Французы наседали с самого утра.
Вчера вечером генерал Отт прислал к Суворову гонца с тревожным известием: Макдональд обрушился на него всеми своими силами. Шеститысячный отряд Отта, конечно, не смог удержать втрое сильнейшего врага. Австрийцы отступали за реку Тидоне.
Суворов приказал Меласу с австрийским авангардом идти на выручку.
Когда сегодня в десять часов утра Мелас подошел к Сан-Джиованни, войска Отта в панике отходили к Сармате. Если бы не пересеченная местность, не эти виноградники, заборы и речонки - ничто не могло бы задержать солдат. Но так волей-неволей их бег замедлялся естественными препятствиями.
В это время, к счастью, и подошел авангард Меласа. Войска Отта подбодрились и прекратили отступление.
Мелас поставил на шоссе за деревней Сармата батарею из восьми орудий. Австрийцы стояли за рвами, наполненными водой,- недавно шли проливные дожди, и все глубокие канавы были полны.
И вот уже четыре часа подряд Мелас выдерживал яростные атаки французов.
Прибыв в Сан-Джиованни, Мелас тотчас же послал к Суворову адъютанта с запиской. Хотя деревня Сармата еще была у австрийцев и от Сан-Джиованни, где сидел Мелас, до Сарматы - добрых полмили, но Мелас написал, что французы теснят их к Сан-Джиованни. Он считал, что пока гонец доскачет до Суворова, так в действительности и окажется.
Мелас вообще смотрел на создавшееся положение очень мрачно. Действия Суворова удивляли его. Он никак не понимал этой суворовской стратегии.
Вчера ночью, когда стало известно, что Макдональд идет с большими силами наперерез русско-австрийским войскам, фельдмаршал отдал новый приказ по армии. В нем всего три пункта. Первый пункт Мелас помнит наизусть. Мелас не мог вспомнить о нем без улыбки:
"Неприятельскую армию взять в полон!"
"Хорошо сказать - взять в плен! Дай бог самому избежать плена на старости лет!"-думал Мелас.
И весь приказ, все три пункта написаны в таком победном тоне. В нем говорится только о том, как казаки будут колоть, а французы - кричать пардон.
"С пленными обходиться милостиво… Музыке играть…"
Мелас покачал головой.
"Не слишком ли рано играть музыке?"
Ему казалось: дела союзников сейчас таковы, что остается только ретироваться.
Мелас, получив от Суворова приказ спешить на выручку Отта, спросил безо всяких шуток у главнокомандующего:
– А куда же отступать?
– В Пьяченцу! - ответил Суворов. Папа-Мелас посмотрел на фельдмаршала: шутит? Фельдмаршал и не думал шутить. Он смотрел властно и без улыбки.
В Пьяченцу отступать, к сожалению, уже поздно: в Пьяченце Макдональд.
Но Мелас был в любую минуту готов к отступлению: у крыльца стояла наготове карета с парой прекрасных лошадей, кучер дремал на козлах. Пол-эскадрона драгун - личная охрана барона Меласа - ждал во дворе. Они сидели в тени деревьев и дома, набив карманы ворованными в сан-джиованнских садах фруктами, ели и перемигивались с итальянками, спрятавшимися от военной грозы в погреба и подвалы.
Мелас с тревогой ждал, когда французы соберут силы и ударят вновь: отряд Отта и авангард, который привел барон Мелас, разумеется, не могли долго удерживать такого противника.
На беду еще не подходили и главные силы союзников. Мелас послал двух адъютантов - майора и ротмистра - на чердак дома. У самого Меласа не хватило бы сил взобраться туда. Адъютанты в зрительную трубу барона следили за боем и время от времени доносили ему. Слуга барона, ефрейтор, курил в прихожей, готовый прийти на зов господина.
Шел уже третий час пополудни. Адъютанты сверху давно что-то не сообщали ничего нового.
Папа-Мелас, опершись на руку, незаметно вздремнул.
Его разбудил поспешный топот шагов. Звеня шпорами и саблей, скатился вниз по лестнице ротмистр.
– Что там?
– Французская пехота обходит с двух сторон Сармату. Кавалерия строится на шоссе!
"Началось!" - подумал Мелас,
Он в тревоге поднялся со стула. Руки машинально свернули карту, надели треуголку. Беззвучно шевеля гулами, точно жуя что-то, Мелас пошел из комнаты.
Австрийские пушки гремели чаще прежнего. Похоже было на то, словно кто-то выбивает за деревней Сан-Джйованни ковры.
И вдруг сквозь раскаты пальбы донеслись крики французов.
Мелас, поддерживаемый слугой и адъютантом, сел в карету. Драгуны поспешно садились на коней.
