в первую очередь, а после них спустится на первый этаж, ведь мимо них мог пройти убийца, да и слышать они могли куда больше соседей с четвертого этажа. И все же опросить следовало всех, поэтому Урядов добрался до четвертого этажа и остановился на лестничной площадке с четырьмя дверьми. Урядов позвонил в ту квартиру, что была в одном ряду с квартирой пострадавшей. Дверь открыли после третьего звонка. На пороге появился довольно крепкий старик в поношенном хлопчатобумажном трико с вытянутыми коленями и полосатой майке-тельняшке.
– Чего трезвонишь? – раздраженно выдал он. – Здесь люди отдыхать пытаются.
– Оперуполномоченный капитан Урядов, – раскрыв удостоверение, произнес милиционер. – Представьтесь, пожалуйста.
– Ясно! Поспал Николай Трофимыч, – старик раздраженно фыркнул. – Придешь со смены, мечтая о тишине и покое, а тебе и дома спокойно полежать не дадут. Ладно, все равно не отвяжетесь. Оболкин я, Николай Трофимыч. Дальше что?
– Давно здесь живете, Николай Трофимович? Соседей своих хорошо знаете?
– В чем дело? Гурьевы опять дебоширят? – в глазах старика появилась заинтересованность. – Вот ведь пройдохи, и где только деньги берут, чтобы гульбарии устраивать! Нигде толком не работают, а поди ж ты, на бутылочку всегда найдут. Мать их два года назад померла, так они чуть не каждую неделю разборки устраивают.
– Гурьевы это кто? – уточнил Урядов. – В какой квартире живут?
– Гурьевы-то? В двадцать седьмой, на третьем этаже. Отец и два сына. Сыновья оба неженатые, холостякуют, хотя Лешке уж под сорок, а он у них младший. Глава семьи, если можно так назвать этого недотепу, Степан Гурьев, работал в депо на железной дороге. То ли путейцем, то ли смотрителем, а как супруга слегла, так с работы ушел, чтобы за ней ухаживать. Только все равно не уберег он ее. Сгорела как свечка. Степан с того времени вроде как немного не в себе, а его сынки непутевые этим пользуются. Пропивают отцову пенсию, и его спаивают.
– А в двадцать первой кто проживает?
– Тю! Эта-то вам зачем? Там всегда тихо, как в могиле, если не считать «особых дней», когда Машка к спектаклям чересчур рьяно готовится. У них же дополнительная шумоизоляция по всей квартире, это еще покойный Николаша позаботился. Хороший был человек, понимающий. Как дочке блажь в голову пришла актрисочкой стать, так он сразу всю квартиру укатал, чтобы от соседей стыд не терпеть.
– Машка – это хозяйка квартиры? – мягко перебил Урядов.
– Ну да. Сейчас-то она Марианна, а я ее еще Машкой знал.
– Марианна, а фамилия?
– Полянская. С фамилией ей повезло, менять не пришлось, а вот имечко подкачало. Но как, скажите на милость, они ее еще назвать могли, если отец Николай, а мать и вовсе Глафира? Кем ей быть, если не Машкой?
– Марианна Полянская? – Урядов не сдержал возглас удивления. Даже он, человек, далекий от искусства, был наслышан о талантливой актрисе молодого театра имени Пушкина на Тверском бульваре. – Хотите сказать, в вашем доме живет актриса Марианна Полянская?
– А что в этом особенного? Ее родители здесь жили, вот и она живет. Где родился, так сказать, там и сгодился.
– Просто обычно актеры ее уровня имеют жилье ближе к центру, к месту работы, а не…
– А не в такой дыре, как наша Серпуховская улица, это вы имели в виду? – старик прищурился, ожидая ответа.
– Нет, я хотел сказать, что от театра жилье слишком далеко. Это неудобно для актера, посвятившего себя театру, – Урядов уже пришел в себя от удивления и вновь перешел на официальный тон. – Я сам живу в этом районе и не считаю его дырой… А теперь вернемся к Полянской. С кем живет актриса? Муж, дети?
– Откуда! – старик махнул рукой, подчеркивая беспочвенность предположений капитана. – Разве у актеров бывают семьи? Они же и не свою вовсе жизнь проживают, а своих воображаемых героев. Обрядятся в чужую личину – и живут то в веке другом, то в стране, то возраст сменят, то происхождение. Одна Машка живет, как мужа своего непутевого выгнала, так одна и живет.
– Значит, муж у нее все-таки был? – уточнил Урядов.
– Был да сплыл. Загулял с бабешкой помоложе Машки, а она прознала и пинком под зад своего художника.
– Фамилию художника не помните?
– Фамилью-то? Не помню. Имя смешное, потому и запомнил, а фамилью – нет.
– И что за смешное имя?
– Веня, – усмехнувшись, произнес старик. – Веньямин, если полное. И кто, скажите на милость, называет своих детей кошачьими именами? Веня!
– Вы сказали, он художник, – не обращая внимания на комментарии старика, гнул свою линию Урядов. – Вольный или в организации работает?
– Раньше в театре служил, – охотно делился информацией старик, совсем позабыв о том, что собирался отдохнуть. – Там они с Машкой и схлестнулись. А как поженились, так он из театра ушел. Сказал, что будет «творить искусство», а на самом деле просто лоботрясничал. Машка его содержала, а он ей за доброту вон какой монетой отплатил.
– Где он теперь живет, тоже не знаете? – не слишком надеясь на положительный ответ, спросил Урядов.
– Откуда? Я с ним дружбы не водил. Вот Гурьевы-братья иной раз его к себе зазывали, но это еще тогда, когда мать их жива была. Машка-то, почитай, лет десять одна живет.
– Хотите сказать, что Гурьевы могут знать, где проживает бывший муж Полянской?
– А кто их знает? Может, да, а может, нет, – пожал плечами старик.
– Сама Полянская с кем-то из соседей близко общалась?
– С Надеждой из двадцатой, – подумав, сообщил старик. – Еще с учителкой из соседнего подъезда. Постойте, дайте посчитать, в какой она квартире живет. Ага, в сороковой. На втором этаже, окна во двор. Приличная женщина, ничего худого о ней не скажешь. Немного замкнутая, но это личное дело каждого.
Урядов собрался задать очередной вопрос, когда увидел, как изменилось выражение лица старика. Оно вдруг вытянулось от осознания, что происходит на лестничной площадке, в глазах любопытство сменилось подозрением, а затем пониманием.
– А почему вы не спросите о бывшем муже у самой Машки? – вкрадчиво произнес он. – Она-то наверняка знает, где искать своего непутевого мужа.
Урядов решил, что нет смысла скрывать от старика правду, все равно скоро он узнает, и мягко произнес:
– Марианна Полянская не может ответить на наши вопросы. Она мертва, убита в своей квартире.
– Убита? Машка? Нет! Этого не может быть, – новость старика сразила, он прислонился спиной к дверному косяку, так как ноги перестали слушаться. – Маруся? Да она и мухи не обидит, кто мог желать ей смерти?
– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Урядов. – Думаю, вам лучше присесть. Не против, если мы продолжим разговор в квартире?
Старик
