Ознакомительная версия.
— Зачем доверился! — в сердцах воскликнул Соколов.
— Лучше поверить ядовитой змее, чем негодяю. Гони, Коля Коробка!
Сзади уже рвалась погоня с дикими криками, с угрожающим свистом. Грохнули выстрелы, пуля сбила с головы ямщика шляпу. Впереди всех, все более обгоняя кавалькаду, скакал со своим шмайссером Кузьма.
— Давай, давай в лес! — торопил Соколов. — Молодец, сворачивай влево, в кусты.
Извозчик так лихо выполнил маневр, что коляска едва не перевернулась. Соколов спрыгнул на траву, крикнул:
— Снимай вожжи! Да быстрей! Привязывай конец к дереву, покрепче. Хорошо!
Схватив другой конец вожжей, сыщик стремительно пересек дорогу. Тут же из-за поворота показался Кузьма, беспощадно погонявший шпорами лошадь. Когда он поравнялся с Соколовым, тот резко поднял вожжи. Кузьма как скошенный, слетел с лошади и беспомощно распростерся в дорожной пыли.
Сыщик выскочил на обочину. Впереди, размахивая ружьем, скакал лакей в красной малахайке. Соколов выстрелил и пробил его правое плечо. Лакей выронил оружие, дико взвыл от боли, конь его развернулся поперек дороги. В этот момент в него врезались остальные. Началась куча-мала.
Соколов еще грохнул своим “дрейзе” — теперь вверх. Эти выстрелы, вид раненого товарища, а еще больше — тело их предводителя на дороге — привели погоню в замешательство. Всадники не менее стремительно, чем прежде, обратились вспять.
Соколов поднял с земли шмайссер и осторожно завернул его в носовой платок.
Тем временем Кузьма пришел в себя. Он сиганул в ближайшие кусты и не разбирая дороги рванул в чащу. Сыщик выстрелил в воздух.
— Стой, убью!
Но след плута уже затерялся в чащобе.
Извозчику Николаю за все муки и простреленную шляпу Соколов подарил сто рублей.
— Спасибо, ваше высокоблагородие! Устал я от города, от всех этих неприятностев. Нынче к себе в деревню уезжаю. С такими деньгами не пропаду.
Затем Соколов отправился к Казарину.
— Держите, маэстро, скрипку, мой подарок!
Музыкант от счастья лишился дара речи.
Дом купчихи Прозоровой стоял на пустыре, чуть в стороне от Большой Садовой. Сама хозяйка отбыла на Макарьевскую ярмарку торговать зерном, а замещал ее дворник Савелий. Это был худощавый мужичок лет сорока пяти, стройный, чистенький, с бегающими глазками под выцветшими бровями.
— Где Мария Школьникова проживает? — строго спросил Соколов.
Дворник посмотрел на небо, на сапоги городового со сморщенными голенищами, на летающую стаю голубей и сказал:
— Это стюдентка которая? Вход к ним со двора. Она заплатила вперед до конца месяца, да куда-то, видать, уехавши. Дней десять уже не видать ее. И братец ее исчез. Толстый такой. Он меня все за пивом посылал в немецкую лавку, что на Московской площади. А что?
Городовой по приказу Соколова фомкой отодрал петлю, на которой висел большой амбарный замок. Сыщик вошел в помещение. За ним было двинулись остальные, с любопытством вытягивая шеи.
Соколов цыкнул:
— Моя профессия хороша до той поры, пока на место преступления не пригнали коров. Не уподобляйтесь, любезные, стаду, не топчите следы преступников!
Все отхлынули к воротам.
* * *
В большой комнате царил полумрак, окна были закрыты плотными шелковыми шторами. В углу валялось десятка два пустых бутылок пива “Хольстен”. Возле стены стояла большая металлическая кровать с шишечками на спинках. Возле кровати на полу — множество кровяных пятен. Он приподнял покрывало. Одеяла и простыня отсутствовали. Зато волосяной матрас был густо залит застывшей в рыжие лужицы кровью.
— Ой, кровищи! — Дворник Савелий, стоявший на пороге в качестве понятого, с ужасом схватился за голову.
Городовой стукнул его локтем под ребро:
— Молчи, не мешай их высокоблагородию.
Соколов повернулся к городовому:
— Из ближайшего ателье доставь фотографа. Пусть возьмет необходимое: аппарат, треногу, пластины. В случае сопротивления разрешаю применить силу физическую. Живо!
Первым прибыл в золотом пенсне, во фраке, соломенном канотье, чем-то неуловимо похожий на пиявку месье Лаверн — фотограф. Нервно поглаживая маленькие, завитые кверху усики, он попытался возмущаться.
— У меня, пардон, сеанс! Меня ждет с семьей губернский предводитель коллежский секретарь Ознобишин! Я протестую... — лепетал он с сильным акцентом.
