Ознакомительная версия.
Маликульмульк оглядел комнату и обнаружил еще одно несчастье — скрипач Баретти заснул, сидя на стуле, уложив голову — на сложенные руки, а руки — на хрупкий туалетный столик. Нужно было срочно избавляться от виртуозов.
— Ты, Степа, пошли кого-нибудь за экипажем и скорее возвращайся, — попросил, потому что приказывать так и не выучился, Маликульмульк. Наемные экипажи стояли в переулке у «Петербурга» — орманов попросили быть к десяти часам вечера.
Степан кивнул и исчез.
— Успокойтесь ради Бога, — сказал по-французски Маликульмульк виолончелисту, которого уже унимали его товарищи, тоже не совсем трезвые. — Вы во дворце его сиятельства князя Голицына, а не в трактире.
— Я — артист! Я играл французскому королю! — отвечал на это Баретти. — Я играл испанскому королю! Меня Моцарт благословил! Я играл его квартеты — он бил в ладоши!..
Итальянцы принялись ругать его на свой лад — половины слов Маликульмульк не понял, но догадался, что итальянские соленые слова не хуже русских. Ему стало неприятно — не замечая грязи в ее материальном проявлении, он испытывал едва ли не боль от грязи словесной. К счастью, появился догадливый Степан, он привел с собой другого крепкого лакея, Андрюшку, и вдвоем они стали заворачивать Баретти в шубу.
Маликульмульк молча смотрел на притихших итальянцев.
— Вы ведь ничего не скажете их сиятельствам? — робко спросил по-немецки…
— Не скажу.
Не дожидаясь, пока виртуозов выпроводят, Маликульмульк поспешил к гостям — убедиться, что хоть певцы и певицы не буянят. Он их не нашел — очевидно, они, люди благовоспитанные, не желали выглядеть назойливыми и вернулись в свои комнаты. Тогда Маликульмульк еще раз прошел по гостиным, его остановили знакомые офицеры, потом подошла возмущенная Тараторка — княгиня приказала ей отправляться в ее комнату и ложиться спать. Тараторка требовала, чтобы «милый, добрый Иван Андреич» немедленно пошел к Варваре Васильевне и уговорил ее не прогонять в постель взрослую девицу. Маликульмульк отвечал, что княгине не до нее, и был прав — Варвара Васильевна беседовала с бургомистром Барклаем де Толли и его супругой. Нужно же было хоть с кем-то в магистрате поддерживать хорошие отношения. Она как-то встречалась с двоюродным братом бургомистра Михелем Андреасом Барклаем де Толли (в Санкт-Петербурге этого кузена звали Михаилом Богдановичем, и сейчас, как выяснилось, он был уже генерал-майором). Сейчас воспоминания очень пригодились.
— Ну, Иван Андреич! — ныла Тараторка. — Подождем немножко и подойдем к Варваре Васильевне! Вас она послушает, вас она любит!
Это было бесстыжей лестью. Княгиня просто зачислила Маликульмулька в штат своей прислуги — и, как полагалось доброй барыне, заботилась о нем, приправляя заботу то ворчанием, то сердитым словцом. Но объяснять это Тараторке он не желал.
— Иван Андреич, — тихо сказал Степан, заглядывая в дверь гостиной. — Подите скорее к итальянцам, опять беда стряслась. Я-то не пойму, о чем они трещат, а парнишка плачет, старик охает, бабы визжат.
— Пойдем, Иван Андреич! — обрадовалась Тараторка. Появилось обстоятельство, позволяющее ей подольше остаться в обществе, а не брести в свою по-спартански убранную комнатку, к птичкам, давно спящим в своих клетках.
Маликульмульк вздохнул — казалось бы, все было так благополучно! Так нет — обязательно под занавес — какая-то пакость.
Пакость оказалась увесистая. Из комнаты, отведенной певцам, Никколо Манчини и его отцу, пропала драгоценная скрипка.
Глава 2. Повеяло чертовщиной
В каждом мире — свои сокровища. Для музыканта главное сокровище — инструмент. Нельзя сыграть Тартини на дешевой скрипке немецкой работы.
У самого Маликульмулька скрипка была работы Ивана Батова, одна из первых, еще той поры, когда Батов работал в мастерской Владимирова, и то — ее пропажа оказалась бы весьма чувствительна. А тут — инструмент работы самого Гварнери!
При мысли, что придется докладывать о краже князю и княгине, Маликульмулька прошиб холодный пот. Князь — это бы полбеды, княгинин гнев куда страшнее.
Певцы и певицы собрались в комнате, Аннунциата поила Никколо водой, Дораличе стояла, уперев руки в бока, похожая на базарную торговку, вздумавшую, будто ее хотят обмануть. Риенци и Сильвани стояли возле старика Манчини, словно готовясь его защищать. А старик выглядел, как осужденный, который уже приведен на эшафот и смирился со своей участью.
