Витторио трудился с таким усердием, что от метлы только летели перья, как от петуха, преследуемого ястребом. Он едва не свалил поставленные в ряд незаконченные, накрытые тканью панно. Напротив высился длинный, узкий стол, где лежали различные материалы и инструменты: пучки шерсти животных — на изготовление кистей; горшки с минералами — для красителей; чашки со свежими яйцами — их желтки смешивали с пигментом и получали темперу. На дальнем конце стола лежали панно, ожидающие, когда их очистят песком, а затем покроют слоем белого гипса, подготовив для работы. На стенных полках позади стола покоились гипсовые слепки различных частей тела — рук, ног, кистей и даже носов! — они служили нам моделью, когда не было натурщиков.
И стол, и грубый деревянный пол носили на себе следы наших усердных занятий живописью, ибо их покрывали пятна самых разных, какие только встречаются в природе, оттенков. Яркая, красочная мозаика оживляла наше скромное жилище, самой приметной чертой которого было коричневое шерстяное одеяло, висевшее в конце мастерской и служившее перегородкой, за которой мы, ученики, спали.
Взяв медную ступу с красным железняком, я принялся лениво толочь его пестиком. В мое обучение входило и овладение навыками, необходимыми для работы с любыми материалами. Несмотря на кажущуюся простоту, я быстро понял, что мозаика требует такого же мастерства, как и написание портрета. Впрочем, у меня и моих приятелей было предостаточно времени для овладения мастерством изготовления панно, ведь наша мастерская не знала простоя. Моро не только заказывал Леонардо боевые машины и скульптуры, но и велел украсить все покои и залы во дворце красочными изображениями праведников и грешников. И поэтому мы, подмастерья, каждый день усердно трудились. Между утренней и вечерней молитвой у нас не было ни минуты отдыха, и прерывались мы лишь на трапезу — в десять часов утра и пять часов вечера. И нам конечно же находилось занятие, прежде чем мы плюхались на свои соломенные тюфяки.
Витторио, орудуя метлой, добрался до конца комнаты. Подобрав брошенный кусок доски, он замел на него собранный им мусор и выбросил его из окна мастерской.
— Все, — радостно объявил он, — пошли, Дино. Уж есть больно охота.
Мы взяли миски и прошли через заднюю дверь мастерской в небольшой двор, где располагались кухня и помещение для слуг. Здесь не было пышной растительности, как на лужайках и в парке замка, земля здесь была утрамбована и усеяна битым камнем. Мы находились не так далеко от конюшен, и поэтому исходящий от них знакомый, сильный запах смешивался с еще более резкими ароматами древесного дыма и разлагающейся пищи из кухни. Возле мусорной кучи располагалась беседка, где стояли битые, сделанные из досок и бочек столы, а также, в ряд, — грубые деревянные скамейки. Вот здесь мы, ученики, и остальные слуги трапезничали.
Константин и другие юноши уже сидели за столом и ели баранину с тушеными овощами, где, подозреваю, было больше тушеных овощей, чем баранины. Я проследовал за Витторио к наружной двери кухни, где одна из служанок накладывала в миски еду. Мы подошли и стали ждать своей очереди. Как жаль, что мне пришлось расстаться с нарядом епископа, с сожалением подумал я, ибо, заглянув в задымленную кухню, я увидел, что знать будут сегодня потчевать куропатками и олениной.
Наконец, подошла моя очередь, и я протянул миску.
— Привет, Дино, — застенчиво улыбнувшись, приветствовала меня темноволосая служанка и наполнила миску. — Помнишь меня? Я Марселла. Я новенькая на кухне. Возможно, мы подружимся.
— Конечно же, — в ответ пробормотал я, чувствуя, как краснею. Опустив голову, я торопливо отошел в сторону с миской в руке. Вот к чему я не был готов, когда подался в ученики к Леонардо, так это к заигрыванию молоденьких служанок. Мне уже довелось развеять надежды особенно настырной девицы из прачечной, сказав, что мое сердце отдано девушке из моей родной деревни. Если Марселла будет притязать на большее, чем дружба, мне придется и ей рассказать эту же байку.
Я сел рядом с Константином, который, к несчастью, услышал наш короткий разговор.
— Что с тобой, Дино, ты что, боишься женщин? — добродушно поддел он меня, и я почувствовал, как еще больше краснею. — Кажется, все служанки влюблены в тебя — ты ведь такой красавчик. Эх, будь я на твоем месте, я бы времени зря не терял.
— Да и я тоже, — широко ухмыляясь, вмешался Витторио. — Ба, взгляни, она и впрямь положила тебе кусок мяса. Должно быть, влюблена в тебя по уши.
