Ознакомительная версия.
– Я искал их верховного вероучителя! – горячо сказал он. – Агенты сбились с ног, отыскивая этого человека… Хотел бы я договориться с ним. Или запугать его, или прирезать… Но его нет! Можешь любого из галилеян объявить вдохновителем канона, любой подойдет! Гляди!.. Здесь множество имен!
Склонившись над столом, он ткнул пальцем в убористо исписанные листы.
– Рафаил Итурейский! – возгласил Нируц. – Рав Анания бен Изат! Некто Юстин из Иотапаты, двадцати лет ему не исполнилось, а вся Идумея уже услышала от него галилеянское учение… Некто Иесуйя бен Иосиф из Нацерета, цех плотников… Некто Гиркан Сихемский, отставной легионарий, фракиец… Да множество их. Я больше тебе скажу… – Нируц поднял указательный палец и несколько раз повел им перед лицом. – Нет нужды этому учению в первосвященнике. Всякий, кто принял этот канон, может быть вероучителем. Это учение – логика и доброта, разум и мечта… Кто первым озвучил доброту? Кто первым заговорил о мечте? Никогда не узнать этого. А уж много после, капитан… Люди не могут жить без вероучителей, они придумают имя. Когда-нибудь произнесут одно из этих имен, – Нируц шлепнул ладонью по листам, рассыпавшимся поверх карты Провинции. – И объявят, что этот человек и есть отец галилеян.
– Слышал бы тебя сейчас гончар, – пробормотал Севела. – Он объявил бы тебя галилеянином. «Разум и мечта»… «Доброта и логика»…
– Мне не подходит этот канон, – насмешливо промолвил Нируц. – Я презираю людей, а галилеяне, видишь ли, учат любить каждого встречного-поперечного. А с чего их любить? Почти всякий человек по природе своей убийца и не умеет прожить отдельно от стада… Я знаю цену людям, а потому прекраснодушия галилеян не разделяю. К тому же, я с Предвечным не в ладах. А братья-галилеяне не мыслят себя без Предвечного. Он фундамент их миропонимания. Мне же такой фундамент не нужен. Верование меня унижает. Не желаю ничего принимать на веру! Я, Тум Нируц, рожденный Цебаотом Нируцем, существую в сем неуютном мире и твердо знаю, что нет сил добра и сил зла. А есть только земля и небо, дождь и песок, города и море… Есть люди. С их страстями и добродетелями, трусостью и благородством… И я не склонен видеть руку Предвечного в том, что совершено обычными людьми.
– Такое я слышал от отца.
– Рав Иегуда мудр, – утвердительно произнес Нируц. Он нахмурился и кивнул, словно старый Иегуда Малук из Эфраима сейчас подтвердил его правоту. Он кивнул и добавил: – Предвечный не писал проповеди галилеян и не создавал их Schola. Не Предвечный нынче сводит на нет влияние периша и саддукеев… Не Предвечный уводит Провинцию из-под руки Рима и учит джбрим новой правде. Это делают люди, капитан! Эти люди едят, испражняются, совокупляются, эти люди умрут и станут прахом… И не Предвечный пришлет сюда романские войска – это совершат люди, которых называют сенаторами. А я, человек Тум Нируц, нынче должен сделать все возможное, чтобы галилеяне, навлекшие угрозу на мой народ, исчезли… А коли Предвечный поможет им благополучно добраться пешими из Тира в Ерошолойм – я буду только…
* * *
Во вторник Новиков опять позвал его к телефону.
– Михаил? – спросил знакомый голос. – День добрый.
«Кто это? – подумал Дорохов, быстро припоминая. – Бобышев, что ли? Чего это он мне звонит сюда? Черт, знакомый же голос…»
– Это Роман.
– Извините, не узнал, – удивленно сказал Дорохов. – Здравствуйте.
– Михаил, а вы не выйдете на улицу? Переговорить надо.
– Погодите… А как вы этот телефон узнали?
– Дима дал. Так я жду, хорошо? Я тут, в машине, возле входа.
«Что ж ты за козел, Димон? – со злобой подумал Дорохов. – Ни фига себе, он мои телефоны раздает…»
– Танька, будь другом, присмотри за коллектором, – попросил он Великодворскую. – У меня фермент делится. Я отбегу на минутку.
– Иди, я послежу, – сказала Танька.
– Я мигом.
Он не стал одеваться, пошел к лифту в чем был – в синем халате и свитере. Зачем бы там этот Роман ни приехал – Дорохов больше минуты с ним говорить не собирался.
У институтского крыльца стояла видавшая виды белая «Волга». Дорохов открыл дверь и сел на переднее сиденье. Роман приветливо улыбнулся. У него, оказывается, был круглый животик, обтянутый черной водолазкой. Дубленка и пыжиковая шапка лежали на заднем сиденье.
Когда Дорохов сел в теплый салон, солидный человек крутил ручку настройки радиоприемника.
Машина была «с финтифлюшками». Набалдашник рычага передач из прозрачного плексигласа, внутри набалдашника блестела роза. Передние сиденья застелены белой овчиной. На заднем стекле – шторки. И на зеркале заднего вида болталась игрушка – забавный зверек с длинными космами. «К-р-р-расота», как говаривала Эллочка Щукина.