— Когда вы в последний раз видели скрипку? — спросил его Маликульмульк.
— Когда? Мы после концерта остались в гостиной, господа хотели поглядеть на скрипку и услышать ее историю. Потом они стали уговаривать Никколо сыграть еще что-нибудь, но я видел — мой мальчик устал. Я сказал ему: мой Никколо, давай отнесем скрипку в комнату, иначе эти люди не дадут тебе покоя. Мы пошли вместе. Мы видели, как люди господина князя выводят пьяного дурака Баретти. Мы уступили им дорогу, а потом вошли в комнату. Там не было ни души. Я побоялся оставлять скрипку в комнате, которая не запирается, но Никколо сказал: мы спрячем ее среди шуб, никто не догадается копаться в шубах. Мы положили ее в футляр и очень хорошо спрятали. Потом мы вернулись в гостиную совсем ненадолго. К нам подошел синьор Риенци и предложил вместе ехать в гостиницу. Мы согласились и пошли обратно в комнату. С нами пошел и синьор Сильвани. Мы совсем недолго были в гостиной! Я дал моему Никколо питье, он выпил и сел на диван отдохнуть. Синьор Сильвани вышел, потом вернулся, взял свою шубу, а футляр стоял под ней, прислоненный к стене. Мне казалось, что он стоял ближе к окну. Я открыл футляр и увидел одни покрывала.
— Да, это именно так и было, — подтвердил Риенци. — Я тоже увидел, они лежали так…
Он сделал несколько движений, как будто комкал ткань руками.
— Вот тут лежала она, — старик Манчини со вздохом указал на раскрытый футляр, очень старый и потертый футляр из буйволовой кожи с бронзовыми позолоченными застежками. — Маркиз велел заворачивать нашу красавицу в три покрывала — сперва шелковое, затем бархатное и поверх всего — замшевое, он сам дал нам эти три покрывала. Он сказал: береги скрипку, обезьянка… И у него было такое лицо, я испугался — у него было лицо, как у купца, который надул покупателя и радуется… Не плачь, мой Никколетто, на все воля Божья…
— Мы непременно найдем скрипку, — сказал Маликульмульк. — Ее еще не успели вынести, она где-то в замке.
— Нет, ее не надо искать, — горестно сказал старик Манчини. — Она улетела.
— Что значит — улетела?
— Она выпила из моего мальчика жизнь и улетела… Маркиз заклял ее, эту скрипку, она вернулась к нему, полная сил! Это была адская скрипка, синьоры! — воскликнул итальянец. — Она отняла у меня моего бедного мальчика… Это судьба, так Бог велел… Я молился, я плакал… все напрасно…
Маликульмульк растерялся. Он посмотрел на Риенци, на Сильвани — оба кивали с таким видом, будто подтверждали мистическое исчезновение скрипки. Тогда он посмотрел на певиц. Аннунциата обнимала Никколо и что-то нашептывала ему в ухо. Дораличе хмурилась.
— Вы тоже считаете, что скрипку унесли злые духи? — спросил ее Маликульмульк.
— Да, синьор. Маркиз ди Негри — дурной человек. Он собирает скрипки, чтобы… чтобы… — тут ее знания немецкого языка оказалось недостаточным, и она коснулась плеча Карло Риенци.
— Это бывает, — сказал певец. — Флейта, или скрипка, или даже клавикорды пьют жизнь из человека, оттого они так дивно звучат. Есть люди, которые платят, чтобы голос звучал… Они поют, как ангелы, и делаются все слабее, все слабее… и умирают…
Сильвани сделал жест, понятный всякому: он беззвучно пригласил Маликульмулька выйти из комнаты.
— Бедный мальчик скоро умрет, — сказал он. — Тут никто не поможет, кроме Пресвятой Девы. Скрипка забрала его жизнь и вернулась к хозяину.
— Вы верите во все это?
— Как я могу не верить в то, что вижу своими глазами? Всякий разумный человек обойдет палаццо ди Негри за три квартала. Только старый чудак Манчини мог отважиться и привести туда мальчика.
— Отчего же? — спросил Маликульмульк.
— Все знают, что маркиз дружит с бесами. Он оживляет покойников, и они ему служат…
— Покойников?
— Да. Вы люди образованные, в это не верите. А мы, артисты, мы люди простые, мы это знаем. Ему нужна жизненная сила, чтобы воскрешать хорошеньких девушек и злодеев, которых судьи отравляют на виселицу. Эти старые скрипки закляты, и дьяволы помогают маркизу находить их и покупать. А потом он их, как охотничьих псов, спускает — и они приносят ему добычу. А часть добычи оставляют себе, оттого их голоса так сладостны. Говорят даже, что он натягивает на скрипки струны, сделанные из человеческих кишок. Отчего, как вы полагаете, никто не хочет ездить вместе с Манчини? Все боятся скрипки маркиза ди Негри!
Ознакомительная версия.