— Подождет, невелика фигура. Фотографируй место убийства! — по-французски сказал Соколов и так посмотрел в глаза месье, что тот сразу же замолк и приступил к работе.
Чуть позже прикатили в одной коляске жизнерадостные и румяные приятели, гулявшие совместно по случаю выходного, — полицмейстер Дьяков и тюремный доктор Субботин, исполнявший роль эксперта. Хмель из праздничных голов вылетел при первом взгляде на место преступления.
Соколов объяснил:
— Судя по цвету крови и обстоятельствам дела, убийство совершили недели полторы назад. Труп завернули в простыню и одеяло: жертва, видимо, находилась в постели. Окна закрыты изнутри — значит, в помещении был близкий жертве человек, которого впустили в дверь, возможно, сожитель. В лампе полностью выгорел керосин, стало быть, убийство совершено ночью. Очевидно, убийца напал неожиданно: кровать с места не сдвинута, борьбы не было. А вот отпечаток следа ноги — в засохшей лужице крови. Где труп? Думаю, поблизости. Внимательно осмотрим местность!
По сломанным веточкам, оборванным головкам цветов, сдвинутому с места большому камню, лоскутку материи, оставшемуся на кусте шиповника, сохранившимся следам ног Соколов определил место перемещения трупа.
— Ясно, волок по земле один человек! Прямиком на кладбище, благо оно рядом, через этот проем в стене, — объяснил Соколов. — А вот и могилка новопреставленной. Тихий заброшенный кладбищенский уголок!
В канаве лежал завернутый в одеяло труп Марии Школьниковой. Сверху он был закидан сухими ветвями, завядшими цветами с могил, и словно в насмешку над трагедией, на труп швырнули большой венок с железными проржавевшими листьями.
Одеяло развернули. Тело молодой женщины пострадало от грызунов. Вместо глаз зияли черные дыры. Были обглоданы и губы: белые зубы навеки застыли в диком оскале. Медик Субботин приподнял подбородок трупа: на шее виднелся глубокий надрез, вызывавший обильное кровотечение.
Смирившийся со своей участью фотограф, которому давал указания Соколов, установил треногу и делал снимки. Полицмейстер Дьяков — налитый силой мужчина при громадных усах, наводивший ужас на обывателей, распорядился:
— Отправьте труп в университетский морг!
— Надо снять отпечатки пальцев, убийца много наследил: и в комнате, и вот, смотрите, многочисленные пятна на этом одеяле, — распорядился Соколов. — Заодно и с этого шмайссера, — Соколов достал из кармана завернутый в носовой платок трофейный “бергман-байард” — Для пополнения вашей картотеки. Ключ к раскрытию преступления почти всегда находится на месте происшествия.
Полицмейстер пошевелил усами:
— Извините, полковник, но это блажь — отпечатки пальцев! Тьфу, глупость полная. Мы без всяких отпечатков ловим того, кого положено ловить. Эту чушь немцы придумали.
Соколов с сожалением посмотрел на полицмейстера:
— Во-первых, не немцы. Благодаря идентификации которую произвел в Японии знаменитый Фолдс, в 1879 году был спасен невинный человек, которому едва не отрубили голову по ложному обвинению в убийстве. Его отпечатки пальцев не совпали с теми, которые были обнаружены на месте преступления. Позже был пойман настоящий преступник. Впрочем, есть претенденты и на более раннее использование идентификации, китайцы, к примеру. Во- вторых, не следует, господин Дьяков, выставлять напоказ свою серость.
Полицмейстер насупился:
— На сей предмет есть разные точки зрения. Тот же Конан Дойл изобразил идеального сыщика — Шерлока Холмса. Этот сыщик, если вы, полковник, обратили внимание, никогда не использует в своей работе отпечатки пальцев, даже внимания на них не обращает.
— И что в этом хорошего? Его герой порой идет сложным путем вместо того, чтобы легко и быстро разоблачить преступников.
— К примеру?
— Сколько угодно! Так, в рассказе “Приключения черного Петера” женщина утверждает, что была связана тремя мужчинами. Преступники сели за стол, выпили вина и совершили грабеж и убийство. Шерлок Холмс хитрыми умозаключениями приходит к выводу, что рассказ женщины — ложь. А ведь для ее разоблачения достаточно было снять “пальчики” с трех стаканов и бутылки, стоявших на столе: на них не было никаких отпечатков, кроме отпечатков самой преступницы. Хотя, замечу, Конан Дойл талантливый писатель, которого полезно читать и сыщикам, и экспертам. Не зря этот писатель занимался судебной медициной в Эдинбурге. Так что, господин Дьяков, от науки порой бывает польза.
Ознакомительная версия.
