Мучительно содрогаясь всем телом и не поднимая головы, он замер. В отличие от других мужчин, которым Уинифред когда-либо грозила оружием, Холбрук ни капли не сомневался, что она пустит его в ход. Либо страх ослеплял его, либо он был умнее их всех. И сейчас ей даже не понадобилось оружие, чтобы поставить его на колени.
– Вы ненавидите меня? – холодно улыбаясь, спросила Уинифред. – Отвечайте честно.
Немного погодя, Холбрук кивнул.
– Да.
– Вы боитесь меня?
На этот раз ответ прозвучал быстрее, без всякой задержки:
– Да.
– Значит, вы еще на что-то годитесь, – заключила Уинифред.
Тяжело дыша, Холбрук поднял на нее полные ужаса и облегчения глаза – так смотрела бы рыба на отложенный в сторону разделочный нож.
– Нужные документы у вас?
– Да, мисс Бейл, – торопливо ответил он. – Мистер Даск привез их пару дней назад. Прикажете принести?
– Нет, – отрезала Уинифред и отвернулась, вытаскивая из рукава платок. – Вы отдадите их мисс Гэмпстон и продолжите приглядывать за всем. Для меня.
– Как… – Холбрук сбился, тяжело поднимаясь с колен. Его воротник потемнел от пота. – Как с господином Даском?
Обтерев подбородок и испачканные в крови пальцы, Уинифред аккуратно завернула револьвер в платок.
– Именно так. Но есть небольшое отличие. Знаете какое?
Под ее взглядом он выпрямился, часто моргая, но его глаза все равно заблестели от слез. Уинифред не чувствовала никакого удовлетворения от того, что имела над ним власть.
– Какое? – охрипшим голосом спросил он.
Уинифред отвернулась.
– Меня ты не предашь, – сказала она.
Погода стояла удивительно ясная для октября в восточной Англии. Листья на деревьях облетели, и в ветвях начали проглядывать круглые птичьи гнезда. Золотые лучи вместе с ветром пробежали по мощеным дорожкам и изъеденным лишайником и мхом надгробиям. Кое-где в пожелтевшей траве еще виднелись крошечные головки поздних цветов – пурпурных скабиоз и желтых бархатцев.
Подержав руки Кэтрин Дарлинг в своих, священник ушел, и Уинифред откинула черную вуаль на шляпку. Она избегала встречаться взглядом с Теодором – стоит ей только увидеть его измученное лицо, и она снова ударится в никому не нужные слезы.
Несмотря на все одержанные недавно победы, на душе у нее не было легко. Уинифред не умела терять дорогих ей людей – разучилась. Последний раз она потеряла любимого человека так давно, что успела забыть, как это нестерпимо мучительно. Место, которое в ее жизни занимала Лаура, опустело, и она понятия не имела, что с этой пустотой делать.
На похороны приехали даже Эвелин и Малин. Что бы ни болтал Стеллан, траур был не к лицу его супруге – мантилья, черным облаком окутывавшая голову Эвелин, будто придавливала ее к земле. Серьезная и непривычно тихая Малин поддерживала ее под локоть.
Келлингтон вел Эвелин на кладбище после службы, но затем отошел в сторону, к Дарлингам. Уинифред была благодарна ему за присутствие, за тихое непоколебимое спокойствие, которое он источал. В заботах, связанных с похоронами, Келлингтон забыл прихватить свой венок. Когда пришла его очередь бросить цветы на крышку гроба, Уинифред и Теодор выломали для него по стебельку из своих букетов.
Стеллан стоял поодаль, под голым деревом, на черных ветвях которого чудом держались маленькие бурые гранаты. Он не решился подойти к могиле Лауры, даже когда священник начал читать заупокойную молитву. На последних словах Стеллан перекрестился вместе со всеми, но так и не сдвинулся с места. В руках он вертел букет белых хризантем.
– Я отлучусь ненадолго, – сказала Уинифред.
Теодор обернулся на Стеллана, незаметно утирая лицо.
– Конечно.
Уинифред почувствовала вину за то, что снова оставляет его, пускай и ненадолго. Теодор был полностью разбит, казалось, что любое неосторожное слово или жест может нанести непоправимый ущерб. Должно быть, это и есть те самые «печали», упоминаемые в свадебных молитвах.
Завидев приближающуюся к нему Уинифред, Стеллан взмахнул своим букетом. На нем не было шляпы, и траурную ленту он повязал себе на запястье.
– Мисс Бейл.
– Акли, – откликнулась она, растирая озябшие кончики пальцев в шелковых митенках. – Спасибо, что пришел.
– Я отличный друг, и этим все сказано. И нет, я не хочу слышать, что ты думаешь по этому поводу.
– Может, друг ты и неплохой, но супруг дрянной, – веско заметила Уинифред. – Ты не хочешь поговорить с ней? Извиниться?
Стеллан молча царапал стебель цветка, окрашивая ноготь на большом пальце в зеленый. Уинифред неодобрительно щелкнула языком, и он огрызнулся:
– Нет, не хочу. Чего я терпеть не могу, так это извинений и разлук. А с Эви… О чем бы ни были наши слова друг другу, они всегда будут прощальными. – Он натянуто ухмыльнулся. – По моим прикидкам, разговор с ней будет стоить мне от десяти до двенадцати лет жизни.
– А Малин? С ней ты тоже не будешь прощаться?
– Я написал ей, но письмо вернулось нераспечатанным. Если я приближусь к ней сейчас, утро омрачится дракой на кладбище, и вы с Тедди явно не останетесь в восторге.
Они умолкли. Сдвинув в сторону мантилью Эвелин, Малин наклонилась к ней и что-то прошептала. Та кивнула, поднеся к лицу платочек, и обе зашагали к ограде кладбища.
– А ты, мисс Бейл? – Стеллан склонил голову набок. – Планируешь остаться погостить у мисс Дарлинг?
Ветер сменил направление и подул Уинифред в спину. Откинутая вуаль снова упала, и лицо Стеллана превратилось в смазанную тень. Она запрокинула голову. Облака, подгоняемые ветром, поплыли чуть быстрее. Сквозь черную полупрозрачную ткань ореол солнца казался приглушенным, будто комок света завернули в батист и кружева.
– Меня тошнит от Англии. Дожди иссушают мою душу.
– Как я погляжу, ты нахваталась красивых метафор у Тедди.
– Хочу туда, где всегда светит солнце, – добавила Уинифред, пропустив его слова мимо ушей. – Главное – подальше отсюда.
– Италия? Испания?
Уинифред опустила на него взгляд.
– Не знаю. Мне все равно.
– Полагаю, не в одиночестве?
– С Теодором. И с Келлингтоном. Он отправится с нами, а в Европе присоединится к своей семье.
Стеллан не смог сдержать гримасу неудовольствия. Розовый шрам, пробегавший через его лицо, сморщился.
– Вы с Милордом спелись, как я погляжу. – Осознав, как жалко прозвучали его слова, он осекся. – Не думал, что его королевская аура произведет на вас впечатление.
– Почему это вообще тебя волнует?
– Ты мне нравишься. Только, пожалуйста, не думай, что я этим доволен. И, как я уже сказал… – Он стиснул губы. – Мне очень жаль.
Протянув ей цветы, Стеллан отвернулся.
Когда поднялся ветер, Келлингтон с Кэтрин и Мелиссой тоже побрели прочь – три фигуры, с ног до головы в черном. У могилы остался один Теодор.
