С этими словами Бофранк положил на стол бумагу, скрепленную печатями и подписями Баффельта и кардинала.
Фрате Фроде внимательно осмотрел ее и разве что не обнюхал. Маленькие глаза его сощурились, и настоятель сказал задумчиво:
– Деревянный Колокол Бритого Пророка? К чему потребен он вам?
– Этого я не могу объяснить, ибо не имею права, - сказал Бофранк. - Но недостаточна для вас просьба грейсфрате Баффельта и кардинала? Неужели нужны объяснения сверх того?
– Никаких объяснений, никаких объяснений, - согласился фрате Фроде, убирая письмо в складки своего платья. - Что ж, я не могу препятствовать просьбам столь уважаемых мною столпов церкви. Завтра утром я передам вам просимое. Сейчас же приглашу вас откушать, после чего отправьтесь ко сну, ибо до рассвета осталось не столь уж долго. Брассе Альдрик, сопроводи наших гостей в трапезную…
Трапезная представляла собою длинную комнату с низкими потолками. На всем протяжении ее стояли столы с лавками, а в углу помещались большие часы, чей маятник качался с громким отчетливым постукиванием. Один из монахов молча принес поздний ужин - каждому досталась миска с тертой редькой, чуть присоленной и приправленной постным маслом, небольшой кусочек хлеба и чашка с водою. После этого все монахи удалились, оставив гостей трапезничать в одиночестве.
– Один мой знакомый, - нарушил молчание Альгиус, с завидным аппетитом поедая редьку, - переписчик именем Скоффелт, чрезвычайно маялся оттого, что был весьма толст. К чему только не прибегал он! И привязывал на ночь к брюху лягушку, и парил его горшком, и обмазывал древесными соками, ан все даром. Наконец он обратился к некоему Отавиусу; сей лекарь врачевал методами шарлатанскими, но прославлен был своими достижениями. Уж не знаю как, но приладил он к брюху несчастного Скоффелта медную трубочку, через каковую долгое время выпаривал жир, отчего толстяк и в самом деле исхудал, но и помер в одночасье. Знал бы я ранее, так посоветовал бы ему ехать сюда.
– Однако вы расправляетесь со своей порцией, словно бы это свежезажаренный каплун, - заметил Фолькон, брезгливо ковыряющий нехитрое блюдо.
– Чему удивляться, хире Фолькон? Я воспитан в смирении и бедности, посему любая еда для меня - прежде всего еда, а уже затем я рассуждаю о том, вкусна ли она. Чего здесь не хватает, так это вина. Но и на это есть у меня достойный ответ. - С этими словами Альгиус добыл откуда-то из-под одежды объемистую флягу. - Держите, хире Фолькон, но не забывайте, что здесь по крайней мере еще трое страждущих помимо вас.
Вино скрасило скудный ужин, после чего вновь появился брассе Альдрик, который унылым своим голосом изрек:
– Коли вы отужинали, прошу в спальни.
– На чем же положат нас? - пробормотал Альгиус за спиною у субкомиссара. - Неужто на угольях?
Но почивать в эту ночь не пришлось никому.
Следовательно, когда мы слышим, что бог предзнал, или предопределил, или предуготовил грехи, или смерть, или наказания для тех людей, которых по справедливости оставил, то есть допустил, чтобы они были подвергнуты наказанию вследствие их собственной испорченности, то мы должны понимать эти речи, исходя от противного, дабы нас миновала пагубная ересь, причина которой - неправильное использование слов.
Иоанн Скот Эриугена. О божественном предопределении
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой Хаиме Бофранк и его спутники попадают в ловушку, из коей, как кажется, нет выхода
Едва Бофранк, а за ним и спутники вошли в указанную брассе Альдриком дверь, как за ними тут же лязгнули запоры, после чего все четверо оказались в кромешной темноте.
– Что за шутки?! - воскликнул кто-то.
– Дайте хотя бы факел! - вторил ему другой.
Бофранк понял, что не может различить голосов.
– Что за напасть? - спросил он. - Кто говорит со мною?
– А кто спросил сие? - отозвались в темноте.
– Это я, Хаиме Бофранк!
– А это я, Мальтус Фолькон! Отчего я не узнаю вашего голоса, хире субкомиссар?!
– Со мною творится то же самое…
– Это еще одно из необычных свойств здешних подземелий и катакомб, о коем я также читал в книге, - сказал, очевидно, Альгиус. - Звуки человеческого голоса и прочие иные изменяются тут порою так, что распознать их совершенно невозможно.
Судя по отсутствию иных звуков, все четверо стояли на своих местах, боясь сделать лишний шаг - а ну как весь пол тут усеян бездонными колодцами или подвижными плитами, ступив на которые можно вызвать обвал? Впрочем, четверо ли? Бофранк тут же усомнился в этом, ибо на слова Альгиуса последовал вежливый ответ:
– Вы совершенно правы, почтенный хире, чьего имени я не знаю и видеть которого не способен…
– Кто тут? - спросил с опаскою Альгиус. Бофранк вытащил шпагу.
