Всем своим существом я ощущал опасность. Теперь, избавившись от напарников и доставив сундук к месту, откуда его можно перемещать без посторонней помощи, Логан больше не нуждался в союзнике. Четыре миллиона ведь лучше, чем два.
Должно быть, Летиция почувствовала мою нервозность, потому что тихо сказала по-швабски:
— Спокойно, девочка. Я не дура. Пусть нападёт первым, я готова.
— А? — удивился Гарри. — На каком это вы заговорили языке?
— По-фламандски. Я вырос в тамошних краях, — ровным тоном отвечала моя питомица, вновь заставив меня восхищаться её выдержкой. — Иногда я думаю вслух.
— И что же вы подумали вслух?
— Время к вечеру. Лучше поспешить, а то в темноте можно угодить в болото.
— И то правда. Идёмте, мой дорогой друг!
Они вдвоём тянули за верёвку, так что здоровая правая рука Логана была занята. И всё же Летиция не спускала глаз с «дорогого друга».
До наступления темноты оставалось не меньше часа, над морем ещё только начинали сгущаться сумерки. Штурман перестал болтать. Он шёл молча и грустно вздыхал.
— Эх, парень, — вдруг обратился он к Летиции на «ты». — Думаешь, я не знаю, о чём ты сейчас думаешь? Я видел, как ты подобрал пистолет Проныры. Ничего, я не обижаюсь. Башка у тебя умная, но ты слишком молод. Не научился ещё понимать людей по-настоящему. А я человека насквозь вижу. Поэтому пистолета за пазухой не прячу. И спиной к тебе поворачиваться не боюсь. Я и когда в шахте висел, не очень-то тебя опасался. Знал, что ты не оставишь меня подыхать в чёрной дыре. В тебе совсем нет вероломства. Это редко у кого встретишь. Такие люди идут на вес даже не золота, а рубинов с алмазами.
Он остановился и повернулся лицом к Летиции. Говорил серьёзно и проникновенно, не в своей всегдашней манере.
— А вы не заблуждаетесь на мой счёт? — спросила девочка. — Как же во мне нет вероломства, если я сегодня отравил пятнадцать живых душ?
— Это не живые души! — махнул Гарри. — Черномазые вообще не в счёт, они нехристи. А Клещ с Пронырой — бессмысленное мясо. Это мы с тобой живые, а они были мумии.
— Кто-кто?
Я тоже навострил уши, не уверенный, что правильно расслышал.
— Мумии — это такие люди, которые по видимости живые, а на самом деле притворяются, — убеждённо стал объяснять ирландец. — Я-то давно научился их различать. Есть масса примет. У мумии взгляд тусклый, ей никогда не приходит в голову ни одной необычной мысли. Живёт она только ради своего брюха. Господу Богу от этих тварей ни тепло, ни холодно. Неужто ты сам не замечал, что большинство людей какие-то ненастоящие? Будто живут, а будто бы и нет.
Очень интересное наблюдение, и необычайно глубокое! Оно противоречило догматам всех известных мне вероучений, а между тем я тоже частенько не мог отделаться от ощущения, что многие люди похожи на погасшие светильники — не излучают ни света, ни тепла.
— А у нас на «Ласточке», по-вашему, кто живой? — спросила Летиция. Она, как и я, была сбита с толку неожиданным разговором.
Гарри даже удивился:
— Ты ещё спрашиваешь? Дезэссар — пройдоха и плут, но душа у него живая. Кабан и его сыновья — совершенные чурбаны, мёртвое дерево. Поп, конечно, живой. Из матросов Божий огонёк горит в старом добряке Мякише, в глупом Барсуке, в Ерше, хоть он и злобный мерзавец, в сопливом юнге Ракушке. — Он назвал ещё несколько имён, и я поразился: ирландец перечислил всех, кто был мне хоть как-то интересен, вне зависимости от симпатий и антипатий. — Все остальные — мумии. Коли подохнут, миру от этого не станет ни лучше, ни хуже. Твой попугай в тысячу раз живее любого из них.
Мне показалось, что я начинаю понимать суть этой диковинной теории. Вероятно, корректнее было бы говорить не о «мумиях», а о людях с непроснувшейся душой — именно так называл Учитель тех, кто живёт и умирает, ни разу не задумавшись о высшем смысле своего существования.
— К чему вы мне это рассказываете? — спросила Летиция.
— Называй меня на «ты». Мы теперь, как братья. — Гарри положил ей на плечи обе руки, и раненую, и здоровую. Пальцы, до самых костяшек покрытые бледными веснушками, оказались прямо перед моим клювом. — А говорю я тебе всё это, чтоб ты не считал меня душегубом. Да, Гарри Логан за свою грешную жизнь прикончил немало народу. Если быть точным, двадцать человек. Но средь них не было ни одной живой души, клянусь тебе! Всё это были мумии! Единственное чёрное пятно на моей совести — Джереми Пратт. Он-то был настоящий, поживей нас с тобой. Но я тебе рассказывал, что мне пришлось защищаться. Это во-первых. Во-вторых, я не убил его, а только ранил. В-третьих, я его перевязал и пытался спасти. А в-четвёртых, я назвал в его честь своего любимого сына!
