– А ты не задерживай, не томи душу нашего военспеца, – сказал Яковлев.
– Скажи-ка, комиссар, а у тебя как с куревом? – неожиданно спросил Неволин. – Хоть бы угостил боевого товарища!
– Конечно! Что же ты, брат, молчал? – отозвался Яковлев. – Я-то думал, ты не куришь…
– Такую кашу заварили на всю Россию, тут не то, что закуришь – запьешь, – вздохнул Неволин. – Но пить в такие времена нельзя вообще, по-моему!
Новосильцева и Гончарюк переглянулись. Она незаметно подмигнула матросу.
Неволин взял кисет у Яковлева, понюхал.
– Что это у тебя здесь? Монпансье?
– Это табак, Вася, из Питера. Очень хороший, – ответил Яковлев. – Трубочный. «Кнастер» называется.
– Да-а-а… – протянул красноармеец. – Аж слюни текут. Так бы и съел. Нет, ты давай мне чего попроще.
Бывший эсер Росляков протянул ему свой кисет.
– Вот, это оно! – одобрил Неволин. – Родная рабоче-крестьянская махорка! – он высыпал щепотку на ладонь и рассмотрел внимательнее. – Смотри-ка, и корешков достаточно. Забористый, видать!
– Забористый – да, верно! – отозвался Росляков. – Не тяни, давай дальше продолжай.
– А газетка найдется?
Росляков подал ему кусок номера «Известий». Неволин сбоку оторвал полосочку и скрутил козью ножку.
– Газетку я возьму себе – ничего? – спросил он у Рослякова. – Давно не было свежих в наших краях. Закрутить махорку не во что.
– Возьми и дальше говори!
Попыхтев сладковато-острой махоркой, Неволин повернулся к Новосильцевой:
– Ну, в общем, в Тюмень прибыли. Бусяцкий командует разделиться на два отряда – по пятьдесят человек. Один идет немедленно в Тобольск. Другой немного погодя должен ждать бронепоезд московский. Первый отряд ушел, потом и мы выступили через час. Когда проехали приблизительно половину дороги, Бусяцкий нас остановил в деревне. И говорит, что с московским отрядом едет комиссар Яковлев, нам надо его обождать. Пропустить московский отряд и идти следом – на расстоянии, чтобы не обнаружить себя. Ну, мы выступили.
– Сколько говоришь, в первом отряде было народу? – спросил Зенцов-старший.
– Я ж тебе сказал – полста штыков!
Зенцов повернулся к младшему брату и многозначительно покачал головой.
– Так вот и следовали за тобой, товарищ комиссар, – добавил Неволин. Он сделал несколько затяжек и продолжил:
– Приехали, значит, сюда в Тобольск. Приходит опять к нам Бусяцкий и говорит: «Вот сюда приехал комиссар Яковлев и хочет увезти Романова в Москву. А нам предстоит такая задача: во что бы то ни стало предоставить царя в Екатеринбург. Предлагаю сделать так. У Яковлева девять пулеметов, а пулеметчиков всего двое. Вот я ему порекомендую пулеметчиков своих к его пулеметам, и поедем вместе. По известному сигналу вы должны напасть на них, отобрать у них все оружие и Романова. Наши пулеметчики начинают расстреливать яковлевский отряд изнутри, тут и мы наваливаемся, отбиваем Романовых – и будь здоров, комиссар». Вот так, – сказал Неволин. – И все кончено, и никто из моих товарищей на его слова не возражает. Я тогда один запротестовал, разговорил товарищей, и эта выдумка их не удалась, и Бусяцкий ушел. Приходит через час. Говорит: «Комиссар Яковлев предъявляет фальшивые мандаты от Совнаркома. Мы решили взять его с поличным. Теперь оказалось, что он собирается вывезти царя не в Москву, а за границу, прямо в Берлин, к немцам, родственникам царицы. Это измена. Троцкий с Нахамкесом заключили тайный договор с генералом Гофманом!»
– Смотри-ка! – восхитился Росляков. – Даже Гофмана знает[80]!
– А ты как думал! – ответил Неволин. – Газеты читает. Хоть не каждый день. А его дружок Голощекин считай каждую неделю в Кремль ездит, а потом нас просвещает… «Стало быть, Яковлев на самом деле царя с семьей к немцам решил отправить. И еще он собрался отправить немцам два эшелона с золотом».
– Это тоже я? Золото немцам? – поднял брови комиссар Яковлев.
– Да, Костя, ты! И не отпирайся, – подтвердил Неволин. – Кто же у нас, в наших краях еще так много занимался золотом? Ты не перебивай, а слушай. Я не могу здесь с вами долго чаи гонять… У меня свои командиры есть, – усмехнулся он.
– А почему бы тебе, Василий Алексеевич, не остаться с нами? – предложил Росляков. – Рискуешь ведь.
Неволин тяжело вздохнул.
