– А есть тут одна. Наспротив их живет, в доме профессора Прибыткова. Горничной у него служит…
– Это ты Пашу Жабину имеешь в виду? – поднял брови Воловцов.
– Ее. Что, уже знаете про нее? Бойкая деваха…
– Похоже на то, – согласился Иван Федорович и опять что-то черкнул в своей памятной книжке.
– Он ведь ейным женихом считался, – неожиданно добавил Гаврилов. – В дом прибытковский ходил на правах жениха. Покуда, верно, новую девицу себе не нашел, Смирнову эту…
– Вот как? А в следственном деле ничего про Пашу нет.
– А Паша здесь и ни при чем. И вообще, это к тому делу об убиении жены и дочери господина Кары никакого отношения не имеет, – твердо заявил Иван.
– Как знать, – в задумчивости протянул Воловцов. – Как знать…
Они помолчали. Каждый о своем.
– Ну что, у вас всё ко мне? Закончились вопросы? – снова явно насмешливо спросил Гаврилов.
– Пожалуй, да.
– И я могу идти?
– Можешь. – Иван Федорович посмотрел в глаза Гаврилову и добавил: – И спасибо тебе, Иван Степанович.
– За что же это? – удивился парень.
– За откровенный разговор, – ответил судебный следователь.
– «Из откровенности выходит только ложь», – процитировал Иван. – Будьте здоровы, господин следователь.
– Я не понял… – поднялся со стула Воловцов. – Ты что, все мне наврал, что ли?
– Как можно, господин следователь… – криво усмехнулся Гаврилов. – Я что, враг сам себе?
– А что тогда значат твои слова: «Из откровенности выходит только ложь»? – опять свел брови к переносице судебный следователь по наиважнейшим делам.
– Это стихи… Когда-то слышал…
Глава 3
Девушки тоже переживают, или Тревога тоже бывает разной
Строчка из стихов, процитированная Иваном Гавриловым, поставила Воловцова в тупик.
Ох, не прост этот угрюмый парень. Похоже, что списывать его из числа подозреваемых пока рановато. Правильно, что начальник московского отделения сыскной полиции Лебедев оставил его в подозрении. И что у этого Гаврилова на душе – не разглядеть и при свете стосвечовой люстры.
Вот какие нынче пошли крестьяне: знают про «вновь открывшиеся обстоятельства», стихи цитируют… Ишь ты!
«Из откровенности выходит только ложь…»
Собственно, про Александра Кару Воловцов спросил, сам того не ведая. Просто сорвалась с языка мысль, которая только что посетила его и не успела оформиться в какой-то конкретный образ. А выдавать себя затаенными мыслями следователю по наиважнейшим делам не следует…
С другой стороны, Иван Федорович понял, что прилетела эта мысль в его голову вовсе не случайно, поскольку ничего случайного на свете нет и быть не может.
Конечно, на убийцу Александр Кара не похож… Как это – разбить головы матери и двум своим сестрам колуном, коим колют дрова? Для этого надобно быть не в своем уме или в крайней ажитации, чего, судя по протоколам допросов, у Александра никогда не наблюдалось.
Душевно Александр Кара здоров. Он ведь не дворник Нурмухаметов с помутившимся рассудком, в конце концов. И мотива у него для убийства родных не имеется. Какой может быть мотив для убийства родной матери или своей малолетней сестры у здравого умом человека? Конечно – никакого. Поэтому допрос молодого человека Иван Федорович решил отложить на потом. Незачем дергать его напоминанием о страшной трагедии в семье. И обитателей дома Стрельцовой он оставил на потом. А вот горничная Паша его сильно заинтересовала. К тому же непременно следует допросить и профессора Прибыткова, который пришел в квартиру Кары буквально через несколько минут после разыгравшейся трагедии…
Иван Воловцов подшил к делу несколько исписанных листков и, вспомнив допрос Прасковьи Жабиной, слегка нахмурился. Кого же напоминает эта барышня? Конечно же, Ирину! Он не забыл ее – девушка тревожила его в снах, не оставляла в покое, когда он находился наедине со своими думами.
Из протокола допроса Прасковьи Жабиной 11 сентября 1903 года…
«ВОЛОВЦОВ: Ваше имя?
ПАША: Прасковья.
ВОЛОВЦОВ: Возраст?
ПАША: Двадцать один год и восемь месяцев.
ВОЛОВЦОВ: Однако вы точны. Родители?
ПАША (с печалью): Сирота я, господин следователь.
ВОЛОВЦОВ: Давно вы у господина Прибыткова служите в горничных?
ПАША: Третий год.
ВОЛОВЦОВ: Вам знаком Александр Кара?
ПАША: Да, знаком.
ВОЛОВЦОВ: Когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
ПАША: А как я стала у господина профессора служить, так и познакомились. На улице, возле дома. Он мне помог белье из прачечной донести (с некоторым оживлением).
ВОЛОВЦОВ: И вы стали встречаться?
ПАША: Да. Гуляли вместе, в цирк два раза ходили. Ивана Заикина смотреть.
ВОЛОВЦОВ: Он бывал в вашем доме?