Он смахнул слезу и снова опустил руку Летиции на плечо.
— Неужто ты думаешь, что ради этих цветных камешков, — штурман кивнул на сундук, — я убью настоящего живого человека — такого, как ты?
Девочка посмотрела в его влажные глаза и опустила голову. Ей стало совестно.
— …Нет, не думаю, — тихо произнесла она.
— А зря.
Ирландец крепко сжал пальцы и нанёс ей коленом в пах страшный удар, от которого моя питомица согнулась пополам.
Глава двадцать вторая
О неслучайности случайного
Судя по вскрику, Летиции было больно — но не до такой степени, как, очевидно, рассчитывал подлый предатель. От толчка девочка бухнулась на землю, но тут же вскочила на ноги и отбежала назад.
Всякого мужчину этакий удар надолго вывел бы из строя. Есть всё-таки свои преимущества и в принадлежности к женскому полу!
Но я-то, я-то хорош! Ладно, девочка, она юна и неопытна. Однако как мог я, пожилой, битый жизнью попугай, так развесить уши! Коварный ирландец своей белибердой заболтал меня, заставил забыть об опасности, а ведь я знал, что нападение неизбежно!
Что тут скажешь? Даже злодейство бывает талантливым. Я давно замечаю, что среди негодяев искусных психологов[39] гораздо больше, чем среди людей порядочных. О, мерзавцы умеют пробуждать доверие и склонять к себе сердца!
Кажется, Логан был ошеломлён почти так же, как та, на кого он столь вероломно напал.
— Чёрт! — воскликнул он, потирая колено. — Странный ты парень, Эпин! Кости у тебя там, что ли?
И ловким кошачьим движением выхватил из ножен саблю. Отточенная как бритва, она блеснула алым в луче заходящего солнца.
Рука Летиции тоже легла на эфес. Я знаю, Фердинанд фон Дорн научил свою дочь фехтовать, но где ей сравниться с этим хищником, прошедшим через сотню кровавых потасовок? Зубы штурмана обнажились в весёлой улыбке, свободная рука привычным жестом легла за спину. Правая кисть, казалось, держится на пружинах — так гибко она вращалась; клинок чертил в воздухе быстрые, замысловатые фигуры.
«Пистолет! У тебя есть пистолет!» — заорал я, пытаясь взлететь. Непросохшие крылья отказывались держать меня в воздухе.
Не знаю, поняла меня Летиция или сама вспомнила, но выхватила оружие мичмана. Щёлкнул курок кремневого замка.
— Проклятье, — растерянно пробормотал Гарри, опуская руку. — Про пистолет-то я и забыл.
Он сделал несколько маленьких шажков вперёд. Остриё опущенной сабли скользило по траве.
«Стреляй! Не жди! Не давай ему приблизиться!» — надрывался я.
Летиция держала врага на прицеле. Её лицо было белым, зубы нервно покусывали губу. Она двигалась по кругу, следя за тем, чтоб между ней и противником всё время находилась тележка с сундуком.
— Похоже, я проиграл, — говорил штурман, тоже беспрестанно перемещаясь. — А может, и нет. Знаю я эти пистолеты, их делают в Брестском арсенале. Оружие дрянь. Так что ты не торопись спускать курок. Если осечка, тут тебе и конец. Я бы оценил наши шансы как примерно равные.
«Осторожно! Он заговаривает тебе зубы!»
Вдруг Логан прыжком вскочил на сундук и сделал молниеносный выпад. Девочка еле успела отпрыгнуть назад и сжала палец — но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Действительно, осечка!
Гарри смеялся, покачивая саблей.
— Глупый умник. Пока эта штука была у меня в руках, я вынул кремень. Иначе разве я дал бы тебе подобрать пистолет? Обнажай свою шпагу, докторишка. Развлечёмся.
Он соскочил с возвышения, обрушив на Летицию мощный боковой удар, но сталь ударилась о сталь.
Завязался быстрый и звонкий поединок.
Фердинанд фон Дорн мог бы гордиться дочерью. Она уступала противнику в силе и искусстве, но с поразительным проворством уклонялась от ударов и очень недурно держала оборону.
Моя помощь, надеюсь, тоже кое-что значила. Я делал всё, что мог: наскакивал на Логана, мельтешил у него перед глазами, царапался, а пару раз даже изловчился ударить клювом. Атаковать сверху не получалось — не было возможности взлететь, не то я тюкнул бы негодяя в макушку. Штурман отмахивался от меня локтем.
