Гром загремел над Фаунт-Роялом. В дюжине слабых мест дала течь крыша тюрьмы. Мэтью лежал в темноте, сжавшись в клубок от холода, и ум его бился в сетях вопроса, заключенного в тайну.
Незадолго перед тем, как разразилась буря, миссис Неттльз в ответ на звон дверного колокольчика открыла дверь и впустила учителя Джонстона, который осведомился, может ли магистрат его принять. Миссис Неттльз взяла его черный плащ и треуголку, повесила их возле двери, потом провела учителя в гостиную, где Вудворд — все еще в той же кофте и шарфе, в которых был в тюрьме, — сидел в кресле, поставленном почти вплотную к камину. На подносе у него на коленях дымилась миска молочной каши почти такого же серого оттенка, как цвет его лица. Вудворд помешивал свой обед ложкой, охлаждая горячее.
— Простите, что не встаю, — прошептал он.
— Между братьями по Оксфорду такие церемонии излишни, сэр.
— Мистер Бидвелл в кабинете с мистером Уинстоном, — сказала миссис Неттльз. — Мне пригласить их?
— Нет-нет, я не стану прерывать их работу, — ответил Джонстон, опираясь на трость. Вудворд заметил, что учитель сегодня без парика, и светло-каштановые волосы у него острижены коротким ежиком. — У меня дело к магистрату.
— Хорошо, сэр.
Она почтительно наклонила голову и вышла.
Джонстон смотрел, как магистрат помешивает кашицу.
— Не слишком это блюдо аппетитно выглядит.
— Предписание доктора. Что я могу проглотить.
— Да, я сегодня утром говорил с доктором Шилдсом, и он мне сказал, что вы больны. Мне очень жаль, что вы в таком состоянии. Насколько я понял, он делал вам кровопускание.
Вудворд кивнул:
— Надо будет… сделать еще.
— Да, это полезно — избавиться от порченной жидкости. Можно мне присесть?
Он показал на ближайшее кресло, и Вудворд прошептал:
— Сделайте одолжение.
Джонстон, опираясь на трость, сумел опуститься в кресло и вытянул ногу к потрескивающему огню. Дождь заколотил в оконные ставни. Вудворд отведал кашицы и нашел ее такой же, как была в полдень: совершенно безвкусной, поскольку заложенные ноздри не могли различить запах даже соснового дыма.
— Я не отниму у вас много времени, — сказал учитель. — Я хотел спросить, как идет суд.
— Окончен. Выслушан последний свидетель.
— Тогда, я полагаю, последует ваше решение? Возможно, завтра?
— Не завтра… должен прочесть свидетельства.
— Понимаю. Но будет ваше решение вынесено к концу недели? — Джонстон подождал, пока Вудворд кивнул в знак подтверждения. — На вас ответственность, которой я бы не позавидовал, — продолжал он. — Приговорить к смерти женщину — работа суровая.
— Мир… суров, — ответил Вудворд между двумя глотками кашицы.
— Согласен. Мы оба проделали очень далекий путь от Оксфорда. Если представить себе, что мы начали нашу карьеру как сияющие лампы, то остается лишь пожалеть, что жизнь покрыла стекла копотью. Но скажите мне вот что, магистрат: можете ли вы со спокойной совестью приговорить Рэйчел Ховарт к смерти, не видя лично свидетельств ее предполагаемого колдовства?
Вудворд остановился, поднося ложку ко рту.
— Могу. Как магистраты в Салеме.
— Ах да. В печально знаменитом Салеме. Но вы, разумеется, знаете, что после инцидента в Салеме было много написано по вопросу вины и невиновности. — Правая рука Джонстона легла на изуродованное колено и стала его массировать. — Есть люди, полагающие, что в результате салемского инцидента были казнены лица либо умственно неуравновешенные, либо ложно обвиненные.
— А есть люди, полагающие… — Вудворд остановился сделать вдох, — …что там был прославлен Христос и повержен Сатана.
— Ну, Сатана никогда не бывает повержен. И вы это знаете лучше любого другого. В сущности, можно сказать, что, если в Салеме был предан смерти хоть один невинный человек, то работа Дьявола свершилась воистину, ибо погублены были души самих магистратов. — Джонстон смотрел в огонь камина. — Я считаю себя человеком современным, а не таким, чьи мнения коренятся в верованиях и суждениях прошлого. Я верю в силу Господа и полагаюсь на мудрость Христа… но у меня есть трудности в вопросе о колдовстве, сэр. Мне это кажется весьма сомнительным.
— Сомнительным? — спросил Вудворд. — То есть вы сомневаетесь в словах свидетелей?
