Елена Хорватова - Сезон долгов

– Ну, если оно вам нужно, – протянул Христо, показывая всем своим видом, что не одобряет подобных знакомств. – Спуститесь по этой улице вниз, к морю, у аптеки Липиади сверните налево, там дальше, за бубличной лавкой мадам Левицкой, увидите колодец, а за ним высокий дом с зеленой крышей. Спросите кого-нибудь во дворе, где квартира Заплатина, вам укажут. Если, конечно, оно вам и вправду надо...

По указанным Христо ориентирам Колычев разыскал дом с зеленой крышей, но, как оказалось, – не тот.

Старуха в темном платке, встреченная им в тихом тенистом дворике дома, отправила внука, чтобы он провел приезжего господина в соседний дом (и тоже с зеленой крышей!), где проживал Заплатин.

– Ой, смотрите, это же Костик, внук мадам Айвазовой, – загалдели женщины, жарившие во дворе нужного дома на каменной печурке рыбу. – Костик, ну что, бабушка здорова?

– Спасибо, здорова, – степенно кланялся Костик. – Только ноги что-то пошаливают.

– Ой, а что вы хотите, еще бы ноги не шалили, – всплеснув руками, многозначительно воскликнула одна из пропахших рыбой женщин в кокетливом шелковом тюрбане и грубом переднике. – Если вот-вот подует норд-ост, то что вы хотите от тех ног?

– Ну прямо уж сразу и норд-ост, вы тоже скажете, – перебила ее другая особа, в легком платочке, повязанном бантиком надо лбом. – Костик, а что твои папа с мамой еще не вернулись с Севастополя?

– Да мы их еще и не ждем, – удивленно ответил Костик.

– Скажите, пожалуйста, – вы не ждете! А мне тетя Фая сказала, что уже ждете. Вот же ж брешут люди! – возмутилась особа в платочке.

Колычев терпеливо ожидал, когда обитатели дома утолят свое любопытство касательно жизни знакомого им семейства, и, соблюдая определенный ритуал, сочтут возможным обратить внимание на пришельца. Южных людей никогда нельзя торопить, чтобы не вызвать их раздражение и гнев...

Ожидание затягивалось, но воспитанный Костик выручил чужого дядю.

– Тетечки, тут до Алексея Антоновича господин пришел, квартиру ихнюю ищет. Меня бабушка проводить послала.

Женщины с учтивыми улыбками повернулись к Колычеву:

– Ах, так вы до Алексея? Вон туда, по лесенке, на второй этаж будьте любезны. Вход к Алексею Антоновичу с галерейки.

Когда Дмитрий поднимался по стертым ступеням, за его спиной раздался шепот.

– Ну, и что вы на это скажете? Снова гости к Заплатину. Мало ему гостей! И так сегодня полночи колобродили, только утром разошлись – и, пожалуйста, снова гости! Табунами ходят! А соседям не жизнь, а одно сплошное беспокойство...

– Да уж. Просто кошмар! И после такого свинства этот наглец Атешка имел совесть мне заявить: «Мадам, весь дом провонял вашей рыбой!» А что рыба? Можно подумать – тухлая... Рыба как рыба, свежая, с естественным ароматом. В следующий раз я ему отвечу: «Не моей рыбой дом провонял, а вашими, пардон, собутыльниками, дорогой Алексей Антонович!»

Жилище Заплатина представляло собой маленькую веранду, стекла которой смотрели на опоясывавшую дом галерею, и две комнаты, выходившие окнами на ту же веранду, из-за чего у них был несколько сумрачный, лишенный южного солнца вид.

Повсюду здесь царил тот особый беспорядок, который оставляют после себя большие развеселые компании. Грязная посуда, пустые бутылки, пепельницы и просто блюдца, полные окурков, огрызки яблок, скатерти в пятнах... Из-за задвинутого в угол кресла торчал гриф гитары, украшенный голубым бантом.

Заплатин до сих пор, хотя было уже далеко за полдень, пребывал в постели, причем не один – в сумраке его спальни мелькнула какая-то полуодетая женщина. Накинув халат и нацепив на нос очки, он пригласил Дмитрия пройти в соседнюю комнату, представлявшую нечто среднее между кабинетом и гостиной, но с теми же следами ночного кутежа.

– Ну, здравствуй, Колычев. Не ждал, признаюсь. Ты, по слухам, меня игнорируешь. А старые дрязги можно было бы уже и забыть, столько лет прошло.

– Прости, Заплатин, но я к тебе по делу, – перебил его Дмитрий.

– Ладно, излагай, – согласился Заплатин, – только попроще, я после пьянки. Башка трещит.

– Я разыскиваю Феликса. Он был вчера у тебя?

Заплатин наморщил лоб.

– Насколько я помню, нет. Феликс Веру из Петербурга телеграммой вызвал и в ожидании дражайшей супруги пребывал в полной растерянности. Ему было не до меня, что и понятно. А я, со своей стороны, тоже как-то скис – хоть и расстались мы с этой мерзавкой давно, а сердчишко-то, знаешь, взыграло. Эх, сколько зла от баб! Воспоминания беспокоят, будь они неладны. Вот и решил напиться в хорошей компании, завить горе веревочкой.