– Думаешь, я не хочу остаться? Хочу… Но там никого из наших нет. Ну, и ты не мешай! Значит, Бусяцкий дальше говорит: «Допустить, чтоб Яковлев выкрал коронованного палача, советская власть не может. Мы хотели упредить Яковлева. Но не получилось, потому что, помимо Яковлева, здесь в охране Романовых есть еще и белый прислужник Керенского: клеветник или, по-нашему, по-простому – клеврет. Это царский полковник Кобылинский. Он Николашку нам без боя не отдаст. И он обязательно будет заодно с Яковлевым. Нам нельзя вступать с ними в драку. Силы неравны. И вот мы тот старый план бросили, а теперь по-другому решили»… – Неволин снова затянулся, бросил окурок в банку и аккуратно плюнул на него и погасил.
– Да не тяни ты кота за хвост, – буркнул Гончарюк. – Какой план? Говори: ты же спешишь вроде?
– План такой, – продолжил Неволин. – По дороге к Тюмени сделать засаду. Когда Яковлев последует с Романовым, как только они сравняются с нами, вы должны из пулеметов и винтовок весь отряд Яковлева посечь. И никому ничего не говорить. Если кто будет спрашивать, какого вы отряда, то говорите, что московского, и не сказывайте, кто у вас начальник, потому что это надо сделать помимо уральского и других Советов. Таков приказ самого высокого начальства». Я тогда ему вопрос: «Разбойничками, значит, быть?» Я ему говорю: «Лично с вашими планами я не согласен. Если вам нужно, чтоб Романова убить, так пусть единолично кто-нибудь решается, а я такой мысли, чтоб посечь Яковлева и других товарищей-красноармейцев, и в голову не допускаю, имею в виду, что вся наша вооруженная сила стоит на страже советской власти, а не единоличных выгод и людей. Если комиссар Яковлев командирован за бывшим царем от Совета народных комиссаров, так он должен представить его туда, куда велено, а мы разбойничками не были и быть не желаем, чтоб из-за одного Романова расстрелять таких товарищей красноармейцев, как мы!» Они, конечно, заспорили: «Что ты, Неволин суешься везде и расстраиваешь всех!» Ну, все-таки они стали меня притеснять… Такой вот у них план – ждать в какой-нибудь деревне по реке Тоболу, пока проедет Яковлев с Романовыми. Вот – все[81].
Комиссар Яковлев поднялся, пожал Неволину руку.
– Василий Алексеевич! Незачем тебе возвращаться. Мы все равно здесь не задержимся. Как говорили в древности, кто предупрежден – тот вооружен. Ты нас предупредил. Не рискуй больше, не возвращайся.
– Если не вернусь – грош цена моему предупреждению. Заславский догадается. И придумает другое. Другой план. Надо идти. Иначе получится, зря головой рисковал.
– Ну что же, прощай! Даст, Бог свидимся еще! Бывайте здоровы.
Они обнялись. Неволин надел свою черную железнодорожную фуражку, на которой вместо двух серебряных молоточков была красная звезда, и двинулся к выходу. Взявшись за дверную ручку, обернулся, поднял вверх сжатый кулак.
– Не робей, робятки! Бывайте!
Совещание закончилось. Гончарюк и Новосильцева остались.
– С Романовыми все в порядке, – сообщил ей Яковлев. – Была, правда, ленивая перестрелка между тюменскими и омскими. Жертв нет. Кобылинский ситуацией владеет. Сейчас отдыхаем, завтра вместе с вами, ваше сиятельство мадам Колобова, мы нанесем Романовым визит.
– Душа моя, – сказала шепотом Новосильцева и оглянулась, не слышит ли матрос.
Гончарюк копался в шкафу, выискивая свежее белье.
– Душа моя, – она шепнула ему. – Я хочу…
– Знаю, Дуняша, знаю, – ответил он ей таким же шепотом и усмехнулся. – Гарантию ты хочешь. Но я с пьяными шпионками дела не имею. А уж с алкоголичками – тем более.
– Гадкий, развратный комиссар! – прошептала Новосильцева. – Очень гадкий! – она ударила его кулачком в грудь и вскрикнула: ушиб еще не прошел. – Я ведь только есть хочу!..
НАУТРО комиссар Яковлев вышел из своего номера около восьми часов. Солнце взошло и пригревало уже по-весеннему. Водосточные трубы с грохотом выплевывали на дощатые тротуары голубые куски подтаявшего льда.
Первым на лестнице ему встретился матрос Гончарюк и не сразу узнал своего командира: Яковлев сбрил бороду и усы. Отвечая на его безмолвный вопрос, комиссар провел ладонью по лоснящемуся подбородку и сказал:
– Весна, Павел Митрофанович. И вообще, нужно время от времени менять внешность – так будто молодеешь.
– Точно, товарищ комиссар, – с серьезным видом согласился Гончарюк. – А вот на царском флоте борода и усы подпадали под устав. Папаша нынешнего царя, Александр Третий, разрешил офицерам носить бороды – кто как хочет. Но матросам велел носить усы. Конечно, от усов вреда хорошему человеку нет. Но не каждому дано с ними правильно обращаться. Это большая наука! Попробуйте-ка высморкаться, как следует, допустим, на ветру. У половины матросиков усы вечно в соплях. Сатрапом он все-таки был, Миротворец хренов, – едрить его в Гибралтар, Босфор и Дарданеллы!
