– Почему же невозможно, Ален, чтобы она предала тебя?
– Потому что… – В последнюю секунду он изменил ответ. – Потому что Мадлен, во-первых, никогда не знала, под каким именем я живу в Париже, а во-вторых, она находится в Лондоне!
Конечно, он лжет! Нужно его добить!
– А если я докажу тебе, Ален, что в эту минуту она разговаривает с министром полиции?
Колеблющееся пламя свечей ярко осветило его застывшее лицо.
– Боже всемогущий! – воскликнул он по-английски, прижав руку ко лбу. – Неужели Хэрроуби[29]был прав?
– Милорд Хэрроуби, – откликнулась хитроумная Ида, сразу же сведя воедино имеющуюся у нее информацию с моментальной догадкой, – был британским министром иностранных дел в правительстве Эддингтона![30]А твоя жена – француженка! Ну конечно – держу пари, тебе говорили, что твоя жена шпионит за тобой в пользу Франции, не так ли?
– Какое это теперь имеет значение?
– Ален, ответь мне! Милорд Хэрроуби говорил тебе это?
– Если бы не говорил, по-твоему, я мог бы бросить ее, не сказав ни слова? Хэрроуби и другие говорили, что они в этом уверены. Думаешь, я сам не спрашивал себя об этом и никогда не сожалел о том, что сделал?
Иде показалось, что зеркала треснули у нее перед глазами.
– Бросил ее? – воскликнула она, позабыв все свои планы. – Сожалеешь об этом? Что за несусветная ложь! Что ты имеешь в виду?
– Только то, что сказал. Неужели тебе не ясно?
– Ален, эта… эта женщина не может значить для тебя больше, чем я!
– Она значит для меня все! Видишь эту книгу на полу? Она принадлежала ей, а я, как дурак, хранил ее у себя, хотя она в любой момент могла навести на мой след полицию. Больше двух лет я помню о ней, жалею ее, представляю ее себе…
Ида сделала резкое движение, пытаясь схватить книгу, но Алан удержал ее за плечо.
– Так вот о чем ты думаешь! – воскликнула Ида, задыхаясь от злобы. – И во сне произносишь ее имя! Ну так запомни! Ни один мужчина, который был со мной, никогда
этого не забывал! Так что мне ничего не стоит заставить тебя забыть твою блондинку!
– Ошибаетесь, мадам. Если бы Мадлен каким-нибудь образом оказалась сейчас здесь, для меня бы не имело никакого значения, что бы она ни сделала в качестве французской шпионки, если только она не вышла за меня замуж с единственной целью шпионить за мной!
– Ну, погоди! – завизжала Ида, отбросив всякую сдержанность. – Дай мне только добраться до нее! Можешь не сомневаться, она предала тебя. Сказать тебе, что намерен сделать министр полиции? Ну так слушай! Он хочет…
За видимой дверью Зеркальной комнаты послышался сердитый голос дежурного тюремщика:
– Месье Левассер, вы что, спятили? Верните мой пистолет, болван!
Послышался щелчок пружины, панель отодвинулась, и Рауль Левассер ворвался в комнату.
С чопорной, табачного цвета одеждой этого добросовестного молодого человека составляли контраст его глаза и рот, выражавшие мучительную боль. В руке он держал заряженный пистолет, лежавший ранее на столе тюремщика. Послышался щелчок взводимого курка.
– Вам не удастся выдать планы министра, мадам! – воскликнул Левассер.
Подняв пистолет, он выстрелил в упор в Иду де Сент-Эльм.
Мадлен Хепберн, сидя неподвижно в кресле за письменным столом Жозефа Фуше, невидящим взглядом смотрела на министра полиции.
– Прежде чем мы закончим эту беседу, мадам, я дам вам еще один шанс. Алан Хепберн был арестован двое суток назад. Если вы не согласитесь мне помочь, он будет расстрелян завтра утром.
Эти слова как будто повисли в воздухе, кажущиеся сначала бессмысленными, а в следующий момент наполненными ужасом.
Жозеф Фуше, выпрямившись, стоял у стола. Вспышка гнева, реального или притворного, еще сильнее заострила черты его лица. В одной руке он держал розовую табакерку, инкрустированную бриллиантами, другая протянулась к колокольчику, чей звон мог положить конец всему.
– Нет! – инстинктивно вскрикнула Мадлен. – Подождите!
– Ну, то-то, – пробормотал министр полиции, убирая руку от звонка и нюхая табак. Несколько секунд он сверлил ее глазами, окруженными красными ободками, затем продолжал обычным бесстрастным тоном: – Вижу, что вы настроены более разумно, мадам… Надеюсь, вы согласны с подобным обращением?
– Да! Да! Да!
