– Зачем вы спасли меня? – спросила она тихонько. Голос приятный, хотя и сильно хриплый. – Не дали умереть, вопреки моему желанию. Что плохого я вам сделала?
Сыщик понял, а вернее тонко почувствовал, что любой неправильный ответ или резкое слово отпугнут барышню. Поэтому промолчал.
Крапоткина тоже затихла, откинувшись на подушки. Она неотрывно следила за своим vis-à-vis, но тот не шевелился и почти не дышал, обратившись в истукана. Жалости от такого не дождешься.
– Послушайте… Отпустите меня. Дайте распорядиться жизнью по собственному усмотрению. Вам-то безразлично… А я заплачу тысячу рублей! Или, коль вам угодно, – юбка скользнула вверх, обнажая стройные ноги, – берите меня. Поверьте, я умею угождать мужчинам. Такое наслаждение подарю… Вы ни с кем доселе подобного не испытывали. Хотите?
Мармеладов скользнул взглядом по ее напряженному телу. Лицо Анны свела судорога – то ли от боли, то ли от брезгливости, но скорее, от горьких воспоминаний, в которых перемешались печаль, отвращение, стыд, а сверху давит осознание вопиющей несправедливости: почему, почему все случилось именно так?! Она через силу улыбнулась и повторила:
– Хотите?
– Честно говоря, я хочу спать. Три ночи в полубреду, а днем – погони, драки, стрельба… Это безумно утомляет. Поэтому, с вашего позволения…
Зажмурился. Уютно примостился в углу, чувствуя кожей удивление и легкую досаду девушки. Та помолчала, а после спросила с вызовом:
– Неужто сможете заснуть? Под боком – убийца, зверства которого напугали целый город. Вам не жутко?
– Нет. Я ведь тоже убийца. Девять лет назад… А, впрочем, вздор! Будете готовы поведать свою историю – разбудите меня.
– Не бывать этому!
В отчаянии Крапоткина дернула дверцу кареты, но та не поддалась. По просьбе Мармеладова извозчик перед отправлением задвинул навесной засов и превратил экипаж в темницу на колесах.
Полчаса или чуть более того девушка всхлипывала. Потом раздумывала, уставившись в одну точку. Когда же под колесами застучали булыжники московских улиц, а окна кареты облизнули первые сумерки, Анна пересела ближе к сыщику.
– Однажды я поклялась не доверяться ни одному человеку. Никому больше. Но сейчас волею судьбы, я в вашей власти, сударь. Выслушайте, а после – осталась в вас хоть капля сострадания?! – дайте умереть. Зовут меня Анной, но вы это и так знаете…
Жизнь юной дворянки изобиловала трагедиями, маленькими и огромными. Отец ее, князь Лев Крапоткин, прошел без единого ранения Крымскую войну, но в самом конце, при штурме турецкой крепости Карс, погиб от шальной пули. Было это 17 сентября 1855 года. А на следующий день Анна родилась на свет. Первое время княгиня умудрялась обеспечивать достойное образование дочери, нанимая опытных воспитательниц и гувернера-француза. Последний оказался редкостным подлецом – воспользовался доверчивостью вдовы, проник не только в сердце и опочивальню Ее сиятельства, но также был допущен к семейной казне. Большую часть которой выкрал однажды ночью и был таков. Затем император подписал вольную крестьянам и доходы от имения упали втрое. Madame Крапоткина, между тем, не собиралась отказываться от великосветских удовольствий – давала балы, выезжала в Ниццу и Бад-Дюрхайм. В день семнадцатилетия дочери продала последнее колье работы итальянских ювелиров. Денег хватило на пару месяцев, а там уж стала подступать нищета.
Мать решила немедленно выдать Анну замуж, желательно за богатого дворянина, но сгодился бы и купчина-толстосум, пожелавший таким путем приобрести титул. Женихи оказались старыми либо одышливыми и противными. Напуганная невеста побежала к дальнему родственнику, служащему при дворе, и на коленях умоляла пристроить ее фрейлиной, чтобы отложить ненавистный брак. Тот не отказал, тем более во дворце поселилась г-жа Долгорукова, – на правах непонятных и неприличных, – что потребовало увеличения числа придворных дам. Узнав об этом предательстве дочери, княгиня слегла с нервной болезнью и неделю спустя преставилась. Анна же прекрасно чувствовала себя в придворных покоях, завела подруг – более всего ей были милы Лиза, Варя и Машенька. Вместе они проводили свободное время, более опытные фрейлины наставляли новенькую по части придворных интриг.
Новый 1873 год княжна Долгорукова встречала вдали от Зимнего дворца. Она носила ребенка от Александра Второго, и срок был большой, скрывать положение уже не получалось. Поэтому Екатерина Михайловна загодя уехала в Москву. На Рождество устроили гулянья в Нескучном саду и потехи, а после начались святки, и первой затеей фрейлин было сыграть в карты. Истосковались за время поста без этого развлечения, устроили большой турнир. Анне и Лизе достались за стол барон фон Даних и граф Ожаровский.
– Они сговорились против меня. Подстроили каверзу. Барон сам впоследствии хвастал, как ловко карты передергивал.
– А играли вы в мушку [125], – догадался Мармеладов. – Я прежде не сообразил, ведь игру эту уже позабыли в картежных клубах, она чрезмерно долгая. Но при дворе осталась – благородным вельможам торопиться некуда. Отсюда и пиковый туз, он главная карта и бьет даже старший козырь.
– Барон этим тузом постоянно меня срезал. Посмеивался при этом, приговаривал: «Куда мушка полетит, там и денежка лежит!»
Фрейлина проиграла свое жалованье, а сверх этого осталась должна огромную сумму. Курляндец потребовал вексель. Граф вступился и предложил оплатить долг в обмен на обещание Анны Львовны посетить костюмированный бал в доме на Полянке. В ближайшую пятницу. Пребывая в растерянности, она согласилась. На маскарад поехала с подругами, полагая, что в их присутствии ничего страшного или постыдного не произойдет. Но обманчивое впечатление рассеялось в мгновение ока.
В полутемной зале собрались около тридцати гостей. Все, как и положено на святочных гуляниях, в масках – фавны, клювастые птицы и карточные шуты. Но при этом голые. Они плясали, извиваясь под музыку двух скрипок и флейты, то был немыслимый, заморский танец с вычурными коленцами. Фрейлины сорвали с Анны платье из серебристого громуараи втолкнули в круг танцующих.
– Я тогда так кричала… Навсегда порвала связки. Раньше петь любила, теперь не могу. И забыть не могу. Какие бы гнусности со мной не вытворяли, а тот самый первый вечер не стирается из памяти. После бала меня увезли в Чертаново, посадили на цепь и продержали в подвале больше двух лет. Каждый месяц вывозили на маскарады. Временами барон требовал к себе на ночь и меня привязывали к кровати крепкими веревками, чтобы не сбежала.
Она все-таки улизнула.
