Оказавшись наконец в своей комнате, Эстер задула свечу и забралась в промерзшую постель. Ее трясло, на лбу выступал холодный пот, и отвратительно тянуло под ложечкой.
Наутро Эстер постаралась взять себя в руки. Первым делом она принесла завтрак леди Беатрис, потом Септимусу. Исполнив все, чего требовали ее обязанности и элементарная вежливость, Эстер направилась в прачечную поговорить с Роз. Было уже около десяти часов.
– Роз, – тихо начала Эстер – так, чтобы не привлечь внимания Лиззи. Старшая прачка неминуемо заинтересовалась бы их разговором и, заподозрив, что Эстер пытается навязать Роз лишнюю работу, немедленно пресекла бы их беседу.
– Что вам угодно? – Роз выглядела неважно; за последние дни она заметно побледнела, румянец на щеках погас. Девушка тяжело переживала гибель Персиваля. То ли она до сих пор любила его, то ли просто чувствовала угрызения совести. Ее показания сыграли не последнюю роль на суде, да и на след Персиваля из мелочной женской мести навела Монка именно она.
– Роз, – настойчиво повторила Эстер, пытаясь отвлечь прачку от передника Дины, который та утюжила. – Я насчет мисс Октавии…
– Что насчет мисс Октавии? – без интереса спросила Роз, не поднимая глаз. Руки ее двигались механически.
– Вы ведь отвечали за ее одежду? Или Лиззи?
– Нет. – Роз так и не взглянула на нее. – Лиззи обычно обстирывала леди Мюидор, мисс Араминту, а иногда Киприана. А я – мисс Октавию, джентльменов, а при случае стирала и гладила передники и чепцы горничных. А что? Теперь-то какая разница?
– Когда вы последний раз стирали пеньюар мисс Октавии? Тот, с кружевными лилиями…
Роз отставила утюг и, нахмурившись, повернулась к Эстер. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем она ответила.
– Я его погладила и отнесла наверх за день до… до того, как все случилось. Она, я думаю, надела его в тот же вечер… – Роз глубоко вздохнула. – А следующей ночью в нем ее и убили.
– Он был порван?
Лицо Роз застыло.
– Конечно, нет. Или вы думаете, я работы своей не знаю?
– Если он был порван в первую ночь, кому бы она отнесла его для починки?
– Может быть, Мэри. Но Мэри наверняка передала бы его мне. Если бы речь шла о вышивке, она бы еще справилась, но кружевные лилии – это очень тонкая работа. А в чем дело? Разве от этого что-то зависит? – Лицо ее скривилось. – Раз Мэри не передала мне пеньюар, значит, все-таки починила сама, потому что, когда мне его показывали полицейские, все было в порядке – и кружевные лилии тоже.
Эстер почувствовала волнение.
– Вы уверены? Вы абсолютно уверены? Вы можете в этом поклясться?
Роз как будто ударили; кровь окончательно отхлынула от ее щек.
– Ради кого еще клясться? Персиваля уже повесили! Вы же сами это знаете! Что с вами? Почему вас так заботит какой-то кружевной лоскут?
– Вы уверены? – снова спросила Эстер.
– Да, уверена. – Роз начинала злиться, настойчивость сиделки ее откровенно пугала. – Кружево не было порвано, когда полицейские показывали мне пеньюар с пятнами крови. Оно даже не было запачкано.
– А вы не могли ошибиться? Там ведь имелось много кружев.
– Таких не было. – Она покачала головой. – Послушайте, мисс Лэттерли, что бы вы там обо мне ни думали и как бы свысока ко мне ни относились, работу я свою знаю и могу отличить плечо от подола. Кружево не было порвано, когда я шла с пеньюаром из прачечной, и оно не было порвано, когда мне его предъявила полиция! Что еще от меня надо?
– Мне надо, – тихо сказала Эстер, – чтобы вы присягнули в этом.
– Зачем?
– Вы согласны? – Эстер готова была схватить ее за плечи и встряхнуть.
– Да кому присягнуть? – упорствовала Роз. – Какая теперь разница? – Лицо ее вдруг исказилось. – Вы имеете в виду… – Она с трудом подбирала слова. – Вы имеете в виду… что ее убил не Персиваль?
– Да… Во всяком случае, я так думаю.
Роз побелела, потом вспыхнула.
– О боже! Тогда кто?
– Не знаю… Но если вам хоть немного дорога ваша жизнь, не говоря уже о вашей работе, я не советую кому-нибудь говорить об этом.
– Но вы-то как проведали? – настаивала Роз.
– Лучше вам об этом не знать, поверьте мне!
– Что вы собираетесь делать? – Голос у Роз был тих, но ясен, и теперь в нем отчетливо звучали тревога и страх.
– Доказать… если смогу.
В этот момент к ним, поджав губы, направилась Лиззи.
