Ознакомительная версия.
– Что давай?
– Давай прямо здесь…
– Ты что, с ума сошел? – Варвара Николаевна с силой оттолкнула любовника, быстрыми движениями рук принялась оправлять платье. – Нашел место. В коридоре бы еще предложил, на потеху всему Смольному.
– А что? – Григорий Евсеевич сально хихикнул. – В этом что-то есть…
– Дурачок, – ласково проговорила Яковлева, погладила заросшую твердой, колкой щетиной щеку Григория Евсеевича, – хочу красиво. В постели. При лунном свете. А не как кобели: бегом – бегом, и в стороны.
– Красиво все хотят. – Зиновьев еще раз окинул голодным взглядом фигурку Варвары Николаевны и тут же перевел разговор на более приземленные темы. – Чего пришла, если не хочешь дать? Ведь не для того, чтобы меня подразнить.
Варвара Николаевна присела на стул.
– Угадал, не для того. Студентик, что стрелял в Соломоновича, жив, паскуда. Сидит в камере. – Яковлева замолчала в ожидании реакции председателя Петроградского Совнаркома.
– Не понял. – Григорий Евсеевич, вмиг забыв о плотских утехах, вскинул голову, отчего его нечесаная анархистская прическа «под Махно» еще более растрепалась. – Как жив? Ведь его должны были убить.
– Не успели.
– Ты что, – Зиновьев прищурился, – думаешь, мой человек скурвился?
– Не знаю, – честно призналась Яковлева. – Сам он утверждает, будто стрелял, но не попал. Фролов подтвердил, что слышал выстрелы, когда со Шматко вошел в подъезд.
– Ну вот, видишь… А почему твои чекисты не смогли доделать работу? Или что, и у них кишка оказалась тонка?
– За ними увязались люди из охраны комиссариата. А тут сосед из квартиры, что напротив. Все видел. – Варвара Николаевна заломила пальцы рук, чисто по-женски, с чувством. – Кто ж мог подумать, что этот идиот перепутает двери?
– Ты должна была все предусмотреть!
– А кто предложил, чтобы он убегал именно по Миллионной? Разве не ты? Теперь расхлебываем. Хорошо, хоть успели арестовать всех из соседних квартир, в том числе и твоего человека. Иначе бы у Бокия возникли глупые вопросы.
– Будто теперь не возникнут! – вскинулся Григорий Евсеевич.
– Не возникнут, – уверенно парировала Яковлева. – Я взяла ПетроЧК под свой контроль.
– Бокий будет против.
– Плевать.
Григорий Евсеевич вскинул быстрый, острый взгляд на подругу:
– Ну, так ежели ЧК под тобой, что ж ты мне голову морочишь? Отдай приказ расстрелять мальчишку, да вся недолга.
Красивый ротик революционерки недовольно скривился:
– Ишь, какой прыткий. В том-то и дело, что не могу.
Теперь Зиновьев впился взглядом в женское лицо:
– Это еще почему?
– Потому что завтра в Питер приезжает Феликс, – четко, едва ли не по слогам произнесла Яковлева. – Лично хочет расследовать это дело.
– Твою мать… – в голос, не стесняясь, грязно выматерился председатель Совнаркома Петроградской трудовой коммуны. – И ты собираешься его дождаться? – Теперь в голосе всегда и всех подозревающего товарища Зиновьева слышались нотки истерики, что Варвару Николаевну явно развеселило. – Чего лыбишься, сука? А-а-а-а, вижу… Вижу, что-то уже придумала… – Григорий Евсеевич приблизил патлатую, немытую голову к лицу любовницы. – Смотри, смотри мне! Захочешь сдать – вместе будем на одной веревке болтаться. Стерва!
– Не городи ерунду, – зло отозвалась Варвара Николаевна в ответ. Временный руководитель ПетроЧК нервно вскинула ногу на ногу. – Невозможно сейчас расстрелять мальчишку, понятно? Бокий начал параллельное расследование. И если до приезда Феликса поставить студента к стенке, все всплывет, как дерьмо по Неве.
– Но Феликс захочет допросить Канегиссера!
– Захочет, – утвердительно качнула головой женщина.
– И тот ему все выболтает.
– Да немного он выболтает.
– Ты… – Взгляд и без того узких глаз Григория Евсеевича прищурился. – Узнаю эту улыбку. Ты что-то уже придумала? Да-да.
– Наконец-то начал трезво мыслить.
Зиновьев положил широкую мягкую ладонь на круглое, обтянутое тканью женское колено.
– И что у тебя сейчас в голове?
Рука революционера слегка сжала коленку. Варвара Николаевна поморщилась.
– Перестань. Мне сейчас не до этого. Феликс прибудет завтра. Днем. Или ближе к вечеру. Расстрелять студента до его приезда мы не можем. Однако Канегиссер должен умереть. А посему ночью подсадим к нему «блатных».
– Каким образом? – быстро поинтересовался Зиновьев. – Убийца должен сидеть в одиночке.
