все равно волновалась. Сколько всего нового! Но ощущений, таких, чтобы прямо прочувствовать — не было. Может, я вообще какая-то неправильная женщина, думала Фаня, слушая, как сопит рядом Яшка, и невольно улыбнулась: женщина! И бессовестно представила, что вот это все папа проделывал с мамой, ужас какой. Нет, у них все было иначе, не может быть так же! И заснула.
Понятно, что теперь Яко в каждую ночь повторял и повторял свой опыт, иногда не по разу, пока не добрались до Тулы, где удалось влезть в поезд, идущий на Москву, Фаня все ждала, когда же, наконец, начнет испытывать восхитительное чувство наслаждения, о котором тайком читала в запрещенных романах, но не чувствовала ничего. Ну, да ладно, ему же приятно, так что пусть, теперь-то куда деваться? Поздно.
В Москве их ждали две поразительные новости: во-первых, оказалось, что Москва стала столицей, сюда из Петрограда перебрались все учреждения новой власти. А вторая — Фаня обнаружила, что из ее жизни пропали две недели. В том числе, и ее день рождения — старый календарь решительно отменили. Вот так. Думали, что прибыли в Москву 4 мая, а на самом деле — 17-го. И куда делось 14-ое число? Получается, что ей уже исполнилось восемнадцать, и хотя евреи не отмечают день рождения как праздник, но все же дата-то символическая! 18 лет в 18 году. А вот и нет. Никакого символизма. Ну хоть по еврейскому календарю дата останется прежней — 20 ияра [14]. Ее она, кстати, тоже пропустила в их странствиях, так что как ни крути, а ей уже целый месяц как восемнадцать лет! Удивительная штука календарь.
«Видный деятель коммуны» бросился к своим знакомым, она осталась ждать его в парке, рядом с огромным памятником. Красивый, с фигурами. Но пойти рассматривать эти фигуры побоялась — вдруг пропустит Яшку? Так что вместо этого принялась разглядывать москвичей, в основном, москвичек, конечно. Поняла, что одета она нелепо, то, что в Одессе считалось приличным нарядом, здесь выглядело как провинциальный балахон. Неловко очень. Ну, а откуда брать средства на модную одежду? Нету у них с Яшкой денег, можно сказать, подаянием питались. Еще поразило, что многие девушки, да и женщины постарше, носят короткие юбки — даже выше щиколоток! И никого это не смущает.
Тепло. Фаня сняла жакет, меховую безрукавку и сразу почувствовала, как на нее пахнуло «потом странствий». Именно так выспренне она об этом противном запахе подумала, сама над собой посмеялась.
Яков вернулся. Не глядя в глаза, переминаясь с ноги на ногу, сообщил что получил очень, очень ответственную должность в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем («В Чрезвычайке»! — ахнула про себя Фаня. — Ай да Яшка!), ему выделили комнату в общежитии, но отдельные комнаты дают только семейным, так что он отведет ее пожить первое время к знакомым знакомых…
— Ну, так а в чем дело? — спросила Фаня. — Если дают семейным, так разве мы не муж и жена? Если надо официально, чтобы документ — давай распишемся, это ведь сейчас так называется.
— Ты еще про хупу [15] скажи! — пробормотал Яков.
— Да и хупа было бы правильно. Ты же сам всем говорил, что мы женаты, так оформим все официально и получим комнату на двоих.
Яков помолчал.
— Пойми, Фанечка! Не могу я начинать свою работу, да еще в центральном аппарате ВЧК, с требований и условий. Надо подождать, хорошо? Дай мне устроиться как следует, зарекомендовать себя — ты же знаешь, я быстро произвожу хорошее впечатление — тогда и распишемся, и съедемся, а пока потерпим. Вся история — на пару месяцев, сегодня стиснем зубы, а завтра — друг друга в объятиях.
Он деланно засмеялся.
— Давай вещи, пойдем к нашим, там тебя и устроим. Хорошо? А я буду приходить часто, как только возможно.
И тихо добавил: если получится.
Фанни молчала. Не такая уж она глупышка, как он думает. Приходить он будет. Бросает он ее! Пока добирались до этой треклятой Москвы, нужна была, люблю, говорил, не могу. А тут — понятно, столица, хоть и новая, соблазнов много, не нужна ему одесская провинциалочка. И что теперь делать? Нет, все же она непроходимая тупица. Зачем нужно было срываться из любимой теплой Одессы в чужой огромный город? Пока они шли, она поняла, насколько он огромный. И как тут жить? И, главное, на что жить?
— А на что я тут жить буду?
— Найдем тебе службу, с пайком, хорошую. Дай пару дней.
— А эти пару дней я что есть буду?
— Я вечером приду, принесу еды, не волнуйся.
Так она попала к двум «старым» каторжанкам, Доре и Дине. «Старые»! Ну не столько по возрасту, сколько по тому опыту, который у них был в жизни. А опыт был ого-го какой! И познакомились они друг с дружкой на Нерчинских рудниках. Вот эти две молодые женщины, тогда вообще девчонки — и на рудниках. С ума сойти! Так что «поставь самовар» и «вынеси помои» вполне достойная плата за общение с умными, хоть и суровыми женщинами, для которых все эти «девичьи грезы» про любовь и разлуку — ерунда на постном масле. Для них на первом месте — Дело. И дело великое: освобождение рабочего класса и трудового крестьянства всего мира! Есть ли цель достойней, чем эта?! И цель эта вполне достижима, вот, что поразительно. И никаких национальных различий! Люди делятся не на евреев и русских, не на «хороших» и «плохих», а на классово близких и классовых врагов. Вот Дора — такая же еврейка, как Фанни, а Дина — вообще караимка. Но этот факт интересовал их меньше всего. Важно было другое — трудовой ты элемент, или эксплуататор.
Правда, путь, которым предполагалось двигаться к счастью всего человечества, Дина с Дорой представляли по-разному, часто спорили, Дора кричала, Дина ей строго возражала. В чем было отличие одного пути от другого, Фаня не понимала, но зато когда спорщицы выдыхались, с удовольствием поила их чаем, потому что как начинались эти крики, она сразу бежала ставить самовар. Знала, что они потом обязательно чаю потребуют. Ну и славно.
Яков, ставший начальником контрразведывательного отдела, не обманул, и в самом деле через пару-тройку дней устроил Фаню секретарем в машинописное бюро Боевого отряда ВЧК. Хорошая работа, с пайком, как и обещал. Хоть какие-то обещания выполняет, паразит. И хотя Фаня еще не до конца освободилась от его магии и каждый раз вздрагивала, когда он входил в штаб отряда, однако обида на Яшку, который вот так
