— Не будем откладывать, — решил Пауэрскорт и смущенно огляделся. Не видно ли поблизости садовников и не пришел ли кто навестить умерших родственников?
Пауэрскорт позаимствовал лопату из зиявшей рядом недорытой могилы. За несколько минут они докопали до гроба. Вдруг за их спинами послышалось какое-то шевеление. Пауэрскорт и Фицджеральд поспешно оглянулись, руки их невольно потянулись к карманам брюк. Белка холодно посмотрела на людей и скрылась на дереве.
— Думаю, Фрэнсис, мы можем открыть гроб, не вынимая его из могилы. Дай-ка мне ту большую отвертку. А ты не своди глаз с крышки.
Фицджеральд лег у края могилы и принялся откручивать четыре больших винта, которыми была привинчена крышка.
— Полагаю, — пробормотал он, напрягая все свои силы, — по внешнему виду трудно определить, тот ли это самый гроб, который мы ищем.
— Было очень темно, — отвечал Пауэрскорт, не сводя глаз с главного входа на кладбище Килбурн, — могу только сказать, что там действительно были гробы.
Пауэрскорт очень надеялся, что это окажется тот самый гроб. Он вспомнил, как в темную ночь в Грейстонсе сопровождал гробы в их путешествии от морского берега. Возможно, человек с трубкой и был сам Майкл Бирн. А вдруг во всех трех гробах и в самом деле обыкновенные покойники, а никакие не винтовки. Что, если гробы со смертоносным содержимым отправили в Гуилдфорд или Рединг, а вовсе не в Лондон?
— Три винта отвинтил, остался последний, — доложил Фицджеральд. — Неплохо бы сейчас выпить.
Пауэрскорт вспомнил о других мертвецах, которые встречались ему в этом деле: старый мистер Харрисон без головы и рук, плавающий под Лондонским мостом; мистер Фредерик Харрисон, сгоревший заживо в верхнем этаже собственного дома. Испытание водой. Испытание огнем.
— Помоги-ка мне, Фрэнсис. Мы уже можем заглянуть внутрь.
Фицджеральд перекрестился. Пауэрскорт лег подле него. Вместе они попытались приподнять крышку. Та словно приросла и не желала сдвигаться с места.
— Проклятие, — пробурчал Фицджеральд, — нет ли поблизости еще одной отвертки?
Злость, казалось, придала ему силы. Медленно, с легким скрипом крышка приподнялась.
Винтовок внутри не было. Лишь белое лицо, словно удивленное тем, что оно мертво, глаза закрыты, волосы аккуратно зачесаны на лоб, руки молитвенно сложены в ожидании второго пришествия.
— Извините, мистер Маклалан, — прошептал Фицджеральд. — Весьма сожалеем. Мы мигом вернем вас на прежнее место. — Не вставая, он положил крышку на место и закрутил болты. Пауэрскорт прошептал себе под нос:
— Господи, прими душу раба Твоего…
Джонни Фицджеральд торопливо забрасывал гроб землей.
— И покой в вечных обителях со святыми Твоими.
Теперь Фицджеральд принялся ровными рядами укладывать назад куски дерна. Потом он немного утоптал их.
Пауэрскорт все еще шептал молитву.
Джонни Фицджеральд попрыгал чуть-чуть на могиле Генри Джозефа Маклалана. Потом отряхнул землю с одежды.
— Куда теперь, Фрэнсис? Не заметил ли ты по пути кабачка «Приют осквернителей могил»? Или «Трубный глас»? Вот было бы отличное название для паба!
Пауэрскорт изучал листок бумаги.
— У нас есть выбор, Джонни. Осталось еще две могилы. Одна — на кладбище на севере Лондона, где-то возле Ислингтона, другая — на Западном кладбище возле реки Мортлейк. С чего бы ты предпочел начать?
— К черту Ислингтон, — твердо решил Фицджеральд. — На берегу Мортлейка полным-полно отличных пабов. Так что я голосую за Мортлейк.
Надеюсь, твой экипаж все еще ждет нас у ворот. Пожалуй, мы единственные на всю Англию грабители могил, которые разъезжают с места на место в собственном экипаже. По коням! По коням!
На улицах было весьма оживленно. Казалось, в каждом кебе и каждой карете в столице восседают приезжие зеваки, решившие до начала юбилея осмотреть лондонские достопримечательности. Пауэрскорт поглядел на свои часы. Было двадцать минут пятого. Он заметил объявление в Килбруне, которое сообщало, что кладбище закрывается в пять. Если они слишком поздно доберутся до Мортлейка, им придется выжидать, пока все утихнет, а потом перелезать через ограду. Но, похоже, в этот вечер в Лондоне напрасно было ждать затишья.
Они приехали за пятнадцать минут до закрытия. Взяли лопаты и мешок Джонни. Пауэрскорт прихватил еще два больших рыбацких мешка и припрятал их внутри у самого входа.
— Если я свистну один раз — немедленно подъезжайте к воротам, — объяснил он Вильсону, своему кучеру. — Два свистка означают: «На помощь!»
