да? Я не знала… – протянула жена, но по ее тону Александр Иванович понял, что женщина ни в чем не уверена.
– Значит, спроси у того, кто знает – у своего мужа, – раздраженно буркнул он и поднялся, скомкав салфетку. – Мне пора к государю.
Решив проучить жену за бунт, Чернышев не стал целовать ей руку, а лишь кивнул на прощание.
Карета уже ждала его. Пора, пора ковать железо пока горячо! Николай I вставал очень рано и ценил то же качество в своих приближенных. Александр Иванович уже чувствовал, как напуганный пролитой кровью молодой император все сильнее попадает под его влияние. Царь не принимал никаких решений без его совета, обсуждал с ним все возникающие вопросы и, самое главное, Николай уже говорил словами своего нового советчика. Открывалась перспектива не просто блестящей, а фантастической карьеры. Только не спешить! Только не промахнуться!
Привычную дорогу до царского кабинета Чернышев миновал быстро. Он кивнул молодому флигель-адъютанту, сидевшему за маленьким столиком у дверей. Тот вскочил и сообщил:
– Пожалуйте, ваше высокопревосходительство, его императорское величество ждет вас.
«Отлично, – с удовольствием отметил Александр Иванович, – я приехал на полчаса раньше, а меня уже ждут».
Он прошел в кабинет и, стоя у двери, почтительно поклонился императору. Завидев Чернышева, государь поднялся из-за стола.
– Здравствуйте, Александр Иванович, – четко, по-военному выговаривая слова, сказал он и предложил. – Садитесь, докладывайте.
Государь вернулся на свое место и указал визитеру на парное кресло с противоположной стороны широкой, крытой зеленым сукном столешницы. Генерал-лейтенант про себя усмехнулся: Николай Павлович сидел так, чтобы, поднимая глаза от бумаг, упираться взглядом в портрет жены. Все слабости нового государя лежали на поверхности, но упас бог подать вид, что замечаешь их. Чернышев скроил привычное почтительное выражение.
– Вы привезли показания Трубецкого? – нетерпеливо поинтересовался царь.
– Да, ваше императорское величество. Вот, пожалуйста, собственноручно изложено Трубецким, – сообщил Чернышев, выкладывая на стол несколько исписанных листов. – Вопросы перед арестантом были поставлены так, как вы изволили приказать.
Николай взял верхний лист и углубился в чтение. Чернышев ждал, а пока его мысли вновь свернули в уже привычное русло. Александру Ивановичу не нравилось, что в его комиссии начал усиливаться генерал Бенкендорф. Они были почти ровесниками, с одинаковыми заслугами за прошедшие войны. Бенкендорф считался способным человеком и так же не ограничивал себя моральными запретами в выборе в средств, как и сам Чернышев. Но вдобавок ко всему у соперника имелись очень весомые связи: его сестрица – Дарья Христофоровна Ливен, жена русского посланника в Лондоне – имела огромное влияние на министра иностранных дел. Бенкендорф становился опасным. Вот и нужных показаний от арестованного Трубецкого добился именно этот хитроумный немец. Чернышеву пришлось пойти с наглецом почти на конфликт, чтобы самому передать эти бумаги государю, тот рвался представить их лично.
«Теперь, когда Аракчеева нет и можно стать первым министром, начинает лезть вперед всякая шушера. Не успеешь оглянуться, как тебя обставят. Неужели Бенкендорф нацеливается туда же, куда и я? Неслыханная наглость!» – расстраивался Чернышев.
Он так увлекся своими предположениями, что чуть не пропустил момент, когда император закончил чтение. Тот поднял голову, и по его растерянному выражению Чернышев догадался, что нужный эффект достигнут. Он предвидел, как будет оскорблен государь признанием Трубецкого, ведь тот подтвердил, что тоже был согласен на провозглашение императором малолетнего наследника.
– Чем же я ему так не угодил? – сердито осведомился царь. – Ну, эти бедные отставные корнеты и прапорщики мне понятны. Никто даже не подозревает об их существовании – а тут вдруг они взлетают до небес, судьбой России играют, лавры Наполеона им покоя не дают. Но Трубецкой – он же Рюрикович!.. Блестящая карьера, богатство, престижное родство – все брошено в грязь. Ради чего такой человек соглашается быть диктатором в богомерзком деле? Я ничего не успел сделать, а он меня уже приговорил к смерти как неподходящего правителя!
