— Ты принимаешь мое предложение, Клавдия?
Она глубоко вдохнула и выдохнула:
— Принимаю.
— Хорошо. Тогда посмотри на него в последний раз и иди домой. Оно пока не твое, а до тех пор я не хочу встречаться ни с тобой, ни с твоими родственниками, так им и скажи. Вопрос решат наши адвокаты. И больше никогда в жизни я не желаю тебя видеть.
Она встала и медленно пошла прочь, но после нескольких шагов остановилась и обернулась.
— Гордиан, ты веришь в богов? Ты веришь, что наше процветание зависит от Фортуны, а жизнь и смерть от Рока?
— О чем ты говоришь, Клавдия?
— Когда я была совсем юной, у меня родился ребенок. Не важно, от кого и как это произошло. Отец пришел в ярость. Он спрятал меня, чтобы никто не узнал, а затем унес ребенка в дикое место на горе Аргентум и оставил его там. Я плакала, выла, потому что была молода и ничего не понимала. Я сказала ему, что он убил моего ребенка, но он ответил, что просто отдал его на милость богов и им решать, оставлять ли его в живых или нет.
Я не стану извиняться за то, что сделала ради того, чтобы получить желанное. Извинения мои ничего для тебя не значат, а также ничего не значат и для меня. Но знай, что я бы никогда не убила твою дочь своими руками. Когда этот дурак Конгрион доставил ее ко мне, что мне оставалось делать? Я решила отнести ее на гору Аргентум и оставить в шахте.
— Где она могла упасть в пропасть и разбиться! — вскрикнул я. — Или умереть от голода и холода.
— Да, но в этом я уже была бы не виновата. Понимаешь? Я оставила ее на попечение богам. Твоя дочь в порядке, тебе достался прекрасный дом на Палатине, а мне — поместье. В конце концов мои действия привели к лучшему.
— Клавдия, — сказал я, вздыхая и сжимая зубы. — Уходи отсюда побыстрее, или я не ручаюсь за себя и свое обещание!
— Папа, тебя хочет видеть какой-то человек, — сказала Диана, запыхавшись от бега.
Я отложил свиток.
— Диана, сколько раз можно повторять, чтобы ты не открывала дверь — для этого у нас есть специальный раб. Здесь, в городе…
— А почему нельзя?
Я вздохнул. Происшествие с Конгрионом нисколько не напугало ее. Я зевнул, вытянул руки и посмотрел на статую Минервы в глубине сада. Сделанная из бронзы, она была раскрашена так реалистично, что, казалось, вот-вот задышит. Она была единственной женщиной в доме, которая не спорила и не возражала мне. Луций, должно быть, заплатил за нее огромнейшую сумму.
— Я, папа, узнала его. Он говорит, что он наш сосед.
— О Юпитер, надеюсь, не бывший сосед по поместью.
Я представил себе, как перед нашей дверью стоит один из Клавдиев, и встревожился. Я поднялся и пересек сад. Диана бежала за мной.
У двери оказался не один, а целых два человека с многочисленной свитой рабов. Тот, кого Диана узнала, был Марк Целий. Я мысленно посчитал месяцы — прошел почти год, как он появился в моем поместье и напомнил о долге Цицерону. Я не понял, как Диана могла узнать его, ведь теперь он был гладко выбрит и подстрижен совершенно обычно; этим летом никто уже не следовал прошлогодней моде.
За ним стоял сам Цицерон. С тех пор, как я видел его в последний раз на Форуме, он немного потолстел.
— Видишь, — сказала Диана, указывая на Целия, — я знаю его.
— Граждане, извините, что у меня такая невоспитанная дочь.
— Ерунда, — сказал Цицерон. — Никто еще не встречал меня настолько любезно и добродушно. Можно войти, Гордиан?
Они проследовали за мной в сад, а рабы остались снаружи. Я приказал принести бутыль с вином и чаши; гости пили и хвалили мои апартаменты. Цицерон заметил статую Минервы. Я знал, что у него в доме имеются дорогие статуи богов, но моя была ценнее, насколько я понял. Я мысленно улыбнулся.
— Замечательный у тебя дом, — сказал Цицерон.
— Просто великолепный, — отозвался Целий.
— Спасибо.
— Итак, ты оставил поместье, — сказал Цицерон. — И это после того, как я немалыми усилиями помог тебе добиться его.
— Твоя работа не пропала зря. Поместье обратилось этим домом, как гусеница становится бабочкой.
— Когда-нибудь объяснишь поподробней. Ну а пока добро пожаловать снова в город. Теперь мы соседи. Мой дом находится совсем неподалеку.
— Да, я знаю. Со своей верхней террасы я могу видеть его на Капитолийском холме.
— Я тоже теперь твой сосед, — вступил в разговор Марк Целий. — Я как раз снял небольшой дом за углом. Плата просто невероятная, но в последнее время у меня появились деньги.
