Ознакомительная версия.
Две минуты спустя вышел обратно на улицу и увидел, что умный извозчик никуда не уехал – ждет.
– Цо, нету вольни циммер? – крикнул он.
Фандорин кивнул.
Новостей было две: плохая и хорошая.
Плохая заключалась в том, что Цукерчека в гостинице нет.
Хорошая – что он побывал здесь меньше часа назад.
Служителю в рецепции Эраст Петрович сказал, что ищет приятеля, с которым они договорились встретиться в отеле, и описал внешность Ружевича.
Невысокий господин с бородкой, в забрызганном грязью сером пальто, с желтой заплечной сумкой, был здесь, спросил свободный номер, но комнаты, увы, все заняты. Очень расстроился, однако манеры у пана безукоризненные. Заикание? Да, небольшое. (Здесь портье взглянул на Фандорина с любопытством, возможно, заподозрив, что в Краков съезжаются члены какого-нибудь тайного общества заик). Куда отсюда отправился? Нет, не сказал.
Это было нестрашно. Главное, что метод рава Шабтая оказался верен.
– Какая следующая по уровню гостиница? – спросил Эраст Петрович у кучера, и когда тот не понял слово «уровень», употребил другое: «шик». – Но чтоб нумера непременно с ванными.
Извозчик без колебаний объявил:
– «Гранд-Отель» на Славковской.
– Д-далеко?
– Не бардзо близко, – был уклончивый ответ.
Теперь поехали через самый центр, и стало видно, что город Краков не чужд веяниям двадцатого века. Мимо продребезжал украшенный праздничными лампиончиками трамвай, а на углу большой площади, где тоже светились разноцветные огни, обнаружилась стоянка таксомоторов – там выстроились вереницей французские «рено» новейшей модели «купе-де-вилль».
Кажется, извозчик мудрил – вез кружным путем, чтобы содрать побольше денег, но Эраст Петрович за дорогой не следил. Он нервничал.
Что делать, если нумеров нет и в «Гранд-Отеле»? Где искать маньяка чистоты? Не по городским же баням?
Гостиница располагалась в старом здании, выходившем на опрятную, ярко освещенную улицу, по которой прогуливалась нарядная публика – последний декабрьский день близился к концу, горожане прощались со старым годом.
– Ваш друг прибыл полчаса назад, – сказал портье. – Пан Ружевич, так? Взял прекрасный номер с ванной на втором этаже. Если угодно, я ему протелефонирую.
– Ни в коем случае! – засмеялся Фандорин. «Лебедик-Голем» снова не подкачал! – Я хочу сделать Б-Болеку сюрприз. Скажите, а свободен ли соседний нумер?
– Вам шестнадцатый – с видом на Славковскую или восемнадцатый – с окнами в тихий переулок?
– С-сакимакэ, – пробормотал Эраст Петрович. – Вне всяких сомнений.
– Что, простите?
По буддийскому календарю «сакимакэ» – это день, несчастный в первой своей половине, но к вечеру становящийся все более удачным.
Нумер (шестнадцатый) Фандорин оглядел мельком. Дольше пяти минут находиться здесь он не планировал.
Бросил на манерное кресло стиля «Луи-Кенз» пальто, белый шарф, смушковый картуз. Прошел в ванную. У нее был общий водопроводный стояк с соседней – оттуда слышалось журчание льющейся воды.
Чистоплотный убийца отмывался от пота и грязи. Что ж, возьмем сладкого пана розовым и тепленьким, как свежевыпеченный марципан.
Ключ от комнаты был элементарный, с тройной бородкой. Безо всякого усилия, пальцами Эраст Петрович выдернул из кресла гвоздь и соорудил простейшую отмычку.
Что ж, пора нанести визит. По-соседски.
В коридоре никого не было, и замок поддался легко, с приветственным щелчком, однако дверь не открылась – предусмотрительный постоялец задвинул изнутри засов.
Это небольшое препятствие Фандорина не смутило.
В жарко натопленном шестнадцатом прислуга оставила форточки нараспашку. Наверняка то же самое и у Ружевича.
Вернувшись в свою ванную, Эраст Петрович втянулся в тесное отверстие – ногами вперед. По-змеиному изогнулся и оказался на свежем воздухе. Встав на заоконную приступку, первым делом поправил задравшийся пиджак и пригладил волосы. Потом посмотрел вниз.
Свет фонаря был направлен на тротуар и мостовую. Даже если бы кому-нибудь из гуляющих пришло в голову зачем-то посмотреть вверх, различить во мраке темную фигуру, прижавшуюся к темной стене, было бы невозможно.
Под окном, вдоль всего этажа, тянулся узкий, но вполне достаточный для опытного верхолаза бордюр. Мелко переступая по нему, Фандорин уже через минуту заглянул в соседнее освещенное окно, между шторами.
Пустая ванная.
Уже помылся? Значит, отсюда и войдем…
Из отворенной форточки выходил теплый влажный воздух.