– Если вы хотите отдать что-то в стирку, мисс Лэттерли, пожалуйста, спросите меня, и я скажу вам, когда мы это сможем принять. Только не надо отвлекать болтовней прачку, у нее достаточно много работы.
– Прошу прощения. – Эстер заставила себя улыбнуться и вышла из прачечной.
Мысли ее окончательно прояснились, лишь когда она одолела уже половину лестницы, направляясь к спальне леди Беатрис. Пеньюар был целым, когда Роз несла его наверх, и после, когда его нашли в комнате Персиваля. Однако, когда Октавия пришла пожелать матери доброй ночи, он был порван. Значит, она порвала его в течение дня, но заметила это одна леди Беатрис. Октавия не могла встретить смерть в этом пеньюаре, поскольку он находился в комнате ее матери. Спустя некоторое время после смерти Октавии кто-то добрался до пеньюара, взял на кухне нож, вымазал его кровью, замотал в пеньюар и подбросил Персивалю.
Но кто?
Когда леди Беатрис починила кружево? Той самой ночью? Конечно. Стоило ли заниматься этим, если Октавии уже не было в живых?
Куда же делся пеньюар потом? Наверняка он оставался у леди Беатрис в корзинке для рукоделия. Кому он теперь был нужен! Или его все-таки вернули в комнату Октавии? Да, скорее всего, иначе тот, кто его потом забрал, усомнился бы: а точно ли Октавия встретила свою смерть именно в этом пеньюаре?
Эстер дошла до конца лестницы и остановилась на площадке. Дождь кончился, резкий бледный свет зимнего солнца лился из окон на узоры ковра. По пути ей никто не встретился. Служанки были заняты своими делами, камеристки проветривали и чистили платье, экономка была у себя, горничные меняли простыни и переворачивали матрасы. Дина и лакеи находились неподалеку от парадной двери. Домочадцы тоже были при деле: Ромола в классной комнате с детьми, Араминта писала письма в будуаре, мужчины отсутствовали, леди Беатрис по-прежнему сидела в своей спальне.
Миссис Мюидор была единственной, кто знал о порванном кружеве, а стало быть, единственной, кто мог бы прояснить это дело… Не то чтобы Эстер совсем ее не подозревала. Нет, леди Беатрис вместе с сэром Бэзилом вполне могли скрыть самоубийство дочери. Но ведь она была уверена, что Октавию именно убили, и боялась узнать, кто убийца! И больше всех подозревала Майлза. Эстер предположила на миг, что леди Беатрис – великая актриса, но сразу же отбросила эту мысль. Ради чего ей было все это разыгрывать? Ведь она же не догадывалась, что Эстер запоминает чуть ли не каждое ее слово.
Кто еще знал, что Октавия надела перед смертью именно этот пеньюар? В гостиной она была в вечернем платье, как и все дамы. Кто видел ее после того, как она переоделась и готовилась ко сну?
Только Араминта… и мать.
Гордая, холодная, неприступная Араминта. Значит, это она скрыла самоубийство сестры, а когда понадобилось кого-то обвинить, не колеблясь подставила Персиваля.
Но она не могла проделать все это одна. Араминта женщина хрупкая, слабая. Ей не под силу подняться с телом Октавии по лестнице. Кто помогал ей? Майлз? Киприан? Или сэр Бэзил?
И как это все доказать?
Единственным доказательством могли быть слова Беатрис о порванном кружеве. Но захочет ли она присягнуть, когда узнает, что все это значит?
Эстер нужен был в этом доме хоть один союзник. Она знала, что снаружи караулит Монк; она видела его темную фигуру каждый раз, когда проходила мимо окон. Но сейчас он ей помочь не в силах.
Оставался Септимус – единственный человек, в чьей непричастности она была уверена, и достаточно храбрый, чтобы вступить в бой. А храбрость здесь необходима. Персиваль мертв, дело закрыто. Гораздо удобнее оставить все как есть.
Эстер приняла решение и вместо того, чтобы зайти в спальню леди Беатрис, двинулась дальше по коридору – к дверям Септимуса.
Он сидел на постели и читал, держа книгу на вытянутой руке, поскольку страдал дальнозоркостью. Отношения у них сложились самые приятельские, оба уже неплохо узнали друг друга, поэтому, увидев Эстер, он сразу понял: что-то неладно.
– Что случилось? – встревоженно спросил мистер Терск и захлопнул книгу, даже не заложив страницы.
Долгих предисловий здесь не требовалось. Эстер закрыла за собой дверь и, подойдя к постели, присела на краешек.
– Я сделала одно открытие, касающееся смерти Октавии… Вернее, сразу два.
– И оба печальные, – серьезно сказал он. – Я вижу, вы сильно расстроены. Что же это за открытия?
Эстер глубоко вздохнула. А если она все-таки ошибается и Септимус во всем этом замешан… Если его преданность семейству сильнее, чем ей казалось раньше… Или у него просто не хватит смелости… Но назад дороги не было.
