Ознакомительная версия.
– Да. Ведь был пожар, и он чудом спасся.
– Чудом спасся? – саркастически улыбнулась артистка. – Пожар? Ерунда! Когда появился третий череп, цирк была забит народом! До того публика шла неохотно. А тут – аншлаг! И знаете еще что?
– Что?
– К этому представлению Гамбрини готовил новый номер. Очень хороший! Очень! После того представления о нем говорила вся Москва!
Я задумчиво посмотрел на Лизу.
– Вы намекаете… вы обвиняете Гамбрини?
– Нет. Никто не поймал его за руку. И я его не обвиняю. Но он достаточно ловок, чтобы заменить воду на спирт так, чтобы никто не заметил. Он же иллюзионист! И ему вся эта история с черепами пошла на пользу. Вот и все, Владимир Алексеевич.
– И с этими подозрениями вы живете все пять лет?
Лиза посмотрела на меня так жалостливо, что у меня дрогнуло сердце.
– А что мне делать? Как бы вы поступили на моем месте?
Я кивнул. Действительно, подозрения – это еще не повод обвинять.
Девушка бросила взгляд на часы, тикавшие у стойки.
– Мне пора.
Очаровательно улыбнувшись, она выставила ладошку.
– Мой гонорар?
– Да-да, конечно!
Я вытащил портмоне и заметил, как она уважительно скосила взгляд на него.
– Вот, пожалуйста. Вы мне очень помогли.
Я помог надеть ей шубку, и случайно ее темно-рыжие волосы коснулись моей щеки…
– Но не доверяйте больше Гамбрини, – попросила Лиза, вдруг повернувшись ко мне. Ее грудь чуть не коснулась меня.
– Мой друг – вовсе не он, – ответил я.
– Вот как? Кто же?
– Это не важно.
– Скажите мне, пожалуйста!
– Зачем?
Она спохватилась.
– Мне интересно. Понимаете, мы, девушки, очень любим всякие тайны!
Я улыбнулся:
– Я скажу вам потом, когда немного разберусь в этом деле.
– Обещаете?
– Обещаю.
– Значит, мы еще увидимся?
– Я был бы рад этому, – ответил я просто, не в силах отвести взгляд от ее лица.
– Я тоже была бы очень этому рада, – улыбнулась Лиза. – Было бы грустно вот так расстаться навсегда. Вы такой… Такой умный и большой…
Она вдруг схватила меня за руку и сильно пожала ее. От этого прикосновения я как-то сразу обмяк.
– Я буду ждать, – прошептала она и быстро ушла.
Я сел на стул.
– Ловкачка! – подал голос молчавший до тех пор Статуй. – Этакая далеко пойдет.
– Хороша, – подтвердил я. – Хороша.
Я чувствовал себя молодым.
После «Тошниловки» я отправился пешком домой – не торопясь, оттягивая момент возвращения в предрождественский домашний водоворот. Подойдя к Тверской, я стал выискивать просвет между экипажами, чтобы проскочить на ту сторону. Конечно, можно было подняться немного вверх к площади и подождать, пока регулировщик своим длинным белым жезлом не остановит поток экипажей, но москвичи всегда славились стоическим пренебрежением к дорожной опасности, отчего и гибли сначала под колесами лихачей, а потом и «уличной гильотины» – трамваев.
Улучив минуту, я быстро перешел Тверскую и чуть не наскочил на… Дурова.
– Вот так встреча!
Дуров помотал головой и указал на окно кофейни – той самой, куда он отказался вести меня в прошлый раз, опасаясь ненужных пересудов.
– Я вас увидел в окно.
– Вы сегодня не репетируете?
– Позднее. Скажите, удалось что-то узнать?
– Не так чтобы много, но кое-какая теория у меня есть.
Дуров явно заинтересовался моими словами:
– Расскажите! – потребовал он.
– Прямо вот здесь?
Дрессировщик нервно оглянулся.
– Хорошо. Поедемте ко мне. Я живу на Божедомке. Там расскажете?
– Расскажу. И у вас совета спрошу.
Дуров крикнул извозчика, и уже через пятнадцать минут мы входили в его квартиру, где нас с лаем встретил фокстерьер.
– Пик! На место! – крикнул Дуров, и фокс убежал. Зато из комнаты выглянула огромная голова сенбернара, внимательно посмотрела, как мы раздеваемся в прихожей, и снова скрылась.
– Это Лорд, – кивнул в ее сторону Дуров.
– Ваши артисты?
– О! Только малая часть моей личной труппы. Остальные живут при цирке. Ваня! – крикнул Дуров.
Из кухни вышел карлик, вытирая руки белым вафельным полотенцем.
– Ты пеликана работал сегодня? – спросил его Дуров.
– Ага.
– Как он?
– Как всегда – дурак дураком, – ответил карлик Ваня.
Дрессировщик повернулся ко мне:
– Вот, мой помощник Ваня. Ванька-Встанька.
– Очень приятно, – немного нагнувшись, протянул я руку, – Гиляровский. Владимир Алексеевич. А вас как по батюшке?