— В самом деле? — спросил я, решив, что неудобно задавать вопрос, откуда.
— Прекрасный сад, — сказал Цицерон. — И еще более прекрасная статуя. Если только ты когда-нибудь задумаешь расстаться с нею, то обратись ко мне…
— Я пока не собираюсь се продавать. Все в этом доме когда-то принадлежало моему лучшему другу.
— Понимаю. — Он глотнул вина. — Но мы пришли не только для того, чтобы посмотреть на твое жилище, Гордиан. Я хочу попросить тебя об одном маленьком одолжении.
— Неужели? — спросил я, чувствуя холодок, несмотря на жаркое солнце.
— Да. — Он выглядел слегка усталым. — Но сначала я спрошу, так ли хороши здешние частные удобства, как и общественные?
— Иди вниз по коридору, — сказал я.
Цицерон извинился и вышел.
Целий наклонился ко мне.
— Диспепсия, расстройство желудка, — пояснил он. — Сейчас стало хуже, чем в прошлом году. Знаешь, иногда я сомневаюсь, удастся ли ему иной раз закончить речь перед Сенатом.
— Спасибо за ценные сведения, Марк Целий.
Он рассмеялся.
— На самом деле его желудок поправился с тех пор, как Сенат принял то постановление весной.
— Какое постановление?
— Согласно которому прощаются все, приговорившие заговорщиков к смерти.
— Ах, да, меня в то время не было в городе. Но сын мне писал об этом: «Всем членам Сената, магистратам, свидетелям, осведомителям и другим, вовлеченным в нарушение закона, согласно чему казнили Публия Лентула, Гая Корнелия Кетега и других, Сенат римский дарует защиту от преследования». Другими словами, Сенат спас их.
— Да, и это очень хорошо для Цицерона. А иначе его бы привлекли к суду за убийство.
— А почему бы и нет? Казнь была совершенно незаконной.
— Пожалуйста, не говори этого, когда Цицерон вернется! Или, по крайней мере, пока я не уйду.
— Ты уходишь, так рано?
— Не могу оставаться. У меня назначена встреча на улице Ткачей — хочу купить себе ковры для нового жилища. У этого торговца редкостные цвета, как раз под цвет глаз одной вдовы, с которой я надеюсь сойтись поближе.
— У тебя всегда был изысканный вкус, Марк Целий…
— Спасибо.
— Что меня всегда интересовало, кому же ты служишь. Ты знал обоих очень хорошо, когда же ты решил перейти на сторону Цицерона и оставить Катилину?
— Гордиан! У тебя у самого нет вкуса, если задаешь такой вопрос.
— Потому что он ставит под сомнение твой юношеский идеализм?
— Нет, потому что он ставит под сомнение наличие у меня здравого смысла. Зачем мне выбирать того, кто заведомо проиграет? Да, я знаю, что ты думаешь о Катилине и Цицероне. Иногда целесообразность перевешивает над вкусом. — Он глотнул вина. Посмотрев в ту сторону, куда ушел Цицерон, он наклонился и сказал тихим голосом: — Но если хочешь узнать правду… настоящую правду…
— А не ложную…
— Да, да. На самом деле в прошлом году я уже не служил ни Катилине, ни Цицерону, хотя оба считали меня своим человеком.
— Никому из них? Кому же тогда?
— Моему старому учителю, Крассу.
Увидев недоверие на моем лице, Марк Целий пожал плечами.
— Понимаешь, ему же надо было наблюдать за обоими, знать, как они к нему относятся; и я хорошо справлялся с работой. Ты думаешь, только один Цицерон наводнил город своими шпионами? Да Красс и платит лучше.
— Насколько я понимаю, они все тебе платили за услуги. Мне кажется, ты и сам иногда не понимаешь, на чьей ты стороне. Так ты говоришь, Красс?
Он улыбнулся.
— Я сказал тебе как человеку, в порядочности которого я уверен. Ты болтать не будешь. Да ведь ты и не знаешь, верить мне или нет.
— Мне кажется, ты сам себе не веришь.
Он подался назад со смущенным видом.
— Мне кажется, тебе лучше жить в городе, Гордиан. Ты отдыхаешь, выглядишь бодрее, чем в провинции.
Через мгновение к нам присоединился Цицерон. Целий встал и попрощался с нами обоими.
— Уже уходишь? — спросил Цицерон.
— У него дело — подобрать ковер под цвет глаз, — объяснил я.
Цицерон улыбнулся, чтобы скрыть недоумение, и Целий ушел.
— Итак, как я уже говорил, у меня к тебе небольшая просьба.
— Не знал, что я до сих пор что-то должен тебе.
— Гордиан, оглянись! — сказал он, указывая на сад с колоннами, статуями и фонтаном. — Ты мне сам дал понять…
