Финнеран дает мне наличные, чтобы я уладил последние дела в Луксоре, а сам остается при гробнице. «Слишком приятное это место, чтобы уже уходить», — говорит он, укладываясь на походной кровати в Камере № 8. Я отправляюсь в город, чтобы заказать билеты на различные суда и зарезервировать гостиничные номера на нашем пути.
Опять вокруг шмыгает этот рыжеволосый тип! Мы с Ч. К. Ф. наблюдаем, как он снова останавливается в 200 ярдах ниже по тропе, разворачивается и уходит. Удивительнейший образчик преследователя: неумел, бесцелен, но по-прежнему неуклюже угрожает моей работе. У него против меня — явно никаких козырей, и все равно он полон решимости стоять на моем пути. В конце концов он утомился и ушел, и Ч. К. Ф. послал меня по нашим делам.
===.
В полдень 30-го наше терпение, Мэйси, было наконец вознаграждено! Я вернулся в отель после сеанса слежки на Трилипушевом участке и вплоть до реки — без результата. И тут вдруг Трилипуш из невидимого превратился в вездесущего. Позвонили из кассы пароходства: только что на имена Трилипуша и Финнерана были заказаны билеты на пароход до Каира — на понедельник, 1 января. Пришла депеша из Каира: «Сфинкс» получил сообщение, что месье Ф. и Т. следует ожидать вечером 2 января. Потом — стук в дверь: мой луксорский юный бандит с протянутой ладонью.
— Бок Шиш, — сказал он; это местное приветствие.
— Бок Шиш, — ответил я. — Есть новости?
Он продолжал тянуть ладошку. Само собой, как только она отяготилась деньгами, шестеренки заработали и открылся рот: Трилипуш приходил час назад на почту, ничего не получил и ничего не отослал, а сейчас сидит не далее чем в тридцати футах от гостиницы!
Я слетел вслед за мальчиком по лестнице, выбежал под слепящее солнце и припустил по улице. Спрятался я за пальмой. Мое сердце так и стукало. В любую секунду я имел возможность повстречать наконец дьявола, прикончившего австралийского мальчика и английского офицера, свинью, разбившую сердце чудесной девушки, вашей тети. Я вспомнил фотографию, которую она мне показывала, где его рука лежала на плече Марлоу. Выглядел он обычным человеком с песочными волосами, и только глаза и рот были какими-то жадными и аморальными. Я посмотрел туда, куда показал мальчик, но никакого Трилипуша не увидел.
— Вон, вон он. — Мальчик снова показал на бородатого аборигена в местной одежде, тот сидел в тени за столиком кафе, уставившись на свою чашку.
— Ты уверен?
— Уверен, да. Человек на почта сказал. Я за ним сюда. Он берет пить, я иду к вам.
Приехали, Мэйси: потратив столько времени, исколесив тысячи миль по всему земному шару, зондируя события многолетней давности, охотясь за мечтами и кошмарами стольких клиентов, мы не сразу понимаем, что перед нами — тот, кого мы ищем, тот самый человек, о чьих преступлениях мир узнает тридцать лет спустя благодаря вам и мне здесь и сейчас.
— Мистер Трилипуш, я полагаю?
Я встал перед ним так, чтобы солнце светило мне в спину. Старый и испытанный прием, самое то, чтобы сбить допрашиваемого с толку.
Он поднял глаза:
— О, упорный мистер Феррелл! Я занят. У меня есть несколько минут, дабы допить чай. Если вам совсем невмоготу — присоединяйтесь, только давайте будем кратки.
Признаюсь, Мэйси, я был поражен до глубины души. Преступники догадливы, нужно это понимать, иначе, скажу вам, сыщика может сгубить его же гордыня. А этот был умен: он меня узнал, едва взглянув, хотя мы с ним и знакомы не были, а как — бог его поймет, и нисколечко не удивился, что я стою перед ним посреди Египта и что я его опознал.
Потому что выглядел он кошмарно. Уж не знаю, каким он был в разгар своей мошеннической аферы, когда пускал Маргарет пыль в глаза, но эту немытую скотину она бы и на порог не пустила, уверяю вас. Из одежды на Трилипуше был изодранный халат с ошметками грязи и брызгами крови, связанные между собой куски веревки заместо пояса и один треснувший башмак. Вторая нога была вся замотана ссохшимися пожелтевшими бинтами. Волосы и борода нечесаны, лицо где не загорелое — там грязное, один глаз почернел и заплыл, на щеке и на лбу — сильные кровоподтеки и ссадины. Я едва не пожалел его, Мэйси, а потом напомнил себе о грязной квартирке, где вырос подававший надежды австралийский мальчик, тот самый, которого убил сидевший передо мной небритый бритт. От жалости не осталось и следа.