– Меня зовут брассе Эмон, - ответила тьма, - и я пребываю в этом узилище уже много дней, коим потерял счет. Не бойтесь: я такой же несчастный узник, как и вы. Комната, где мы находимся, невелика - всего-то десяток шагов в длину и столько же шириною. У стен лежат охапки прелой соломы, на одной из них я и обретаюсь, посему прошу не наступить на меня по недоразумению.
Бофранк пытался определить, из какого места исходит голос, но не мог этого понять.
– Погодите! У меня, сиречь вашего доброго друга Альгиуса, ведь есть же кресало! Да и у вас, хире Бофранк; вы курите редко, но не оставили совсем этого вредного занятия.
– И даже не кресало, а спички! - отозвался обрадованный Бофранк. Через несколько мгновений тьму разорвали вначале искры, а затем и слабые огоньки пламени, причем для поддержания оного Альгиус использовал завалявшуюся долговую расписку, а субкомиссар просто светил спичкою.
Комната и в самом деле была не столь велика, а единственный бывый ее обитатель сидел в самом углу на соломе, скорчившись и прикрывая ладонями лицо.
– Я отвык от света, - молвил он, - оттого словно бы ослеп… Однако ж возьмите пук соломы, дабы огонь не потух!
Альгиус так и сделал. Теперь, когда комната освещалась достаточно ярко и равномерно, спутники смогли подробнее разглядеть и ее, и брассе Эмона. Тот был преужасно худ, как и все уже виденные монахи Брос-де-Эльде, бороды давно не брил, волос не стриг. Подле кучи соломы, на которой брассе Эмон возлежал, стояли кувшин и пустая плошка, а в противоположном углу, в полу, имелось небольшое воронкообразное отверстие - надо полагать, Для отправления естественных надобностей узника.
– Кто вы? - спросил Бофранк, опускаясь на колени. - За что вас поместили сюда?
– Я готов спросить у вас то же самое, - отвечал монах, опасливо приоткрыв один глаз. - Ужель вы прибыли с материка? Что привело вас в это страшное место?
– Мы прибыли с посланием от грейсфрате Баффельта по чрезвычайно важному делу и посему весьма удивлены подобным приемом.
– Скажите, не касалось ли послание ваше величайшей святыни монастыря - Деревянного Колокола?
– Коли и так, что с того?
Монах горько улыбнулся и открыл второй глаз, убрав руки от лица.
– В числе четверых был я хранителем святыни Бритого Пророка… Но когда фрате Фроде изменил стезю свою и стал поклоняться странным силам, противным всему свету господню, меня ввергли сюда, ибо я возмутился. Печально, что из братии только я да брассе Донат воззвали к разуму. Уж не знаю, где он теперь и жив ли…
– Фрате Фроде изменил стезю свою? Что хотите вы этим сказать?
– Кажется, я понимаю, в чем дело, - промолвил Альгиус. Теперь, при свете, голоса хотя и звучали по-прежнему одинаково, все же возможно было понять, кто из присутствующих говорит.
– Уж не побывал ли здесь наш друг упырь? - продолжил Альгиус, подбрасывая новый пук соломы в маленький костер. Комнату наполнил густой вонючий дым, который тут же улетучился в узкую щель под самым потолком, служащую, как понял Бофранк, для вентиляции. - И то: где еще столь удобно скакать ему туда-сюда в междумирье, как не подле Деревянного Колокола, для того и назначенного?!
– Ваш спутник глаголет истину, - закивал монах. - Не знаю, упырь ли, нет ли, но только однажды поутру на остров приплыл человек в лодке. Счет дням я давно утратил, но случилось это довольно давно. Он укрывал лицо под капюшоном, и все, что мне запомнилось, так это его высокий рост. Как водится, его встретил брассе Альдрик, препроводил к фрате Фроде, и после долгой беседы наш смиренный настоятель вышел из своей кельи иным. Высокий человек там и остался; признаться, о нем я вспомнил уже позднее, когда был помещен сюда и не ведал, чем занять разум, дабы не угас он без остатка… Настоятель объявил, что Колокол должен быть перенесен из хранилища в его келью, на что есть самые серьезные причины, а всех прибывающих на остров надобно либо заворачивать обратно, ссылаясь на страшную хворь, якобы охватившую монастырь, либо - как случилось с вами - водворять до поры в подземные узилища. Я было воспротивился и вот обитаю во тьме, питаясь жалкими крохами, и чрезвычайно рад вашему обществу, хотя доля наша, мнится мне, горька и беспросветна.