– Все идет от распущенности, – вкрадчиво подсказал Чернышев, – вседозволенность в армии в последние годы достигла чудовищных размеров. Офицеры считают себя вольными стрелками, повсеместно в полках на караул во фраках являются. Силы не чувствуют, укорота нет.
Император согласился с ним сразу:
– В армии пора наводить порядок, как, впрочем, и во всех остальных сферах нашей жизни. Я поручаю вам, Александр Иванович, выяснить у бунтовщиков, что же в государственном устройстве они собирались менять, систематизировать все их ответы и доложить мне. И второй вопрос, которым вы и впредь станете заниматься, не терпит отлагательства. Это – наведение порядка в армии. Через месяц я хочу получить подробный доклад о положении дел в армейских частях и военных поселениях. Сейчас, когда Аракчеев отбыл на лечение за границу и к службе уже никогда не вернется, я хочу, чтобы вы провели проверку всей работы военного министерства.
– Рад стараться, ваше императорское величество, – отчеканил Чернышев. В душе он ликовал. Все-таки военное министерство отойдет ему! Теперь, накопав побольше негативных фактов, надо охаять работу предшественника и предложить действенные меры. Ну, уж это ему – раз плюнуть. Хорошо говорить и писать отменные доклады он научился еще в Париже, не зря даже император Наполеон считал любовника своей сестры достойным собеседником.
«Вот дело и сдвинулось с мертвой точки…» – мысленно поздравил он себя.
Судьба смилостивилась: одно из его заветных желаний исполнилось. Теперь второе! Лучше всего и майорат, и наследство девчонок Чернышевых, ну и графский титул, конечно. Сейчас, когда удача сама шла в руки, оставалось только не оплошать, поворачиваться порасторопнее…
Однако не все было так просто. Полз упорный слушок, что императрица-мать со своим старческим немецким скопидомством всячески противится раздачам из казны. Надо признать, что аргументы у нее имелись весомые: забрав из покоренной Франции все, что ему понравилось во дворцах Наполеона, покойный император Александр перестал считать российские богатства, щедрой рукой раздавал из казны имения, крестьян и деньги. Мария Федоровна рвалась прекратить этот золотой дождь, но на старшего сына влияния не имела, зато теперь она собиралась отыграться сразу за все. Вдруг не отдаст и майорат графа Захара? А на состояние сестриц Чернышевых Александр Иванович мог претендовать лишь как их опекун.
«Получу в свое распоряжение их деньги, а там посмотрим, – решил он. – Девушки – существа хрупкие…»
Просчитывая следующие шаги, Чернышев задумался. Как?.. Как все это выкрутить? Что ни прикинь – везде вставали препятствия. Наконец он пришел к выводу, что один с этим делом все равно не справится. Срочно требовался преданный и небрезгливый помощник.
Вернувшись с допросов в Петропавловской крепости, генерал Бенкедорф нашел в кабинете послание от своей сестры. Жена предупредила его, что письмо принес матрос с прибывшего из Лондона корабля. Тот отдал конверт лично ей в руки, предварительно уверившись, что она – хозяйка дома и супруга адресата. Александр Христофорович сообразил, что его мудрая сестрица решила не рисковать, пользуясь услугами дипломатической почты, а раз так, то в письме содержится нечто, не предназначенное для чужих глаз.
Он вскрыл конверт и углубился в чтение. Долли, не церемонясь, с первых же строк писала о деле, но в письме не нашлось никакой секретной информации, зато нотаций имелось в избытке. Младшая сестра поучала его, как следует жить!
– Ну и ну, кем же она себя возомнила? – в крайнем раздражении воскликнул Александр Христофорович, отбрасывая письмо. – Да где это видано, чтобы баба учила боевого генерала?!
Поскольку Бенкендорф находился в своем еще полупустом кабинете один, то ответа он не получил, но риторический вопрос ослабил раздражение и позволил ему спокойнее посмотреть на вещи. Следовало признать, что Долли всегда считалась в семье самой умной. Эта женщина могла обвести вокруг пальца любого, а уж родных и подавно, но и не было случая, чтобы она не помогла ему делом или советом, и раз соизволила написать брату это конфиденциальное письмо, значит, считала дело достаточно важным.