– Ночью тюрьма будет переполнена. Сегодня, ближе к вечеру, состоится нападение на кооператив Военно-промышленного комитета…
– Что на Большой Московской? – уточнил Григорий Евсеевич.
– Он самый. Дом номер 13. Дадим возможность начать грабить. Всех повяжем. Произведем аресты. Заполним камеры. В том числе и ту, в которой Канегиссер. Ночью «блатные» устроят потасовку. Заточка в сердце – и все дела.
– Исполнитель есть?
– К тому часу будет.
– Ну ты и лярва… А что с тем? – Председатель Комитета революционной обороны Петрограда двусмысленно недоговорил. Но Яковлева его поняла.
– С этим проще. Расстреляют. Утром. Это мелочи. Меня сейчас волнуют Шматко и Фролов. – Женщина слегка облизнула кончиком язычка тонкую нить губ. – Предположим, Фролова завтра ранним утром отправлю с продотрядом по области. Там с ним разберутся. А вот Шматко…
– Шматко возьму на себя. Дай адрес, где он проживает.
Хозяин кабинета удовлетворенно потер ладони рук. Хоть обстоятельства складывались и не совсем так, как он рассчитывал, тем не менее главное сделано. А детали не в счет.
Яковлева почувствовала: любовник немного расслабился, ход его мыслей вернулся к началу встречи: взгляд вновь начал блуждать вокруг ее гибкого тела.
– Смотри, с огнем играешь, – хищно оскалила зубки Варвара Николаевна. – Держи себя в руках.
– А не боишься, что Феликс пронюхает о наших с тобой…
– Переживу. Я его таким не раз видела. Знаю, как успокоить.
– Но, но… – Зиновьев театрально прищурился, – я мужик ревнивый, не люблю, когда мою собственность без разрешения лапают.
– Феликс может сказать то же самое. Причем с правом первенства. – Варвара Николаевна спрятала зубки, сбросила мужскую руку с колена, поднялась, слегка выгнувшись так, чтобы ткань натянулась на груди. – К тому же, если бы не он, видел бы ты меня в Питере. Сидела бы сейчас в Москве, безвылазно. А ты тут. И письма… Тоскливо…
– Насчет права первенства можно поспорить, – отозвался Григорий Евсеевич. – А вот по поводу Москвы, пожалуй, права. Да, кстати, посмотри. – Член Реввоенсовета 7-й армии потянул со стола исписанный мелким, округлым почерком лист бумаги, сунул его в руки строптивой любовницы. – Текст обращения. Можешь почеркать. Или добавить.
Варвара Николаевна просмотрела текст.
«Всем Председателям коммун Северной области! Всем работникам Чрезвычайных Комиссий! Всем первичным партийным ячейкам! Всем! Всем! Всем! Враг проявил свою звериную сущность! Сегодня, 30 числа сего месяца, в 11 часов утра подло убит председатель ПетроЧК, член Петроградского реввоенсовета Урицкий Моисей Соломонович. Враг нанес тяжелую рану на тело пролетарской революции! И этим он раскрыл себя и свои подлые замыслы! Дело революции теперь, как никогда, в опасности! От имени и по поручению Петроградского совета приказываю: немедленно привести все силы в боевую готовность. Чрезвычайным комиссиям во главе с председателями коммун организовать повальные обыски и аресты среди буржуазии, офицерства, чиновничества и студенчества! Также подвергать обыску и аресту всех подозрительных буржуа, будь то англичан или французов…»
– Ну как? – поинтересовался председатель Петросовета.
– Я бы написала более жестко и эмоционально. Впрочем, сойдет. А вот что делать с иностранцами, ума не приложу. Наших-то, понятно, под гребенку – и к стенке. А с теми будет столько возни…
– Справимся. Главное – показать силу. Кстати, Феликс уже выехал или только собирается?
– Понятия не имею. – Яковлева игриво прищелкнула язычком. – А ты что, уже начал ревновать?
* * *
Глеб Иванович[6] еще раз просмотрел показания чекистов и охраны, задержавших убийцу товарища Урицкого, выслушал Озеровского, после чего попросил Аристарха Викентьевича на несколько минут покинуть кабинет. Едва за следователем закрылась дверь, Бокий указал Доронину на стул, сам же расположился на краю крепкого дубового стола.
– А теперь, Демьян Федорович, как на духу: доверяешь Озеровскому?
– Как на духу? – Доронин откинулся на спинку стула, с силой потер лоб шершавой от мозолей ладонью правой руки. – Не знаю. То, что полностью не верю, – точно. Вернись старая власть, перебежит. Но и сказать, будто враг, не могу. Дело знает. За два месяца, что Озеровский при мне, раскрыто двадцать четыре преступления, в том числе семь убийств. Опять же с миром уголовников хорошо знаком, знает все их повадки. Потому-то столько дел и раскрыли. Помните, без него самое большее тянули три-четыре в месяц. А сейчас совсем другое дело. Помогает, врать не стану. Да и против нашей власти ничего не говорит. Вроде как это… Лоялен. А так… А что, Глеб Иванович, причины имеются?
Ознакомительная версия.
