Ознакомительная версия.
– Легкое заикание, маленькие руки, вероятно, с маникюром, – начал диктовать Фандорин, – брюнет, очень белая кожа, глаза, сколько мне помнится, к-карие, под левой скулой приметная родинка…
Павлов перестал писать, захлопал глазами.
– Откуда вы всё это взяли?!
– Из памяти, Сергей Кириллович. Хороший сыщик должен знать приметы и биографии уголовной аристократии всей Российской империи и сопредельных государств. По-настоящему опасных преступников не так уж много. На Россию, Европу и Америку меньше трехсот. Если быть точным, на сегодняшний день двести девяносто семь. Ограбление почтового вагона проведено мастерски. Во всей России на такое способны только трое. Если считать Казаряна Тифлисского – четверо, но Казарян недавно женился и отошел от дел. Характеристики нашего фигуранта соответствуют только одному человеку. Кстати, добавлю к перечисленным вами еще две: Болеслав Ружевич абсолютно безжалостен и маниакально чистоплотен. Когда я поднял перчатку, запачканную крошечной капелькой крови, сразу подумал, что это он. Окончательно убедился, увидев, что левша.
– Ружевич? – Подполковник потер лоб. – Что-то такое припоминаю… – И вскрикнул: – «Виленский велосипедист»?!
– В польской уголовной среде Ружевича называют… – Эраст Петрович пощелкал пальцами. – …Какое-то смешное слово, означает «конфетка»… Цукéрчек? Да, Цукерчек. Потому что маленький, сладкоречивый и обожает нарядные обертки. «Виленским велосипедистом» – кличка, совершенно невозможная для бандита, – его прозвали газетчики после той шумной истории в Вильне.
– Ее я помню! Тройное убийство в ювелирной лавке. Репортеров поразило, что преступник взял из сейфа лишь гранатовую брошь, а остальные драгоценности, в том числе более дорогие, не тронул. На допросе сказал, что они были слишком вульгарны. А попался только из-за того, что велосипед проколол шину. И этот тоже на велосипеде! – перебил сам себя Павлов. – Неужто в самом деле Ружевич? Но погодите, это невозможно! Ружевич получил пожизненная каторгу и находится в Сибири!
– Значит, сбежал, – пожал плечами Фандорин.
– Такой опасный преступник был бы объявлен во всеимперский розыск!
«Паккард» уже прыгал по булыжной мостовой губернского города, сбросив скорость до сорока.
Беседа прервалась. Жандарм осмыслял услышанное и качал головой. Фандорин, никогда прежде не бывавший в Кельцах, с любопытством оглядывался по сторонам.
Ничего особенно интересного он не увидел. Обычный западно-российский город среднего размера: двухэтажные каменные дома с вывесками на польском, русском и идише; костелы, церкви, синагоги; на окраине преобладали мастеровые и евреи, ближе к центру появилась «чистая публика».
– Наша базарная площадь. Самая большая в Малой Польше, – с гордостью показал подполковник на, по-видимому, единственную местную достопримечательность. – …А вот и вокзал. Мое хозяйство в левом крыле наверху.
Вокзал в Кельцах был хорош: монументальное классическое здание, какие строили в предыдущее царствование во всех западных губернских городах, чтобы произвести впечатление на прибывающих из Европы путешественников.
– Сначала отправьте з-запрос по Ружевичу. Прямо в Главное тюремное управление, на имя главного инспектора генерал-лейтенанта Лукьянова. В начале поставьте «Дорогой Николай Иванович», в конце подпишите «Ваш Фандорин». Быстрее выйдет, чем просто с пометой «сверхсрочно», – сказал Эраст Петрович, когда они оказались у телеграфного аппарата. – …П-прекрасно. Теперь разошлите приметы по дистанции. Только не по северной, а по южной. На варшавский поезд преступник, разумеется, не сел. Он едет к австрийской границе.
– Ага! – вскричал Павлов. – Я же говорил, что Коркин направляет нас по ложному следу! Это сообщник!
– Нет, не сообщник. Но что убийца промахнулся нарочно, сомнений не вызывает. Цукерчек (если это он) не промазал бы. Насколько я помню досье, он в юности работал в цирке: номер «Вильгельм Телль с револьвером» или «Робин Худ с пистолетом» – что-то такое. Это стрелок от бога. Вернее, от дьявола… И чертовски расчетлив. Он с самого начала решил, что одного свидетеля оставит в живых. Для этого была устроена интермедия с несуществующим кавказцем и будто бы случайно обронена реплика про «варшавский». Зачем удачливому грабителю ехать в Варшаву? Ясно же, что будет облава по всей империи. Нет, с таким кушем он наверняка собирается улизнуть за границу. Там, на границе, мы его и возьмем. Как скоро поезд достигнет последней станции? И как она н-называется?