ПАША: Да, он часто приходил ко мне на правах жениха. Иначе господин профессор не позволил бы мне его принимать…
ВОЛОВЦОВ: Он вам нравился?
ПАША: Да.
ВОЛОВЦОВ: Чем?
ПАША: Он был не жадный. Конфеты дарил… Обещал увезти за границу в Париж. Говорил, что у него есть шесть тысяч, но они покуда лежат у его отца.
ВОЛОВЦОВ: И вы согласились с ним поехать?
ПАША: Согласилась. Ведь он считался моим женихом.
ВОЛОВЦОВ: А что случилось потом?
ПАША (с сожалением): В том-то и дело, что ничего не случилось. Месяца за два до того, что у них произошло, он стал все реже и реже заходить ко мне. А потом и совсем перестал.
ВОЛОВЦОВ: У вас была с ним близость?
ПАША: А вам это зачем?
ВОЛОВЦОВ: Надо, раз спрашиваю.
ПАША: Да, мы были близки. Но до главного, если вы это имеете в виду, не дошло…
ВОЛОВЦОВ: Почему? Вы ему не доверяли?
ПАША: Не то что бы не доверяла… Знаете, чтобы богатый мужчина увлекся горничной – это может быть, но чтобы женился на горничной… Я не знаю… Скорее я не ему не верила, а в то, что у нас с ним может что-то получиться всерьез….
ВОЛОВЦОВ: И приняли выжидательную позицию: получится – хорошо, не получится – так я к этому готова и не сильно расстроюсь. Так?
ПАША: Ну, где-то так. Только когда он нашел себе барышню, я все равно расстроилась. Знаете, девушки тоже переживают в таких ситуациях. Только не носятся со своим горем, как с малым дитятей, и меньше это показывают на людях, нежели вы, мужчины…
ВОЛОВЦОВ: Понимаю. А вы знаете Ивана Гаврилова?
ПАША: Это который в тюрьме сидел?
ВОЛОВЦОВ: Да.
ПАША: Знаю. Он недалеко от нас живет.
ВОЛОВЦОВ: Что вы можете сказать о нем?
ПАША (удивленно): Я? Ничего не могу сказать…
ВОЛОВЦОВ: И все же… Какое-то впечатление о человеке, которого вы не единожды видели, возможно, разговаривали с ним, должны же были для себя составить?
ПАША: Ну, не знаю. Он какой-то злой, что ли, и себе на уме.
ВОЛОВЦОВ: А Александр Кара тоже себе на уме?
ПАША (немного подумав): Тоже, пожалуй.
ВОЛОВЦОВ: Как и от кого вы узнали о том, что произошло в доме Стрельцовой пятнадцатого декабря прошлого года?
ПАША: От Натальи Шевлаковой. Она прибежала к господину профессору, чтобы позвать его по просьбе доктора Бородулина в квартиру Кара.
ВОЛОВЦОВ: Где вы были в это время?
ПАША: Во дворе.
ВОЛОВЦОВ: Одна?
ПАША: Нет. Я разговаривала через калитку с Васей, Василием Титовым, лакеем Кара.
ВОЛОВЦОВ: Вы хорошо знаете Титова?
ПАША: Хорошо. Он ведь через дорогу живет.
ВОЛОВЦОВ: Какие у вас с ним отношения?
ПАША: Никаких. Простое знакомство.
ВОЛОВЦОВ: И что было потом?
ПАША: Потом Василий побежал в дом, а через минуту вышел господин профессор и тоже направился к дому Стрельцовой…
ВОЛОВЦОВ: И все?
ПАША: И все.
ВОЛОВЦОВ: А вы почему не пошли с профессором? Мало ли, вдруг ему что-либо понадобилось бы?
ПАША: Я покойников страшно боюсь…»
Профессору Прибыткову было немногим за пятьдесят. Пенсне в золоченой оправе, бородка клинышком, строптиво торчащая, барственные манеры и плавная размеренная речь – все выдавало в нем либерального интеллигента, которых в России в начале двадцатого века был целый легион. Они жаждали перемен в государстве, беззлобно критиковали царствующую власть и были не прочь проживать в государстве с конституционной монархией или даже в парламентской республике.
– Нам не хватает свободы, господа, – говорили они друг другу в гостиных и клубах, выпуская изо рта сигарный дым. – Мы без нее просто задыхаемся. Настало время ограничить монархию конституцией, как это давно уже сделано в передовых странах мира.
Потом они плотно ужинали, после чего пили кофей с ромом или французское красное вино и снова курили пахучие кубинские сигары.
После допроса Паши Воловцов поднялся в кабинет к Прибыткову. Он представился, назвал свою должность и чин, сказал о причине своего визита и попросил рассказать о том, что произошло пятнадцатого декабря прошлого года в доме Стрельцовой, то есть о тех событиях, которым профессор лично был свидетелем. Протокол допроса профессора Прибыткова от 15 декабря 1902 года Иван Федорович, конечно же, читал, но хотел услышать все из самих уст медицинского светила и составить собственное мнение. Кроме того, именно по истечении времени, как показывала вся следственная практика Ивана Федоровича, всплывают из памяти весьма значимые мелочи, о которых не вспоминалось ранее…