– Тогда позвольте продемонстрировать вам, что дальнейшие отрицания были бы бесполезными. Полагаю, вы не осведомлены о том, как был арестован ваш муж?
– Нет.
– Так я и думал. Тем не менее имя Иды де Сент-Эльм вам, естественно, знакомо?
Мадлен это имя не говорило ровным счетом ничего. Но под пристальным взглядом допрашивающего она кивнула, стараясь не обнаружить бешеное сердцебиение.
– Я имею в виду даму, проводившую много времени в обществе вашего супруга последние шесть месяцев.
– Я… да, я знаю.
– Что вы не знаете, – сказал Фуше, – так это то, что мадам де Сент-Эльм, кажущаяся всего лишь колоритным украшением общества, в действительности мой агент. Ида могла бы быть моим лучшим агентом, но, увы, она – дитя природы, настоящая благородная дикарка в стиле Жана Жака Руссо[31]. Не знаю, насколько упорно волочился за ней ваш муж, но она преследовала его, потому что подозревала. Осмотр определенных зашифрованных бумаг после счастливой ночи любви… Вы что-то сказали, мадам?
– Нет, ничего… Ничего!
– Так вот, осмотр этих бумаг раскрыл подлинное имя «виконта де Бержерака» и характер его деятельности. Теперь, дорогая мадам, вы согласитесь, что нам известно все?
В прежние дни, когда они с Аланом жили па Кэвеидиш-сквер, простое упоминание об этой мадам де Септ-Эльм в таком аспекте привело бы Мадлен в бешенство. Но теперь она могла думать только о том, что Алану грозит опасность.
Ее Алан – агент британского министерства иностранных дел?!
И все же, как только Фуше произнес эти слова, Мадлен почувствовала, что это правда. Давние непонятные противоречия, слова и взгляды, загадочные сцены внезапно озарились, словно лица в темной комнате.
Быть может, Алан покинул ее не из-за другой женщины, а потому, что…
Но если так, то почему же этот идиот не доверился ей? Конечно, Мадлен понимала, что это сугубо мужское дело, как выпивки, дуэли и супружеские измены. Но даже если Алан чувствовал, что должен действовать тайно во имя долга, дьявола или чего бы то ни было, неужели он не мог объяснить ей хотя бы намеком?
Конечно, Алан должен был знать, что может ей доверять, что она скорее умрет, чем проронит об этом хоть слово кому-нибудь!
Тогда почему же он хранил молчание? Подобная жестокость настолько не соответствовала его характеру, что…
Сквозь поток быстрых и запутанных мыслей находящаяся на грани истерики Мадлен услышала сухой и зловещий голос Фуше:
– Может быть, вы удостоите меня своим вниманием, мадам?
Мадлен сдержала волнение.
– Вы должны простить меня, месье Фуше. Шок при известии об аресте мужа…
– Следовательно, вы не станете больше утомлять меня, отрицая, что помогали ему в шпионской деятельности?
Мадлен собиралась ответить, но внезапно остановилась.
Что если это ловушка? Что если Алан ни в чем не признался или даже вовсе не был арестован? Боже, что же ей следует делать и говорить?
– Я ничего не подтверждаю и не отрицаю, – ответила она так спокойно, как только могла. – Мне ясно, что вы хотите от меня нечто большего, чем подтверждение того, что вам уже известно (этот выстрел явно попал в цель!), иначе вы бы не пытались ошеломить меня вашей осведомленностью. Вы говорите, что Алан в тюрьме…
– Вы в этом сомневаетесь, мадам? – резко осведомился Фуше. – Вам хотелось бы повидать его?
Мадлен знала, что политические узники содержатся в Венсенской крепости. Поездка в Венсен заняла бы немало времени, в течение которого она могла бы привести в порядок свои мысли и приготовиться к защите.
– Да, я требую свидания с мужем! – заявила Мадлен, цепляясь за шанс и одновременно испытывая новый приступ ужаса. – Алан… с ним все в порядке? Вы не причинили ему вреда?
– Неужели я настолько глуп, мадам, – промолвил министр полиции, опустив уголки рта, – что стал бы причинять вред одному из лучших мозгов Европы, как раз намереваясь использовать его?
– Использовать?
– Да. С вашей помощью.
– Если в вас есть хоть капля жалости, месье Фуше, прекратите эту игру в кошки-мышки! Вы говорите, что Алан будет расстрелян завтра утром, если я не помогу вам. Но почему вы ставите мне такие условия? Если Алан действительно шпион, вы не пощадите его и отлично это знаете! Что я могу для него сделать? Что вы предлагаете ему?
– Я предлагаю ему жизнь, – ответил Жозеф Фуше, – если он сможет за пять дней узнать, кто такой капитан Перережь-Горло.