– Так и называется – Граница. Краковский поезд будет там через два с половиной часа…
Сергей Кириллович стоял над телеграфистом со своим блокнотом в руках и имел вид нерешительный. Все-таки сомневался в фандоринской дедукции.
– Одно лишь меня смущает… – задумчиво произнес Эраст Петрович. – Преступление весьма дерзкое и исполнено безукоризненно – это на Цукерчека похоже. Но вот объект нападения… Ружевич никогда не гнался за большим кушем, он этакий грабитель-эстет. История с виленским ювелирным магазином для него типична. Я хорошо знаю этот тип криминальной личности. Таких привлекает не прибыль, а эффектность. И чистота исполнения. В Вильне он попался случайно – из-за проколотой шины. Все прочие свершения Цукерчека не доказаны, хотя о них в польской уголовной среде ходят легенды. Убийство коллекционера Войцеховского из-за картины Брейгеля осталось нераскрытым. Дело о екатерининском перстне тоже повисло. Помните, как застрелили графиню Корф с шофером, причем у ее сиятельства срезали палец вместе с кольцом, а бумажник не взяли?
– Что-то такое было. Я впрочем, больше осведомлен по линии железнодорожных преступлений. Отрезал графине палец?
– Да. Ходили слухи, что это работа Цукерчека. В нашем же случае куш огромный, но с точки зрения Цукерчека, слишком прозаический. На него не похоже.
– Вот видите. Тем более что Ружевич в Сибири. Нет, это не он.
Здесь ожил аппарат. Затарахтел, из него полезла узкая белая лента.
– Ваше высокоблагородие, из министерства юстиции. Господину Фандорину.
Павлов потянул телеграмму, едва не обрывая ее от нетерпения.
– Черт, вы правы! Болеслав Ружевич сбежал месяц назад! Вдвоем с молодым воришкой. Оба находятся в Камчатском областном розыске. Там нет железных дорог, поэтому и не проходило по нашей линии…
– Почему в областном розыске, а не во всероссийском?
– От каторги до моря и до ближайшей железной дороги сотни верст. Зимой добраться невозможно – беглые умерли бы от голода. Обычно прячутся до весны, где-нибудь на заимке или в туземном стойбище. Там и разыскивают.
– Ну, с пищей у Цукерчека в дороге, я полагаю, затруднений не было, – поморщился Фандорин. – И второго преступника из розыска можно убрать. Съеден. Представляю, как страдал чистюля Ружевич, когда освежевывал труп. Наверное, весь перепачкался…
Подполковник передернулся. Однако спорить и сомневаться уже не думал.
– Что будем делать, Эраст Петрович? Посылаю описание по всей южной дистанции?
– По всей не нужно… Какой-нибудь вояка захочет выслужиться и наломает дров. Толковый офицер у вас там есть?
– Есть. Поручик Зуев. Его участок – как раз вокруг станции Граница.
Фандорин подошел к карте губернии.
– Какая п-предпоследняя станция? Стржемпешицы? Прикажите Зуеву с нарядом мчаться туда и на перегоне перед Границей обойти все вагоны. Пусть объясняет пассажирам, что ищут грабителей поезда, двоих, один из которых кавказец. Пошлите поручику описание Цукерчека. Когда увидит – ни в коем случае не б-брать. Откроет стрельбу, будут жертвы. Зуев не должен проявить к Цукерчеку никакого интереса – тот ведь едет один, без кавказца. Но пусть поручик непременно скажет, что у пограничной стражи предписание тщательно проверять всех без исключения и досматривать даже ручную кладь.
– Зачем это нужно?
– Чтобы Цукерчек сошел на последней станции. Там приставить к нему негласное наблюдение и ждать нашего п-прибытия. Если вы не в-возражаете, я поучаствую в задержании.
Подполковник не только не возражал, но трижды энтузиастически кивнул.
– Насколько я помню, Сергей Кириллович, губернскому управлению полагается скоростная мотодрезина «Бенц»?
– Так точно. Дает восемьдесят верст в час.
– Отлично. Значит, Цукерчек прибудет на станцию Граница всего на час-полтора раньше нас… Вызывайте Зуева на прямой провод. И прикажите пока подготовить д-дрезину.
Эраст Петрович любовно погладил на карте линию железной дороги и, безбожно фальшивя, замурлыкал популярный самоновейший марш «Прощание славянки», сочиненный по случаю нынешней Балканской войны.
Фандорин уж и не помнил, когда последний раз находился в столь безмятежном расположении духа.
Дрезина у Келецкого управления железнодорожной жандармерии была превосходная – с теплой кабиной, большим столом и удобными креслами. До Границы домчали с ветерком, быстро сокращая отставание от пассажирского поезда, который ехал в полтора раза медленнее, да еще делал остановки.
Ознакомительная версия.
