Следующий тип — женщина-шлюха, причем не в социальном, а в нравственном плане. Это не обязательно уличная девица, она может быть и женой крупного сановника, и аристократкой. Такая женщина всегда идет на поводу своих инстинктов и не желает ни в чем себя обуздывать. Такие женщины привлекают мужчин, но не на предмет женитьбы, а с другими целями.
Примыкают к ним женщины-хищницы. Они тоже неразборчивы в связях, но для них главное — отнять у других, закогтить, вырвать и не отпускать. Именно такие отбивают чужих женихов, просто так, от скуки, или путаются с мужьями своих подруг. Им подсознательно хочется отнять чужое.
Ну еще можно назвать женщину — синий чулок, это известный тип. Книги, лекции, разговоры об эмансипации, борьба за свои права, даже в мелочах, стремление к полной независимости. Семья, дети, забота о близких почитаются ими за низкое — им гораздо интереснее препарировать лягушку или конспектировать труды немецких философов.
И самый замечательный для семейной жизни тип — это женщина-мать с неистребимой потребностью заботиться о своих близких. Чем бы ни была наполнена ее жизнь, вся семья всегда будет чувствовать ее заботу, будет у нее под крылом. Такая женщина способна идти на жертвы ради родных, ради близких, ради друзей и каждому отдаст частичку души. И вот такой женщиной мне видится Анна.
— Поразительно, Петя, какую стройную теорию ты вывел. Тебе пора писать брошюры с анализом женских психологических типов. Ну-ну, не дуйся!
— Ты, Митька, пошляк, я говорил это и буду повторять!
— Ну прости судейского сухаря, зачерствел душой, каюсь. Я думаю, у нас все же есть повод устроить кутеж в ресторане. С девочками или без девочек — это тебе, как жениху, решать. Но выпить шампанского за твои матримониальные планы мы должны. Да за мои успехи в расследовании дела об убийстве Синельниковой по бокалу поднимем. Суд впереди, но, надеюсь, прокурор на процессе лицом в грязь не ударит. Давай выпьем за торжество Фемиды! Извольте, сударь, принять приглашение на ужин в «Гран-Паризьен». Я давно не играл в карты, так что сегодня при деньгах. Как ты смотришь на бифштекс по-татарски, такой сочненький, с черным перцем, с рубленым лучком. У Бычкова их недурно готовят…
— Ну что с тобой делать, едем кутить! Соблазнительно рассказываешь про бифштексы, удержаться нет сил. Ей-Богу, хороший кусок мяса по-татарски, это тебе не Лулу из кордебалета, это гораздо лучше…
В ресторане было весело. Бычков, кроме цыганского хора, выступавшего по вечерам в «Гран-Паризьене», ангажировал еще и русский хор, исполнявший народные песни и романсы. Такие хоры, в которые набирались молодые красивые девушки с хорошими голосами, вошли в моду в Санкт-Петербурге, и Федул Терентьич, побывав в столице, высоко оценил коммерческие перспективы нового начинания и не преминул использовать его в своем ресторане.
Девушкам сшили богатые шелковые сарафаны, купили накладные косы, если у кого свои были жидковаты, выдали румяна и разноцветные бусы, и вскоре русский хор так развернулся, что посетителям ресторана стало не до цыган. Ромалам все чаще приходилось довольствоваться эстрадой в «Прибрежной».
Колычев и Бурмин появились в «Паризьене», когда выступление хористок было в самом разгаре. Оркестр, состоящий из гармониста, балалаечника, гитариста, двух ложечников и каких-то рожечников и свирельщиков, наяривал плясовую, три девушки довольно грациозно исполняли русский танец, а остальные выводили незамысловатые слова про сиз-голубчика молодого, который ехал-выезжал по широкому полю.
Дмитрий и Петя выбрали столик и сделали заказ. Бычков, заметив появление новых гостей, незаметно подозвал к себе старшую хора и, кивнув на следователя, пошептал что-то девушке на ухо.
Вскоре к столику Колычева и Бурмина подошла в сопровождении гитариста красивая солистка Лиза и затянула низким контральто «Ямщик, не гони лошадей».
— Петька, как я люблю этот романс! — тихо бросил другу Дмитрий. — Вроде и простые слова, а как душу рвут…
Хочу я средь мрачных равнин
Измену забыть и любовь.
Но память, мой злой властелин,
Все будит минувшее вновь.
Проникновенный голос девушки и впрямь рвал душу. Бурмин с тревогой взглянул в лицо друга. Так и есть, в глазах Мити заблестели слезы. Сейчас заговорит о невесте, с которой расстался два года назад…
— Сердце переворачивается, Петька. Ты помнишь Марту?