Старший инспектор Тейт в память о ночи в «Короле Георге Четвертом» подарил Пауэрскорту парочку полицейских свистков. Пауэрскорт попросил еще три — для детей, и уже на следующий день пожалел об этом. Роберт заявил, что свисток пригодится ему судить футбольные матчи в парке. А Томас и Оливия свистели что есть мочи просто ради удовольствия. Пауэрскорт надеялся, что дети скоро устанут, что им надоест, но они продолжали свистеть везде — на лестничной площадке, в гостиной, в саду. Однажды они прокрались в кухню и испугали кухарку и ее помощницу, вызвав переполох среди слуг, а потом выскочили на улицу и перепугали пожилых дам, мирно прогуливавшихся по Маркем-сквер. Леди Люси пришлось сказать детям, что взрослые тоже хотят посвистеть, только тогда Томас и Оливия уступили им свои свистки. Пауэрскорт придумал целый набор разных сигналов.
Один свист означал «Иди в ванну», два — «Пора ложиться спать», три — «Засыпай скорее».
— Полюбуйся на это место, Фрэнсис, только полюбуйся на него.
Джонни Фицджеральд стоял, опершись на лопату, словно рабочий, отдыхающий после трудов праведных, и осматривал кладбищенские просторы. Вдаль, насколько хватало глаз, тянулись ровные ряды могил. К северу — до реки, на запад — до Кью. Западное лондонское кладбище было огромным. Здесь покоились тысячи, а может, десятки тысяч усопших.
— Бог мой! — вырвалось у Пауэрскорта, когда он представил, что им придется искать могилу среди бессчетного числа одинаковых захоронений. — Да оно не меньше Гайд-парка, Джонни!
Справа от них была Белгравия[23] этой страны мертвых. Авеню огромных каменных катафалков и храмы в честь отошедших в мир иной протянулись вдаль до кладбищенской стены. «Даже в смерти, — подумал Пауэрскорт, — богатые устраиваются лучше, чем бедняки. Если у тебя при жизни водились деньги, то ты и после смерти не прочь пощеголять богатством. Целые династии богачей покоятся в неоклассических храмах и закрытых усыпальницах. Железные решетки охраняют вход в эти обители последнего успокоения бывших обитателей самых респектабельных лондонских районов». Внутри все было оплетено толстой паутиной. В воздухе висела туманная дымка. А по ночам богатство мертвых охраняют, наверное, летучие мыши.
Пауэрскорт указал на один из некрополей.
— Сюда, Джонни. Переждем здесь до закрытия. Тут нас никто не найдет.
Присев на корточки у обители семейства Вильямсов с площади Честер, пятеро представителей которого покоились в пятизвездочной роскоши, Пауэрскорт и Фицджеральд молча ждали закрытия кладбища. Пауэрскорт почувствовал приступ клаустрофобии, ему не хватало воздуха.
Фицджеральд меж тем невозмутимо рисовал что-то пальцем на пыльной стене. Пауэрскорту показалось, что это была винная бутылка. Наконец они услышали скрип засовов и лязг ключей, поворачивающихся в огромных замках на воротах главного входа. Теперь они до утра остались наедине с тысячами мертвецов, впрочем, в одном из гробов тела может и не оказаться.
— Давай действовать по плану, Джонни, — предложил Пауэрскорт. — Как ты считаешь, что лучше — начать из центра и двигаться к краю или начать с краю и двигаться к центру?
— А может, у них есть сектор, где хоронят всех вновь прибывших, Фрэнсис? Как новичков в школе. Как там звали этого типа? — Джонни Фицджеральд махнул лопатой куда-то в середину, словно самые свежие могилы были именно там.
— Этого типа звали Фрили, — ответил Пауэрскорт, снова сверяясь со своей запиской, — Дермот Себастьян Фрили.
Небо было почти совсем синим. Лишь маленькие облачка плыли над головой. Могильные камни нагрелись в последних лучах вечернего солнца.
— Давай начнем с краю, — предложил Пауэрскорт, — и будем двигаться к центру.
— Ладно, — согласился Фицджеральд. — Дермот Себастьян Фрили, — пробормотал он, — где ты, черт побери?
К семи часам, после полутора часов поисков, они так ничего и не нашли. Пауэрскорт подсчитал, что они не обследовали и одной десятой кладбищенской территории. А что, если они так и не отыщут Дермота Себастьяна Фрили до наступления сумерек?
«Целое столетие заключено здесь, — размышлял Пауэрскорт. — Вот могила человека, родившегося в 1805 году — в год Трафальгарской битвы, когда Англия была спасена от вторжения. А вот могила женщины, родившейся в 1837-м, тогда на престол вступила королева Виктория». Изысканно украшенный могильный камень был воздвигнут в память о человеке, родившемся в 1832-м, когда был провозглашен Билль, и умершего в 1867-м — в год Второго акта реформы. Пауэрскорт шел мимо мест, где обрели последний приют бывшие вояки, некогда сражавшиеся в Крыму, в Африке или в Индии, — слуги королевы, ставшей императрицей, чьи владения ныне простирались по всему миру. Он сомневался, были ли они героями, эти усопшие, мирно спавшие под вечерним солнцем, но надеялся, что, как часто пишут на надгробиях, они славно сражались и останутся жить в памяти любящих мужей и жен, сыновей и дочерей. Пауэрскорт вспомнил финал «Миддлмарча»[24], любимого романа леди Люси: «…ибо благоденствие нашего мира зависит не только от исторических, но и от житейских деяний; и если ваши и мои дела обстоят не так скверно, как могли бы, мы во многом обязаны этим людям, которые жили рядом с нами, незаметно и честно, и покоятся в безвестных могилах»[25].