Еще полминуты – и, по-гимнастически кувыркнувшись, Эраст Петрович бесшумно приземлился на кафельный пол.
Прислушался.
Из комнаты доносился мягкий голос.
– …Tak, proszę pani, to jest restauracja, której poszukuję, dziękuję.
Через щель неплотно прикрытой двери можно было полюбоваться на господина Ружевича. Румяный и чистый, с сеточкой на волосах, он сидел в кресле, болтая изящной ножкой. Держал в одной руке телефонную трубку, а другую поднес к глазам – придирчиво разглядывал ногти. Очевидно, ждал, пока соединят.
– …Drogi panie, czy byłby pan tak uprzejmy i poprosił do telefonu dżentelmena, który siedzi przy stole pod palmą? Nazywa się Kobaczewski… Bardzo panu dziękuję.
Опять пауза. Потом Цукерчек вдруг заговорил по-русски – с приятным, едва уловимым акцентом и небольшим заиканием:
– Я здесь. Телефонирую ровно в поwовине шестого, как д-договаривались… Как, в Кракове еще ничего не известно? – В голосе прозвучала обиженная нотка. – Всё в wучшем виде. Сначаwа быwо скучновато, но под конец интересно. Мне понравиwось… Да, всё со мной… Конечно – за вычетом накwадных расходов. Вы же знаете, я хоть и материалист, но материальным интересуюсь маwо. – Мелодичный смешок. – …Не знаю, но найду… Ровно? Как дед Мороз с подарками? – Снова девичье хихиканье. – Как-как? Хехе, смешно. Тогда я прибуду в качестве скота нечистого… Не беспокойтесь, найду.
Аппарат тренькнул. Разговор закончился.
Все-таки сработал не в одиночку. Во всяком случае, ограбил почтовый вагон не для себя. Этим и объясняется «прозаичность» куша. Есть какой-то «красный жезл», как у того китайца из Сан-Франциско. Судя по шутке про материализм, какой-нибудь социалист или анархист. Значит, дело не уголовное, а политическое.
Однако связи Ружевича, равно как и мотивы преступления, Фандорина не интересовали. Мир устроен нелепо, все его несуразности благородный муж исправить не в состоянии. Но покарать одного отдельно взятого душегуба и тем самым восстановить гармонию собственной души – это сделать возможно и даже необходимо.
В комнату Эраст Петрович вошел с приятной улыбкой и со словами:
– Привет из России, пан Цукерчек. Для милого д-дружка семь верст не околица.
Ружевич совершил вполне предсказуемый маневр – рванулся из кресла к кровати, где (вероятно, под подушкой?) у него, конечно, лежало оружие.
Фандорин придал резвуну дополнительное ускорение посредством пинка в зад, и Цукерчек полетел быстрее и дальше, чем рассчитывал – прямо темечком в стену.
От удара на мгновение скис, а когда зашевелился, Эраст Петрович уже сидел на спине у поверженного неприятеля, сжимал одной рукой оба тонких немужских запястья. Вторая рука, в лайковой перчатке, держала вынутый из-под подушки «наган».
– Если б не убитый ребенок, я бы доставил вас в краковскую п-полицию и считал бы дело исполненным, – объяснил Фандорин. – Но ведь пока будет тянуться волынка с выдачей, вы от дураков-австрийцев сбежите, вы субъект ловкий. Нет уж, пан Цукерчек. Придется вам застрелиться из собственного револьвера. На нем ведь есть ваши отпечатки?
Он приставил дуло к виску убийцы.
– И вам даже неинтересно, с кем я говорил по телефону и кому должен передать деньги? – быстро сказал пленник. – Вы ведь из Охранки. Непрофессионально.
Не очень-то он испуган, отметил Эраст Петрович. Голос не дрожит. У психопатов этого типа чувство страха ослаблено, а бывает, что и вовсе отсутствует. Тем они и опасны.
– Д-двойная ошибка. Я не из Охранного отделения. И мне неинтересно.
Но револьвер Фандорин бросил на постель, с тяжелым вздохом. Ледяная ярость, сжимавшая сердце, вдруг отхлынула.
Были времена, когда Эраст Петрович сам выносил приговор и сам его исполнял – если считал такой поступок правильным. Но те времена кончились. Благородный муж не может быть палачом, однажды понял Фандорин. Даже если очень хочется.
Эта победа – над самим собой – была труднее и оттого отраднее победы над прытким злодеем. Потому что внешнее Зло победить много легче, чем Зло, живущее в тебе самом.
Фандорин спустился с кровати, сел в кресло. Сунул руки в карманы.
Сел и Ружевич. Недоуменно покосился на лежащий рядом «наган».
Усмехнулся:
– А, п-понятно. Вы как человек высокой нравственности не можете застрелить безоружного. Сейчас я потянусь за револьвером, тут-то вы меня с чистой совестью и шлепнете. В котором кармане у вас пистолет – в левом или правом?
Ознакомительная версия.