— Брось, Митя. У тебя просто нервы напряжены после трудного дела. Не думай сейчас о прошлом. Все позади. Ты еще встретишь другую женщину, — утешать Петр никогда особенно не умел, и сам понимал, что говорит глупости.
«Лучше бы мы пошли в кафешантан. В обществе Лулу Мите было бы не до воспоминаний», — думал он про себя.
— Митя, вспомни, ты ведь собирался веселиться!
— А я веселюсь, — ответил Колычев, вытирая глаза. — Как могу.
Все было лишь ложь и обман.
Прощайте, мечты и покой,
А боль незакрывшихся ран
Останется вечно со мной.
Закончив петь, Лиза поднесла гостям два полных бокала. Дмитрий выпил и кинул девушке на поднос две красных ассигнации.
— А только что клялся, что душой зачерствел, — поддел друга Петр, чтобы немного разрядить атмосферу. — Нет, батенька, до настоящего судейского сухаря ты еще не дотянул!
На следующий день кое-кто в Демьянове позволил себе утверждать, что судебный следователь Колычев и его друг, журналист из Петербурга, напились в ресторане «Гран-Паризьен», взяли лихача и всю ночь катались на тройке в ковровых санях по загородным дорогам, распевая во все горло: «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…» Большинство демьяновцев в эту сплетню не верили.
— Вот ведь пустомели, соврут — не дорого возьмут! — говорили скептики. — Будто мы Дмитрия Степановича первый день знаем. Будет он, как купчик подгулявший, натрескавшись в ресторане, на тройке с песнями гонять. Не его это линия! И нечего уши распускать, брехню всякую слушать…
Жизнь вошла в свою привычную колею. На Демьянов снова опустилось зимнее сонное оцепенение. Колычев, чтобы чем-то занять себя на службе, решил разобрать бумаги в ящиках стола и в несгораемом шкафу.
На верхней полке сейфа ему попалась папка с документами Маргариты Львовны Синельниковой. Поскольку Бычков уже давно внес в благотворительные фонды изъятые им суммы, Дмитрий решил вернуть бумаги Серафиме Кузьминичне.
По дороге он зашел в лавку, где продавали игрушки, и купил самую лучшую куклу, какую смог выбрать, чтобы старушка передала ее Наташе. Но оказалось, что Наташа, в синем бархатном платьице и с двумя большими шелковыми бантами в косах, сидит за столом в домике Серафимы Кузьминичны и пьет вместе со старушкой чай с пирожками и вареньем.
Фарфоровая кукла в шляпке с полями произвела настоящий фурор.
— Какая красивая! — шептала Наташа, поправляя кукольные локоны. — Бабушка Сима, можно посадить ее на диван в подушки? Она там не разобьется?
— Посади, деточка, посади. И иди чай допей. Я вот тебе пирожок маслицем намазала, кушай, тебе поправляться надо. Поешь, маленькая, а потом поиграешь.
Но Наташе было уже не до пирожка, и пришлось ее отпустить.
— Наташенька теперь со мной живет, — рассказывала Серафима Кузьминична, наливая Колычеву стакан чая. — Берите вареньица, Дмитрий Степанович, вот — вишневое, а вот — грушевое. Угощайтесь! Мне, старухе, не так тоскливо стало, и о сиротке я позабочусь, на спасение души. Вот только одна у нас беда — в гимназию Наташу брать не хотят. Говорят, учебный год давно идет, не догонит по предметам. А Наташа такая умненькая, она в приютской школе первая ученица была. Она все догонит, а нет, так я учителей на дом найму — подтянут. Директор гимназии небось просто приютскую сироту брать в класс не хочет, влияния дурного боится. Правду-то не скажет, вот и крутит, окаянный! А Наташа такая девочка воспитанная, скромная, она и в приют совсем недавно попала… Другая гимназистка из хорошей семьи такая бывает оторва! Взять хоть Варьку Ведерникову — что она девчонкой творила! А теперь — попечительница гимназии. Может быть, через нее похлопотать, чтобы Наташу приняли?
— Бабушка Сима, — Наташа подбежала к столу с куклой в руках. — А вы дадите мне шелковую ленточку? Я хочу завязать кукле бант. Правда, ей очень пойдет бант? Особенно голубой.
— Ну конечно, конечно! Пойди, деточка, в моем столике для рукоделия возьми — там и голубая, и розовая ленты есть. Вы слышали, Дмитрий Степанович? Наташенька хоть и маленькая еще, а с каким вкусом! Кукле, говорит, пойдет бант, особенно голубой, — Серафима Кузьминична рассмеялась. — Вот ведь выдумщица!
Через несколько лет, оказавшись в Петербурге, Дмитрий Степанович зашел навестить своего университетского друга Петра Сергеевича Бурмина, проживавшего с женой на Владимирском проспекте.