– Здравствуйте, Михаил, – Роман протянул руку.
Дорохов пожал руку, рука была теплая и сильная.
– Здрасьте. Вы извините, я спешу. Работа. Чем обязан?
Роман прокашлялся в кулак и сказал:
– Зачем вы сразу ершитесь? Извините, если я вас от дел оторвал. У меня к вам важный разговор.
– Я вообще не хочу вести никаких разговоров. Ни важных, ни неважных. Все переговоры должен вести Дима. У нас с ним распределение обязанностей. На мне методика, на нем переговоры.
– Дима – мальчик. Дима – «подай-принеси». Чего мне с ним говорить? Методикой владеете вы, а не Дима.
– Хорошо, я вас слушаю.
– Я подумал над тем, что вы мне в субботу рассказали. Поговорил кое с кем. Кажется, у вас действительно высокий выход. У меня к вам предложение.
Он открыл бардачок, взял оттуда пачку «Кента», неторопливо достал сигарету.
– Я обеспечу бесперебойную поставку материала. Бесперебойную, Михаил. И материал будет очень богатый. Я вам так скажу: когда списывают эвээмки, металлосодержащие детали снимают. Остается мелочь. Вы с Димой получали металл из мелочи. А я обеспечу вам материал с высоким содержанием металла.
Он почиркал спичкой о коробок, затянулся и положил руку с сигаретой на руль.
– А где вы его возьмете? – не удержался Дорохов.
– А вам важно, где я его возьму? Есть у меня договоренность в одном месте. – Роман смотрел перед собой, струя дыма расплющилась о ветровое стекло. – На высоком уровне договоренность. Человек – замдиректора по АХЧ.
– И дальше что?
– Будете работать со мной. Металл у нас будут брать по двенадцать рублей. С каждого грамма пять рублей – ваши. Сырье на мне, и весь расходный материал тоже на мне. И сбыт тоже на мне. Я даже не буду вникать в вашу методику. Работайте, и получайте пять колов с грамма.
– А Димон?
– А зачем мне Дима? И вам зачем Дима? Дима – мальчик… Ну, ради бога – шесть рублей с грамма, и пусть Дима будет при вас.
– Нет, – сказал Дорохов.
– Что, больше хотите? – холодно сказал Роман. – Вы вообще представляете, какая это головная боль – продавать? Да вас мусора нахлобучат уже через неделю.
– У меня изменились планы. Я вообще больше не буду работать с металлом.
– Что-то случилось? – недоверчиво спросил Роман.
– Долго объяснять.
– Тогда, может быть, передадите мне вашу методику? За вознаграждение, разумеется. В накладе не останетесь.
«Почему нет?» – подумал Дорохов.
– Не исключено, – сказал он. – Я подумаю. Мне пора, до свидания.
– Всего доброго, – сказал Роман, не поворачивая головы.
Дорохов поднялся на этаж и быстро прошел в Машкину комнату. Резко крутя диск, он набрал номер Димона.
«Только бы он дома был… Чтоб он, сволочь, только был дома…»
– Але, – сказала Вика. – Слушаю вас.
– Вика, привет, это Дорохов. Дима дома?
– Привет. Дома, даю… Дима!.. Миша звонит.
Слышно было, как Димон шлепает тапками по линолеуму.
– Але.
– Ты что делаешь, сволочь?! – прошипел Дорохов. – Какого черта твои бабаи ко мне на работу приезжают?
– Погоди…
– Ты какого хера мои телефоны раздаешь?!
– Миха, ты не въезжаешь…
– Слушай, урод, – сквозь зубы сказал Дорохов. – Это ты не въезжаешь. Ты что обещал? Что ты обещал, когда мы начинали? Что я – в стороне. А знаешь, что я тебе скажу? Трепло ты. Понял?
– Ты как разговариваешь?! – заорал Димон. – Ты что, мальчика нашел?! Ты нюх потерял, Миша?!
– Пошел ты, урод!
– Сам пошел!..
Дорохов бросил трубку. Она ударилась о рычажки и свалилась на стол. Он положил трубку на место и перевел дух. У него от злости даже руки похолодели.
* * *
«…этого письма. И я не думал, что стану писать. Завтра мне предстоит путешествие. Оно из тех путешествий, перед которыми не худо бы „привести в порядок свои дела“, как это говорится у судейских.
Странно тебе будет получить это письмо. Я воображаю, как ты, там, в Байе, берешь в руки пакет, недоуменно глядишь на адрес, выписанный моей рукой, и морщишь лоб – с чего это он пишет мне? Несколько лет отчуждения, несколько лет ты не слышал моего голоса, а я не слышал твоего. И вдруг это письмо. В необычное путешествие мне завтра предстоит отправляться, брат Рафаил. Где это путешествие закончится, когда оно закончится – не знаю этого. Пишу не затем, чтобы объясниться. Не хочу уезжать завтра из Ерошолойма, не сказав тебе, что все эти годы я любил тебя и помнил, что у меня есть брат. Знай же, что в самом скором времени я буду объявлен дезертиром. Меня назовут «персоной, совершившей деяния, преступные принсепсу и народу Рима». Я порываю со Службой и со своим наставником.
Ознакомительная версия.