Мелас сгорбился в карете. Поворотив голову набок, прислушивался.
Пушки разом умолкли. Мелас понял: кавалерия все-таки доскакала, батарея погибла!
Мелас повернул голову и недовольно, нетерпеливо глянул на крышу дома:
– Что он там?
Ждать не пришлось: с чердака с зрительной трубой в руке стремглав летел майор:
– Батарея в руках французов! Генерал Надасти отступает из Сарматы!
– Садитесь! - поморщился Мелас.
Катастрофа была налицо: сейчас, побежит авангард и отряд Отта, а навстречу им идет вся армия, и паника, конечно, передастся ей!
Не успел майор сесть в карету, как вдруг не от Пьяченцы, откуда шли французы, а с противоположной стороны, от Страделлы, сзади, раздался потрясающий рев - "ура!"
Мелас откинулся назад.
"Обошли с тыла! Плен! Позор!"
Краска залила его старое, дряблое лицо.
Но в это мгновение по улице, точно ураган, понеслись сотни всадников. В столбах поднятой пыли перед Меласом замелькал целый лес казачьих пик, казачьи бороды и широко раскрытые рты, кричащие "ура".
"Ура" гремело, удаляясь к Сармате.
"Казаки. Суворов. Спасены!" - облегченно подумал папа-Мелас и стал поскорее вылезать из кареты: увидит фельдмаршал Суворов - засмеет!
Только тут, на виду у неприятеля, на сан-джиованнских полях, выстраивалась подходившая, измученная непосильным переходом русская пехота. Люди не могли отдышаться, все были мокрехоньки, точно не бежали по шоссе, а шли вброд через реку. Этот последний переход от Страделлы до Сан-Джиованни был самым мучительным.
К Сан-Джиованни прибежали наиболее сильные. Полки были чрезвычайно жидки - роты насчитывали треть состава.
Суворов велел пехоте выстраиваться против флангов неприятеля. Горчакову дано правое крыло, Багратиону - левое. Австрийцев он оставлял в центре.
Ударить одновременно по всей линии.
Суворов въехал на холм, посмотрел в трубу вперед, на деревню Сармату, занятую французами. Австрийские мундиры белели у деревни Фонтана-Прадоза на фоне зеленых виноградников, но сливались с белыми оградами садов. Глядел направо, на маленькую, в пять домиков, деревню Карамело.
К Александру Васильевичу подъехал Багратион. Он тихо сказал:
– Ваше сиятельство, в ротах нет и по сорока человек. Придется повременить.
– А у Макдональда нет и по двадцати. С богом!
Багратион поскакал к войскам.
Не прошло и получаса, как вся линия союзников, с музыкой и барабанным боем, с развернутыми знаменами, кинулась в атаку.
Где-то грянула задорная русская песня:
И я селезня любила,
Я касатова хвалила,
Я кафтан ему купила…
Суворов, не обращая внимания на визг пуль, поехал к пехоте.
– Вперед, ребятушки, коли! - подбадривал он.
Французы держались упорно: обороняться помогала пересеченная местность. Но во фланги и тыл врага ворвались казаки, которых неаполитанская армия видела еще впервые. Французы побежали. Деревню Сармата вновь заняли австрийцы. Левое крыло французов отступало за реку Тидоне. Синие мундиры бросились в воду.
К союзникам каждую минуту подходили подкрепления. Вечерело. Жара спадала. Становилось немного легче.
Еще натиск, и за левым неприятельским крылом начало поспешно отходить и правое: боялись, чтобы Суворов не отрезал.
Все французы убирались за реку.
Преследовать сбитого неприятеля было невозможно: лошади, как и люди, едва таскали ноги. Кроме того, целые эскадроны должны были спешиваться и вести коней в поводу - через заборы и канавы.
Суворов поздравлял войска с победой.
– Ну что ж, поедем отдыхать. Хороший у вас там унтеркунфт, папа-Мелас?-весело спросил он.
Меласу это не понравилось. Он знал, что Суворов не любит, презирает слово "унтеркунфт".
– В Сан-Джиованни есть хорошие дома,- уклончиво ответил папа-Мелас.
Суворов с Меласом, Шателером и адъютантами ехал к Сан-Джиованни, где была по диспозиции заранее назначена главная квартира армии.
Бой по всей линии затих. Кое-где уже горели костры.
Навстречу ковыляли отставшие солдаты разных русских полков, которые спешили к своим. Они старались пройти так, чтобы не попадаться на глаза фельдмаршалу.
Суворов делал вид, будто не замечает этих стариков, прошедших за полутора суток восемьдесят верст. Только увидев молодого поручика, который шел хромая (видимо, сильно натер ноги), он иронически обмолвился:
