— неизвестно, но надо ждать. Всем приказали не приближаться к завалу, но прибыл хромой следователь — судя по разговорам, начальник Коли — и заявил, что там, внутри, возможно, его люди, поэтому он с места не сойдет, пока все тут — хоть вручную, хоть как — не начнут работы. Ему ответили, что нынче холодает, и порекомендовали попросить в ближайших корпусах теплое одеяло, раз собирается ночевать тут на обломках. Вот тут-то Митю и осенило:
— Лариса, ты говорила, что в эти катакомбы есть несколько входов. Тот участок подземелья, где вы прятали пленников Сабуровой дачи, далеко? Вот и хорошо, что рядом. Что? Тоже завален? Давай посмотрим насколько. Инженер я, в конце концов, или как?
И оказалось, что завал помещения пленников куда менее опасный, чем обрушения у входа в схрон. Разбирать бывшую «пленницкую» пришлось вручную, потому работы хватило всем. Ларочка тоже что-то оттаскивала трясущимися руками, пытаясь не рыдать и не думать о том, что, может, больше никогда не увидит ни отца, ни Свету с Колей.
— Смотрите-ка! — В одной из женщин, присоединившихся к поискам, Лариса узнала своего лечащего врача. — Ты и правда уже на ногах! Хвалю за быстрое выздоровление…
Ответить Лариса не успела, потому что как раз в этот момент, после того, как с громким уханьем мужчины надавили на какой-то сооруженный Митей рычаг и немного сдвинули большой камень, в образовавшуюся дыру высунулась рука. Это был Коля. Оглохший, покрытый грязью и ссадинами, но живой и, в целом, невредимый. Как выяснилось позже, они со Светой тоже рассудили, что выбираться лучше через другой вход в катакомбы, и разгребали все это время завалы изнутри.
— А где Морской? — хотела закричать Лариса, а вместо этого издала тихий стон. Однако Коля и сам уже давал нужные пояснения.
— Я точно видел, что в момент взрыва он был под столом. Нас разделило рухнувшей балкой. Один я ничего сделать не смог, но вместе — сможем. Давайте пробираться!
Последней от завала уносили Тосю. На носилках. Как выяснилось, выскочив из схрона, она заметила патруль и в панике бросилась обратно за дверь, лишившись в результате не только разума, но и сознания: со взрывной волной шутки плохи.
— Что же теперь будет с Тосей все-таки? — словно читая мысли, спросила Света. Уже не в Ларисиных воспоминаниях, а в реальной жизни.
— Сначала вылечат от сотрясения, потом будут судить, — явно не в первый раз терпеливо ответил жене Коля. — Я думаю, признают невменяемой и будут лечить снова. Кто знает, может, выйдет из сумасшедшего дома вполне трудоспособной.
— История нашей психиатрии знает множество примеров, когда больные возвращались к полноценной жизни, — заметил Морской. — Тот же Владимир Сосюра, например. Хотя вылечили окончательно его не в Харькове, а в Москве, но все же…
— Ну и сравнение! — вступился за любимого поэта Коля. — Сосюра никого не убивал, между прочим, а Тося опасна для окружающих. Тут куда тщательнее лечить надо…
— Тогда возьмем пример Андрея Головко. Убил жену и дочь, прошел курс психиатрической реабилитации, вернулся в норму, пишет, печатается, живет…
— Только не это! — настал Ларочкин черед закатывать глаза. — Тут о реальных людях думать надо, а ты, папа Морской, опять все сводишь к этим своим далеким харьковским знаменитостям.
— Они уже киевские, — не слишком ловко парировал папа Морской и, несмотря на возражения дочери, настойчиво читал, вплоть до прибытия грузовика, лекцию о знаменитых пациентах Сабуровой дачи. — От Гаршина и Врубеля до Артема и Хлебникова, включая всяких, совсем уж Ларе неизвестных персонажей.
* * *
Наскоро переодевшись после больницы, Морской помчался в редакцию. Во-первых, потому, что Галочка была там. Хотела встретить домашним обедом, но сегодня была ее рабочая смена, а в город постепенно возвращался порядок, и в газете тоже уже восстановились дисциплинарные взыскания за уход с рабочего места без причины. Во-вторых, потому что считал своим долгом опубликовать заметку о происшедшем как можно скорее. Пусть, в дополнение к скупому официальному некрологу про Опанаса Владимировича, люди прочитают, что не просто «погиб при исполнении служебных обязанностей», а героически спас четыре жизни ценой своей. Пусть знают, что погибший никогда не причислял себя к храбрецам, но в критический момент, возможно, неожиданно для самого себя, им оказался. А также пусть прочтут, что мать и сестра героя остались без поддержки. Быть может, это чем-то поможет семье погибшего.
— С возвращением! — Первой Морскому повстречалась Галина Поволоцкая. — Ты пропустил Галана! Он только что чаевничал у нас в редакции — впечатляющая личность. Но, впрочем, позже пообсуждаем. Пойду обрадую твою Галочку. Она как знала, что ты не усидишь дома, дежурила тут у входа все утро. А только отошла — так ты и появился.
— Мне очень важно вставить в номер одну заметку, — сказал вместо приветствия Морской. С Галиной, к счастью, всегда можно было говорить напрямую. И даже нужно было — она дружна с Анечкой, а значит, может помочь с протекцией заметки.
— Я посмотрю, что можно будет сделать. — Поволоцкая взяла у Морского черновик, пробежалась глазами по первым двум абзацам. Нахмурилась сочувственно. — Какое нелепое стечение обстоятельств! Читала бы об этом в книге, решила бы, что автор выбрал слишком фантастический сюжет. Как будто специально, чтобы спровоцировать сумасшедшую, зацикленную на поисках клада, ее будущие жертвы именуют книги исключительно богатством и сокровищами. Еще и громко, еще и регулярно. Зная Светлану, я, конечно, понимаю, что для нее такое поведение естественно, но… О, как мило! — она дочитала до того момента, как Морской описывал, что с той поры прослышавшие об этой истории граждане, осуждающие Тосю за то, что поверила фашисту, регулярно как бы невзначай перекапывают землю во всех парках города — ищут загадочную шкатулку. — Вы точно знаете, что шкатулки не было? Я б, может, тоже поискала…
— Понятия не имею. — перебил Морской. — Это ерунда. Писано просто, чтобы соответствовать задаче. Нам же нужен юмор в каждом слове — вот, это он. А это, — Морской показал на последний абзац, — суть публикации.
— Жаль твоего друга, — дочитав, прошептала Галина.
Морской уверенно кивнул. Конечно друга.
— А с юмором, — многозначительно развела руками Галина, — у нас сейчас объявлена борьба.
— Да-да! — Невесть откуда появившаяся Анюта услышала последнюю фразу Поволоцкой и присоединилась к разговору. — Отныне у нас все очень серьезно, — она заглянула в свою неизменную шпаргалку и поправила очки. — Давать строгие, но вдохновляющие тезисы. Никаких эпо-эпа-эпитетов! Только сухие факты!
— Отличная мысль, — включился Морской, хватая Анечку под локоть, чтоб не убежала. — С юмором, знаете ли, иногда случаются ужасные казусы и перегибы. И это отвратительно, правда? Не будем уподобляться. — Анечка молчала,