– Если бы я знал! – проворчал маленький артист и неожиданно крепко пожал мне руку своей короткопалой ручкой. – Так что зовите просто Иваном.
Потом он повернулся к Дурову:
– Владимир Леонидович! Ваш Бэби опять чего начудил!
– О, господи! Чего?
– Сожрал два парика у Танти! Он в ярости, ругался! Говорит, что вам счетец предъявит.
– Пусть предъявит! – зло ответил Дуров. – Свиной хвост он от меня получит. Счетец!
Тут, вспомнив, что у него гость, Дуров повернулся ко мне и пригласил в гостиную, где под столом спал тот самый сенбернар. Попросив карлика принести нам чаю, Дуров зажег люстру, усадил меня в кресло, а сам пристроился на венском стуле, согнав с него давешнего фокстерьера.
– Ну, так рассказывайте.
– Что? – спросил я. Честно говоря, я так был заинтересован домашним бытом Дурова, что у меня даже вылетела из головы причина визита к дрессировщику.
– Вашу теорию про «смертельные номера».
– А, это!
В дверь заглянул карлик:
– Вам с сахаром или с лимоном?
Владимир Леонидович опередил меня:
– Тащи все! Все, что есть в печи, – все на стол мечи! И бутербродов нарежь с ветчиной. Она в буфете прикрыта синей салфеткой. Если ты ее еще не сожрал до конца.
– Ага. Хотел, но не успел.
Карлик скрылся.
– Итак?
Я решил не выкладывать все карты на стол. В конце концов, Сеченов был прав, спрашивая меня, отчего я ему сразу поверил? Почему я должен был верить в то, что Дуров – не заинтересованное в этом деле лицо? Ведь интерес его был как раз очень и очень заметен.
– Скажите мне, Владимир Леонидович, разве цирковые артисты не склонны устраивать друг другу какие-то пакости? Мстить за обиды. Завидовать? – спросил я, пристально наблюдая за лицом дрессировщика, чтобы уловить мельчайшую тень рефлекса.
– А! Вот вы куда клоните… – разочарованно протянул Дуров. – Вы полагаете, что все это – месть. Наше внутреннее дело…
– Возможно. Я ведь говорил вам, что тоже служил в цирке. И такие штуки там время от времени случались.
– Ну, знаете… Впрочем, раз вы сами соприкасались с закулисьем нашего мира, то и без меня знаете – да, цирк жесток. Что видит зритель снаружи? Веселое представление. Что видим мы внутри? Бедность, проистекающую из нее зависть, пьянство, жестокость.
Я обвел рукой комнату, в которой мы сидели.
– Ну, вы-то всего этого, кажется, избегли.
– Это теперь. Видели бы вы, как я жил в начале своего пути. А ведь я – не из самой последней семьи. Знаете, Владимир Алексеевич, я ведь из дворян. Да-с. Много ли среди нашей братии дворян?
– Почитай, что и нет совсем.
– Но начинал-то я, как все, – с рауса, зазывалой над входом в шапито.
– И брат ваш, Анатолий Леонидович?
– И он, – поморщился Дуров, – но вернемся к нашим баранам.
В этот момент в дверь протиснулся карлик с подносом, на котором стояли две чашки тонкого кузнецовского фарфора с дымящимся черным чаем и горкой бутербродов со свежей ветчиной. Он быстро накрыл на журнальном столике.
– Мне не оставляйте, – сказал Ванька, – я уже понадкусывал от ваших бутербродов.
– Иди уже! – ухмыльнулся Дуров.
Карлик отвесил поклон и вдруг клубочком выкатился за дверь.
– Ванька – мой «Рыжий», – кивнул в сторону Дуров. – Большого таланта человек. При его-то росте. Ну, так все-таки… Значит, вы считаете, что вся эта история пятилетней давности – чья-то месть.
– Не просто чья-то. Возможно, это был кто-то из артистов.
Дуров отпил из чашки и задумался. Я воспользовался этим и взял бутерброд.
– Да… – сказал, наконец, Дуров, – может быть… Вы знаете, мне ведь однажды сам Танти подложил свинью.
– Танти?
– Да, сам Танти. Он уже тогда был у Саламонского премьером – лучший клоун-дрессировщик. Я, честно говоря, учился у него. Танти тогда работал со свиньей – заставлял ее прыгать через доску, кланяться, танцевать. Вот и я купил себе свинью. Назвал ее Чушкой. Чушкой-Финтифлюшкой. Обучил ее всем трюкам, которые делала свинья у Танти. И даже больше. Она у меня летала на воздушном шаре и прыгала с парашютом.
– Не может быть! – воскликнул я, прожевав.
– Было дело. Но в Москве я этот номер не показывал почти, в основном – на гастролях. Да… А потом я решил обучить ее возить меня на спине – как лошадь.
– Получилось?
Дуров удивленно посмотрел на меня:
– Конечно. В этом нет ничего сложного. Просто надо работать долго и очень методично.
Ознакомительная версия.