— Не знаю. — Учитель покачал головой. — Я не могу себе представить, зачем было бы создавать столь изощренную ложь против мадам Ховарт — которую я, кстати, всегда считал весьма разумной и достойной женщиной. Конечно, у нее здесь были — и есть — враги. Одна из них — это Констанс Адамс. Бабуля Лори тоже имела ядовитый язык и пользовалась им, пока не перешла в лучший мир в конце марта. Многие горожане возмущались, когда мадам Ховарт приходила в церковь, потому что у нее португальская кровь и смуглая кожа. Они требовали, чтобы она молилась в рабском квартале.
— У рабов есть церковь?
— Хижина, которая служит для этой цели. Как бы там ни было, с того дня, когда мадам Ховарт вошла в церковь, она стала предметом острого негодования. Здешние жители только искали причины для открытого проявления этого чувства. Ее происхождение — и тот факт, что она вышла замуж за человека намного ее старше и сравнительно богатого, — сделали ее объектом ненависти с той самой минуты, как они с Дэниелом сюда приехали.
— Ховарт был богат? — спросил магистрат. Наполненная кашей ложка остановилась возле рта.
— Не так, как Бидвелл, конечно. Насколько я понимаю, у него были кое-какие деньги.
— Из какого источника?
— Он был виноторговцем в Виргинии. Насколько я слышал, у него была неудачная полоса. Партия товара пропала в море, другая партия прибыла испорченной, и, очевидно, были постоянные проблемы со сборщиком налогов. Как я понимаю, Дэниел просто устал трудиться под постоянной угрозой утраты всего своего дела. Он тогда был женат на другой женщине, но я не знаю, умерла она или вернулась в Англию. Некоторые женщины, знаете ли, не выдерживают жизни в Новом Свете.
— Примером этого может служить ваша жена? — шепнул Вудворд перед тем, как отправить ложку в рот.
— Да, моя Маргарет. — Джонстон едва заметно улыбнулся. — Бен мне говорил, что вы его спрашивали. Он сказал, что каким-то образом — он не помнил точно как — вы забрели на поле, где похоронена Маргарет. В переносном, конечно, смысле. Нет, Маргарет сейчас живет со своими родителями на юге Лондона. — Он пожал плечами. — Надеюсь, что живет, если они ее не заперли в Бедламе. Она была — мягко говоря — умственно неустойчива, и жизнь в Фаунт-Рояле только усугубила это состояние. К сожалению, она искала опоры в бочке с ромом. — Джонстон помолчал. Отсветы огня бродили по его аристократическому, с тонким носом, лицу. — Я думаю, Бен — поскольку я его хорошо знаю — рассказал вам о некотором… э-э… легкомыслии Маргарет?
— Да.
— Вот этот конкретный случай, с этим подонком Ноулзом, был самым худшим. Этот человек — животное, и когда Маргарет — которая была девственницей, когда я на ней женился, и вела себя как полагается леди — пала до его уровня… это было для меня последним оскорблением. Да, она не делала тайны из своей ненависти к Фаунт-Роялу и всему, что в нем есть. Так что это к лучшему, что я отвез ее туда, где ей следует быть. — Он посмотрел на Вудворда, на лице его отразилось страдание. — Люди меняются, как ни пытайся это отрицать. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил Вудворд едва слышно. У него на лице тоже отразилась боль. Он смотрел в огонь. — Я — понимаю.
Учитель все потирал свое бесформенное колено. Головешка в камине развалилась, пустив искры. Шум дождя снаружи перешел в унылое завывание.
— Такая погода, — сказал Джонстон, — чистый ад для моего колена. Когда слишком сыро, я едва могу ходить. Знаете, тот проповедник наверняка промочит ноги. Он встал лагерем на улице Трудолюбия. Вчера вечером он произнес проповедь, которая, насколько я понимаю, многих повергла в транс, а заодно избавила от монет. Разумеется, темой речи была Рэйчел Ховарт и распространяемое ею зло, заражающее весь Фаунт-Роял. Среди пораженных злом он назвал вас, вашего клерка, Николаса Пейна и меня.
— Я не удивлен.
— Рискуя подтвердить мнение обо мне этого проповедника, — сказал Джонстон, — я все же позволю себе сказать, что пришел сюда ходатайствовать за мадам Ховарт. Я просто не вижу смысла для нее в этих двух убийствах, тем более в колдовстве. Я понимаю, что все свидетели надежны и достойного поведения, но… что-то здесь есть очень неправильное, сэр. Если бы я был на вашем месте, я бы не дал торопить себя с вынесением приговора, какое бы давление ни оказывал на вас Бидвелл.
— Я не даю себя торопить, — твердо ответил Вудворд. — Свою скорость я определяю сам.