Бог мой, Мэйси, как от него воняло! Чем — я так и не понял. Гнилью, гробницами, грязью? Может, воняла его страшная необутая нога. Когда мы договорили, он встал и заковылял точь-в-точь как одноногий. Может, я бы его чуть-чуть и пожалел, но, несмотря на весь этот ужас, остатки жалости во мне испарились, когда я увидел, что он, мерзавец, держится так, будто давно в зеркало не смотрелся, продолжает колко острить, глядит на меня свысока, оставаясь при своем диком, неправедном снобизме высших классов английского общества, цветника застарелой ненависти, в который он попал по праву рождения и который у нормальных людей не вызывает ничего, кроме брезгливости. Я сразу понял, что этот вонючий бандит думает про нас, австралийцев. Именно из-за таких ублюдочных британцев колонисты ведут себя как слуги, слуги — как черные, а черные хватаются за винтовки и устраивают революции. Ну и конечно, его манеры говорили сами за себя: Трилипуш растягивал слова как гомосек, правда, сразу это было незаметно, свою натуру он старался не выпячивать.
Моя голова раскалывалась от вопросов, мне нужно было собраться с мыслями. Я велел ему заказать мне пива, что он и сделал — на ихнем языке. Потом я начал копать, стал спрашивать его про то и про се, действуя в интересах то одного клиента, то другого. Преступник отвечал так быстро, что стало ясно: он был готов к моему появлению. Финнеран продал меня этой грязной развалине, факт. Значит, они и впрямь нашли груды золота.
А положение у меня какое? Я подступался к нему с разных сторон, но не мог рассчитывать, что он сразу признается в совершенных убийствах и расскажет, куда спрятал трупы. За четыре года он закоснел во лжи, считал, что прошло достаточно времени, что вещественных доказательств уже и нет. Так что мне, напротив, надо было его раздразнить, ну, как быка, чтобы он разозлился и по лицу стало видно, что он убийца. Надо было расставить силки, и по моим словам (я записал их несколько часов спустя и ни секунды не сомневаюсь в их точности) вы можете судить о том, как попадался в них наш заяц. Заметьте: я записал все его выпады, все его словесные оскорбления — чтоб вы знали, как он затрепыхался, почуяв крючок в губе. Его раздражение выдало его с головой, так что я не пропустил ни слова, хотя про меня он говорил всякое. Вы как человек, изучающий науку расследования, должны понимать: эмоционально я полностью отстранился от происходящего, позволяя ему палить по теням сколько влезет. Для вас, Мэйси, это хороший урок: детектив играет роль наживки, превращается в пустую подсадную утку, на которую преступник набрасывается — и попадается в расставленные сети.
— Вот что странно, мистер Трилипуш. Я пытаюсь восстановить историю вашей жизни по тому, что слышал от ваших друзей и почитателей. Не могу! Складываю два и два и упорно получаю пять. Как вы это объясните?
— Может, голуба, учителя математики на уроках вас в основном дрючили?
— Очень хорошо. Какой вы интересный глагол выбрали.
— Мы закончили, мистер Феррелл?
— Мистер Финнеран нашел вас на той неделе?
— Нашел. Откуда вы знаете, что он меня искал?
— Где сейчас мистер Финнеран?
— Мы с ним договорились встретиться позже. Он улаживает дела, которые связаны с нашим отъездом в понедельник. Я одни, он — другие.
— Отъездом из Египта? В неизвестном направлении?
— Ну, если вам неизвестно, в каком направлении Бостон…
— Вы возвращаетесь в Бостон? А как же сногсшибательные долги мистера Финнерана?
— Любое начинание мистера Финнерана сногсшибательно. В данном случае он и его партнеры здраво распорядились своими деньгами.
— О! Мои вам поздравления. Значит, вам повезло на раскопках?
— Баснословно. Прочитаете потом в газетах, расскажете внукам, что со мной встречались, а они будут плакать от восторга. Может, они вас даже полюбят за это.
— Где сейчас сокровища?
— Сокровища? Очаровательное определение, колониальный вы мой имбецил. В гробнице находятся артефакты, обжий дар, предметы обстановки, манускрипты и мумии, они сейчас в стадии консервации.
— Могу я осмотреть гробницу?
— Да, можете. Как только ее откроют для публики.
Чтобы пробить его защиту, я позволил себе солгать, но очень близко к истине:
— Беверли Квинт говорит, что вы с Марлоу были любовниками.
Он внимательно посмотрел на меня, потом, не смущаясь, продолжил:
— Имя очаровательное, однако я не знаю никакой мисс Квинт и не могу вообразить, по какой причине она сделала подобное заявление. У меня, мистер Феррелл, складывается впечатление, что вы меня с кем-то путаете. У вас ко мне все?