— Она просто друг, — пробормотал я, со смущением обнаруживая у себя в миске множество кусков баранины. Окружающие меня юноши рассмеялись и принялись подталкивать друг друга, и их веселое настроение только усилилось, когда я взглянул на Марселлу и увидел, что она широко улыбается мне. Я быстро опустил глаза и принялся за еду.
Один из подмастерьев, Паоло, поставил миску и с неожиданно посерьезневшим лицом подался вперед.
— Не обращай внимания, — заговорщически прошептал он. — Помнишь, как Давида, Дино и меня послали во время сегодняшней шахматной партии на поиски пропавшего белого епископа? Ныне выясняется, что умер какой-то родственник герцога. Возможно, тот, кого искали!
— Умер? — повторил Витторио и издал писк, когда Паоло зажал рот юноши рукой.
Я чуть не охнул. Итак, правда всплыла наружу, даже после грозного предупреждения Моро. Возможно, проговорился стражник. Но на кого Моро возложит вину? Я взмолился, чтобы чаша сия миновала меня.
Паоло уничтожающе посмотрел на Витторио, и глаза у остальных юношей расширились от ужаса. Он огляделся по сторонам, желая убедиться, что никто, кроме нас, не слышал его восклицания. Удостоверившись в этом, он разжал рот.
— Я узнал от камердинера, а тому кто-то из домашних слуг сказал, что люди Моро принесли через черный ход в герцогские покои мертвеца, — продолжил он. — Вскоре после того, как было отложено продолжение игры. Говорят, оспа.
Он оглядел сидевших за столом, и его взгляд остановился на мне.
— Дино, тебя долго не было после того, как мы с Давидом вернулись и ждали учителя. Расскажи, что тебе известно?
— Ничего. Учитель дал мне другое поручение, и поэтому я задержался.
Мои слова не были такой уж ложью; и все же, желая избежать дальнейших расспросов, я быстро набил рот едой. Хоть слухи и распространялись молниеносно по замку, Паоло лишь поведал историю, сочиненную герцогом, чтобы скрыть правду. Похоже, мы, участники этого обмана, избежали последствий, которыми Моро грозил нам.
Мой ответ, однако, породил сомнения.
— Я не верю тебе, — сказал один из старших учеников Томмазо. — Я слышал от одного из подмастерьев портного Луиджи, что после окончания шахматной партии ты вернул в мастерскую наряд белого епископа. И один из жонглеров клялся, будто белый епископ, вернувшийся после перерыва на поле, — это вовсе не тот человек, который был там ранее.
— Что-то тут не так, — проговорил Паоло, и меня охватила тревога. — Послушай, Дино, расскажи нам, что знаешь!
— Постой, — в пронзительном голосе Константина прозвучали властные нотки, как и подобает самому старшему из учеников. Бросив грозный взгляд на Томмазо, он продолжил: — Коли Дино ничего не говорит, молчать ему, стало быть, велел учитель. То, что происходит за пределами мастерской, — не нашего ума дело. Мы здесь для того, чтобы учиться у Леонардо, и не более. Давайте поговорим о чем-нибудь ином.
Послышались слабые протесты одного или двух юношей, но слова Константина оказались весомей, и разговор зашел о фреске, задуманной учителем. Я бросил на Константина благодарный взгляд и принялся доедать рагу. К тому времени, как я опустошил миску, о слухе, принесенном Паоло, казалось, забыли. Я выскользнул из-за стола и, стараясь не встречаться глазами с Марселлой, направился обратно в мастерскую.
Солнце уже садилось, и поэтому в комнате стояла жуткая темень. Я зажег двенадцать оплывших свечей и разогнал густой мрак. К этому моменту ученики уже начали возвращаться небольшими группами в мастерскую. Никому не надо было давать поручений, так как все мы знали, чем заняться перед сном. Я присоединился к Давиду и Витторио, которые шлифовали небольшую кучку недавно изготовленных досок.
Через час Константин объявил, что вечернее задание выполнено и мы можем заняться чем угодно. Большинство учеников, собравшись кучками, стали играть в кости, ставя, ибо звонкой монеты ни у кого не было, на кон голыши и куски стекла. Когда ученики в мастерской разошлись не на шутку, Томмазо схватил старую лютню и, изящно перебирая короткими и толстыми пальцами струны на деревянной шейке инструмента, заиграл веселую мелодию.
Я не присоединился к ним, а уселся на каменную плиту углового очага, где еще тлели угольки. Превратив скамью в импровизированный стол, я достал из сумы записную книжку и приготовился в нескольких строках описать события сегодняшнего дня.