– Значит, ты не видел Феликса ни вчера вечером, ни сегодня утром? – уточнил Колычев.

– Значит, не видел. А что случилось-то? – поинтересовался наконец Алексей.

– Да вот, матушка его разыскивает, – покривил душой в ответ Дмитрий.

– А-а, – протянул Заплатин и сладко зевнул. – Матушка... Ну это ничего, матушка потерпит. У старой княгини, как только она дорвалась до денег, проявилась склонность к тиранству. Скоро всю кровь из сына высосет, старая ведьма.

– Ты слишком уж строг к ней. Ладно, прости, что побеспокоил.

Дмитрий встал и взял со столика свою фуражку.

– Ничего, люди свои. Ты, Дмитрий, заглядывай как-нибудь.

– Да, как-нибудь, непременно.

Порасспросив в ресторанах на главных улицах и на набережной, не видел ли кто молодого князя Рахманова, но так ничего и не узнав, Колычев вернулся в имение.

Феликса к тому времени уже нашли слуги – он с ночи сладко спал в своем винном погребе.

Как оказалось, накануне, чтобы справиться с волнением, он спустился в погреб «промочить горло». И так увлекся, что и сам не заметил, как свалился там между винных бочек и уснул.

– Боже, Митя, мне так стыдно, – заговорил Феликс слабым голосом при виде Колычева. – Я просто свинья. Я не встретил Веру. Она, наверное, жутко на меня обижена. И поделом! Кстати, ты не догадался случайно съездить вместо меня на станцию?

– Догадался.

– Я всегда знал, что ты – настоящий друг! – улыбнулся Рахманов. – Ангел, просто ангел! Ты устроил Веру где-нибудь в гостинице?

– Она не приехала.

– Почему? Что же могло случиться?

– Феликс, случиться могло все что угодно. И особых поводов для оптимизма у нас нет. Мне следовало бы тебя как-то подготовить, но времени на психологические экзерсисы уже не осталось. Собирайся, нужно ехать – станционный жандарм зарезервировал нам два места на вечернем поезде.

– Митя, что ты такое говоришь? Куда ехать, зачем? На поезде? Ты что, с ума сошел?

– Я тверд в уме как никогда. Прости, но, боюсь, надо настраиваться на худшее. В ста верстах отсюда на полотне железной дороги найден труп молодой женщины. Тебе предписано явиться на опознание. Собирайся, нужно поторопиться.

Феликс вскочил с дивана, на котором валялся с книгой, и стал натягивать на себя одежду. Пальцы его так сильно дрожали, что он не мог самостоятельно справиться с пуговицами и пришлось обратиться к помощи лакея, чего в обычные дни Феликс совсем не любил...

Рахманов и Колычев уже спускались с крыльца, когда услышали крик княгини, стоявшей на балконе:

– Феликс, куда ты? Вернись, я тебя умоляю! Ты же обещал мне! Дмитрий, куда вы его увозите? Он же провел всю ночь в холодном погребе, это чревато воспалением легких. Феликс, ты обещал мне отлежаться и принять меры против простуды! Не веди себя, как ребенок! Дмитрий Степанович, Митя, остановите его, умоляю! Уж от вас я не ожидала подобного легкомыслия.

– Когда ты, наконец, расскажешь матери обо всем? – тихо спросил Колычев.

– Только не сейчас, ради Бога, Митя, не сейчас! Ты же понимаешь...

Крикнув матери несколько успокоительных слов, Феликс уселся в экипаж.

Увы, подтвердилось самое худшее – убитая женщина и вправду оказалась женой Феликса, Верой Рахмановой. Ее мертвые, искаженные смертью черты все еще сохраняли, несмотря ни на что, следы яркой, молодой красоты.

Дмитрию, у которого вроде бы за годы службы судебным следователем должна была образоваться стойкая привычка к виду мертвых тел, и то стало нехорошо и тягостно на душе. А Феликс совершенно раскис.

Пассажирских поездов в обратную сторону до утра не было. Можно было дождаться петербургского поезда, который проходил эти места на рассвете, но Феликс настаивал на немедленном возвращении домой, пусть даже и на дрезине. Одна из паровозных бригад сжалилась над овдовевшим князем и подвезла их до нужной станции на товарняке.

Всю обратную дорогу Феликс рыдал, невнятно твердя о наказании Господнем за его грехи, а уже под утро, на подъезде к Сухому Куту, обратился к Колычеву с неожиданной просьбой – на всякий случай подтвердить его алиби.

– Митя, я уверен, что меня никто не заподозрит в убийстве, я ведь так любил Веру... Но все же, как юрист, я понимаю, что до конца быть спокойным нельзя. Ты не мог бы сказать следователю, когда тот станет тебя расспрашивать, что тебе твердо известно – я был всю ночь и все утро в усадьбе. Тем более – это чистая правда, я никуда дальше усадебного парка и винного погреба не уходил.